Как же у Баркова складывались отношения с властью? Был ли он, сын безвестного священника, вхож в дворцовые покои? Жаловали ли его царь и царица? И как и что он написал о них и близких к ним вельможах в своих стихах?
Баркову было поручено сочинить оду на день рождения императора 10 февраля 1762 года. Почему именно ему, а не придворным поэтам? Видимо, кто-то (а вдруг Ломоносов?) за него хлопотал.
Конечно, Барков мог видеть Петра III в Петербурге во время царских выездов или же тогда, когда царь командовал ученьями господ офицеров и солдат, сам маршировал с ними на плацу перед Зимним дворцом. Барков мог лицезреть императора на празднествах, в которых и ему, поэту, дозволено было принимать пусть весьма скромное, но все же участие. Когда по случаю заключения мира с Пруссией была поставлена пиеса итальянца Лодовико Лазарони «Мир героев», переведенная Барковым, скорее всего, и он, Барков, был допущен к созерцанию сего пышного зрелища, которое одновременно с ним созерцал и Петр III. Но главным, хотя по обстоятельствам и кратковременным мигом общения поэта с царем было зачитывание и поднесение оды Петру III на день его радостного появления на свет. Скорее всего, это произошло 14 февраля 1762 года во дворце канцлера М. Л. Воронцова на Садовой улице, где были продолжены пышные торжества, начатые в Царском Селе в сам день рождения императора 10 февраля[117]. Возможно, Барков лично зачитал и поднес оду царю, отпечатанную отдельной книжечкой в Академии наук. Заметим, что накануне, 13 февраля, Барков был назначен переводчиком Академии и уже будучи в этой должности, мог декламировать свое сочинение императору. Все-таки сначала должность, а потом уже хвалебная ода благодетелю всея Руси и самого поэта. Хотя Бог его знает, ведь все готовилось заранее, и, вероятно, назначение Баркова всё же было связано с поручением Академии наук эту оду сочинить. Обратимся теперь к самой оде, посмотрим, как же представил Барков в ней императора.
Во вступлении поэт обращается к России с утешением в скорби по недавней кончине «богини» — Елизаветы Петровны и с надеждами, связанными с воцарением «великого монарха внука», то есть внука Петра Великого Петра III, рождение которого он и «поет»:
Восстань, Россия, оживляйся,
Оставь в сей день печаль твою,
Отерши слезы, утешайся,
Петрово рождество пою,
Великого монарха внука;
Прочь вся сердечна боль и мука,
Дух томный, бодро воспряни,
Воздав усердный долг богине,
Которой мы лишились ныне,
В тумане видим ясны дни[118].
Далее поэт, объединяясь с читателями и слушателями своей оды (ораторский прием весьма действенный — это уже не «я», а «мы»), представляет нового царя и отца (имеется в виду «Отца Отечества»), желая «крепости», то есть непобедимости, силы его державе, причем крепости вечной, полученной от Господа:
Се зрим сияющего в славе
Героя храбра и отца,
И крепости его державе
Желаем вечной от Творца… (332)
Затем следуют исчисления добродетелей нового монарха: его «милость» — «велика», «к подданным любовь ясна», он «кроток, щедр, незлобен». Без этого в оде никак нельзя.
Труд удивления достоин,
И милость всех честней похвал!
Един монарх судья и воин,
Един в двух лицах просиял.
Петра великого геройством,
Щедротой, кротостью, спокойством
Являешь ты, Елисавет.
Натура чудо днесь открыла,
В тебе слиянны, два светила
Дают России больший свет (335).
Петр Великий и Елизавета Петровна представлены идеальными — сильными и мудрыми, добрыми и милосердными правителями. Вот они, наши маяки. Вот на кого надобно равняться, кому надобно подражать. Вот примеры для Петра III. Барков включает в свою оду дидактическое рассуждение о том, что же сулит государю бессмертие:
Подвержены пременам, твари
Живут и кончат бытие;
Но те бессмертны государи,
Которых славно житие.
Мы жизнь летящу человека
Не мерим долготою века,
Но славою полезных дел;
Коль паче славны и велики
Те чтутся на земли владыки,
О коих промысл сам радел (333).
Завершая оду, Барков говорит о сыне Петра III и его венценосной супруги Екатерины — будущем царе Павле I, о «несомненных надеждах» на то, что «в Павле будет дед и внук». И в самом конце оды — жизнеутверждающие мажорные стихи:
Надежда наша есть не тщетна,
В желаниях мы зрим успех;
Твоя к нам милость неисчетна,
Источник, Боже, всех утех.
Сложив печали тяжко бремя,
Храни во век Петрово племя,
Как деда с дщерию хранил.
