Митрополит Евгений Болховитинов в «Словаре русских светских писателей соотечественников и чужестранцев, писавших в России», сообщил об источнике созданного Барковым «Жития» Антиоха Кантемира:
«Сатиры (Кантемира. — Н. М.) незадолго до смерти его в Париже с рукописи русской переведены италианским аббатом де-Гваско, приятелем его, на италианский язык, с помощью его самого; а после смерти, в 1745 г., италианец сей перевел их на французский язык и напечатал в Лондоне, в 1750 г., с избранными из подлинника примечаниями и с пространным описанием жизни автора. В сем жизнеописании помещено много весьма любопытных политических известий о происшествиях, современных автору, и о его дипломатических действованиях, а русское жизнеописание, напечатанное при сатирах его, есть только сокращение с оного»[240].
Внесем некоторые уточнения и дополнения в приведенный текст. В самом деле, с итальянского перевода был сделан прозаический перевод сатир Кантемира на французский язык, который при участии Монтескье был напечатан в 1749 году вместе с историей жизни Кантемира, сочиненной Гуаско. Через год перевод вышел вторым изданием в Париже. В 1752 году в Берлине был опубликован стихотворный немецкий перевод сатир, выполненный с французского издания. Таким образом, можно говорить о мировой известности сатир Кантемира, русский текст которых будет издан только в 1762 году. Что же касается биографии Кантемира, написанной аббатом Гуаско, то она действительно была использована Барковым, благо иностранные языки он знал.
Барков на основе биографии Кантемира, созданной Гуаско, написал «Житие князя Антиоха Дмитриевича Кантемира». Не биографию, а житие. То есть само обозначение жанра имеет, на наш взгляд, значение для понимания текста, предложенного Барковым. Житие обычно прославляло святого. Барков прославляет своего героя, создает идеальный образ гражданина и поэта. Служение Кантемира Отечеству на дипломатической службе и его служение отечественной словесности уравнены в своей значимости. Сообщив о рождении Кантемира от благородных родителей, Барков рассказывает о его «беспрестанном чтении», о склонности к наукам с детских лет. Здесь важны такие подробности, как, например, сведения о том, что в Голландии Кантемир прежде всего «старался запастись хорошими книгами», о том, что и в Лондоне, и в Париже он стремился познакомиться с учеными людьми, все свое свободное время от обязанностей дипломатической службы он посвящал занятиям наукой и поэзией. Примечательно, что в житии Кантемира подчеркиваются нравственные основания его деятельности.
«В отправлении политических дел поступал он праводушно и искренно, почитая лукавство за недостойное своего разума, и всегда достигал до намерения своего прямою дорогою, не оставляя однако потребнаго в случае благоразумия»[241].
Особо акцентируется нравственная цель сатир Кантемира:
«Надлежало бы теперь упомянуть о преимуществах и недостатках сих сатир; но издавая их в свет, оставляем читателю самому об них рассуждения. Довольно, что намерение князя Кантемира в том состояло, дабы чрез осмеяние истребить в народе грубые и застарелые мнения, к чему силы здраваго разума бывают иногда недостаточны. Сам он признавал, что разумныя и нравоучительныя сатиры легко могут вдохнуть склонность к добрым делам и верить пристойныя мнения о справедливости, чести и правосудия»[242].
Житие Кантемира было бы неполным, если бы не было сказано о его «отправлении христианской должности». «Часто говаривал он, что нет ничего приятнее, как употреблять знатность и силу свою на благотворение ближнему»[243].
В конечном счете в предисловии к сатирам создан чрезвычайно привлекательный образ их автора, вызывающий уважение и сочувствие. Но ведь в основе предложенного жития, как мы уже знаем, лежал биографический очерк, написанный аббатом Гуаско. В чем состояла работа Баркова над этим литературным источником? Какова была работа Баркова-редактора над текстом издаваемых им сатир и составленными самим Кантемиром примечаниями? На эти вопросы ответила выдающаяся исследовательница русской литературы XVIII века Галина Николаевна Моисеева. Поводом к ее блистательной статье «Иван Барков и издание сатир Антиоха Кантемира 1762 года» стали обвинения в адрес Баркова — издателя и редактора, — которые появились в XIX и XX столетиях.