Красуйся, Петр с Екатериной,
Что сей дражайший день причиной
Российского блаженства был! (336)
Надеждам, высказанным Барковым, не суждено было сбыться. Петру с Екатериной не суждено было долго красоваться вместе. После дня рождения Петра III и пышных торжеств по сему случаю пройдет совсем немного времени — четыре с половиной месяца, и 28 июня 1762 года Екатерина свергнет с престола своего царственного супруга. Пройдет 39 лет, и сын Петра III и Екатерины II Павел I будет убит мартовской ночью 1801 года в Михайловском замке.
Конечно, ода Баркова традиционна. Петр I не единожды воспевался в одах, поэмах и похвальных словах Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова и других поэтов. С началом нового царствования поэты всегда связывали надежды на прекрасное будущее для России, для подданных государя. Однако если учесть, что ко времени поднесения оды Петром III уже были подписаны указы о вольности дворянства и об уничтожении Тайной розыскных дел канцелярии, вызвавшие общественную эйфорию, то надежды, высказанные Барковым, были отнюдь не беспочвенны.
При всей традиционности оды Баркова отдадим ей должное. Барков виртуозно использует риторические приемы и украшения. В его тексте есть риторические вопросы и восклицания, эмоциональные эпитеты: вожди — неустрашимы, мужи — преславны, внук — прехрабрый, дела — чудесные, труд — великий. Барков прибегает к сравнениям и выразительным контрастам: «страшная ночи мгла» и «лучи пресветлы» от царского венца, «Весна среди зимы настала, / Заря багряна заблистала / И облачный прогнала мрак». Отметим еще одно несомненное достоинство оды Баркова — достоинство краткости. В отличие от других од XVIII века она не является «отменно длинной, длинной, длинной».
Насколько нам известно, ода Баркова не привлекала специального внимания исследователей. Между тем небезынтересно обратить внимание на перекличку некоторых ее мотивов, образов и даже рифм со стихотворением Пушкина «Стансы» («В надежде славы и добра»).
«Стансы» Пушкина, созданные 22 декабря 1826 года, вскоре после возвращения его из Михайловской ссылки по воле только что взошедшего на престол Николая I, как и ода Баркова, начинаются мотивом надежды:
В надежде славы и добра
Гляжу вперед и без боязни… (II, 307).
О надеждах, связанных с воцарением Николая I, Пушкин писал и в 1828 году в стихотворении «Друзьям».
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами (III, 47).
Приведенные стихи Пушкина соотносятся не только с одой учителя Баркова Ломоносова, посвященной Елизавете Петровне, — «Одень оружьем новым царство / Полночны оживи страны»[119] (1761 год), но и с одой Баркова — «Восстань, Россия, оживляйся». Война, о которой идет речь в «Стансах», — Русско-персидская 1826–1828 годов, завершившаяся после побед русского оружия заключением Туркманчайского мирного договора, присоединением Армении к России. Что же касается надежд, то для Пушкина это были и надежды на освобождение декабристов, надежды, которые не оставляли его до конца жизни и которым при его жизни не суждено было сбыться. Современники Баркова были счастливы: в начале 1762 года Петр III даровал прощение нескольким десяткам осужденных в царствование Елизаветы Петровны, узники Сибири вернулись домой.
И у Баркова, и у Пушкина заявлена тема Петра I: Петр III — внук, Николай I — праправнук великого императора. Известно, что Николай I всячески насаждал культ своего прапрадеда. Сравнение Николая I с Петром I встречается не только в «Стансах» Пушкина, но и в стихотворениях других поэтов. Так, в июльском, 14-м номере журнала «Сын Отечества» за 1826 год в стихотворении «На всерадостнейший день Священного коронования Его Императорского Величества Государя Императора Николая Павловича» Евграф Трегубов писал о том, что в новом императоре «зримы доблести» и Петра I:
Да будет Богом Он хранимый,
Среди цветущих жизни дней.
Ко благу нашему в нем зримы
Те доблести благих Царей,
Петра Великого — правдивость,
Екатерины — прозорливость.
А Александра — кроткий дух…[120]
Сравнение Николая I с Петром I есть и в стихотворении М. Суханова «Чувства Русского крестьянина при Священнейшем Короновании Императора Николая Первого»:
Твердый доблестью, как Великий Петр,
Он опорою Царству Русскому[121].
Пройдет время, и Пушкин увидит в Николае I нечто всё больше от прапорщика и всё меньше от Петра I. Но в 1826 году Петр I — образец великого государя, которому должен и, как казалось Пушкину, может следовать взошедший на престол император. Эта мысль сближает пушкинские «Стансы» с барковской одой. И у Баркова, и у Пушкина Петр I — герой, свершитель тяжких трудов, «вечный работник» на троне, милостивый отец своих подданных. Впрочем, это наблюдение не отменяет присутствие цитат и реминисценций в пушкинском тексте из «Слова похвального Петру Великому