В 1866 году, то есть чуть больше ста лет спустя после первого издания сатир Кантемира, П. А. Ефремов затеял их новое издание. Подготовку текста по первому, барковскому изданию 1762 года взял на себя профессор В. Я. Стоюнин. Но тут П. А. Ефремов узнал от академика А. А. Куника, что найден тот самый академический список сатир Кантемира 1755 года. П. А. Ефремов и В. Я. Стоюнин сверили полученную рукопись с публикацией Баркова и обнаружили в них много расхождений. В основу нового издания сатир Кантемира решено было положить академический список, с которым, по-видимому, и работал в свое время Барков. Разумеется, издатели не преминули обвинить Баркова в искажениях кантемировского текста:
«Сатиры его (Кантемира. — Н. М.) и некоторые из мелких стихотворений первоначально были изданы Императорскою Академиею наук в 1762 г., но И. С. Барков, которому тогда было поручено печатанье их, перенаправил многие стихи, примечания почти все переделал по-своему»[244].
Разумеется, такое обращение Баркова с творениями Кантемира было признано недопустимым. Еще почти 90 лет спустя, в 1956 году, «Собрание стихотворений» Кантемира вышло в свет в серии «Библиотека поэта» с вступительной статьей Ф. Я. Приймы, подготовкой текста и примечаниями З. И. Гершковича. И в этом издании Барков обвиняется в том, что он «весьма вольно обошелся с текстами Кантемира»[245]. Через все примечания настойчиво проходит констатация искажений, которые позволил себе редактор Барков.
Когда читаешь эти обвинения в адрес Баркова-издателя и редактора, то возникает ощущение, что вот-вот, еще немного, еще чуть-чуть, и Барков будет охарактеризован стихами А. Т. Твардовского:
Весь в поту статейки правит,
Водит носом взад-вперед:
То убавит, то прибавит,
То свое словечко вставит,
То чужое зачеркнет.
То его отметит птичкой,
Сам себе и Глав и Лит,
То возьмет его в кавычки,
То опять же оголит[246].
За честь Баркова в 1967 году и вступилась Г. Н. Моисеева. Она, как добросовестный исследователь, задала вопрос: «Действительно ли И. С. Барков, которому была поручена подготовка к изданию сатир А. Кантемира, грубо и произвольно исказил текст произведений и примечания к ним?»[247] Для того чтобы ответить на этот вопрос, Г. Н. Моисеевой была проведена скрупулезная, поистине ювелирная работа: прежде всего, произведено сравнение текста, напечатанного Барковым в издании сатир 1762 года, с академическим списком, по которому это издание готовилось. Далее выявлены разночтения между ними. И наконец, эти разночтения тщательно проанализированы и осмыслены.
Приведем некоторые наблюдения Г. Н. Моисеевой.
Отмечено, что из биографии Кантемира, написанной Гуаско, Барков исключил некоторые страницы: он уточнил дату основания Петербургской Академии наук — не 1725 год (как указано Гуаско), а 1724 год. Барков в данном случае мог читать указ об основании Академии, который был напечатан 22 января 1724 года, а кроме того, мог узнать эту дату из «Краткой хронологической росписи дел Петра Великого», составленной при участии Ломоносова и посланной Вольтеру, работавшему над «Историей России при Петре Великом». Мелочь? Нет, не мелочь. История жизни Кантемира должна была быть включена в историю России, и мелочей здесь быть не могло.
Далее — и это для Баркова было принципиально важно — творчество Кантемира должно было быть включено в общее движение русской литературы конца XVII — первых десятилетий XVIII века. Что сказал об этом Гуаско? Он утверждал (и утверждал ошибочно), что до Кантемира в России один только Тредиаковский отважился сочинять стихи, да и то неудачно. Барков кардинально изменил текст Гуаско:
«Что касается до сложения его стихов, то он последовал в том древнему в России употреблению. Бывшие прежде его стихотворцы, как Симеон Полоцкий, который в 1680 году Псалтырь переложил стихами, и Максимович, издавший по алфавиту Жития святых, о котором сатирик в сатире четвертой под стихом 143-м упоминает, и другие наблюдали токмо известное число слогов с некоторым сечением, разделяющим каждый стих на два полустишья, оканчивая согласным падением слогов или рифмою; по чему оные их стихи были бесстопные, какими и сатиры князя Кантемира писаны»[248].
Г. Н. Моисеева высказала предположение, что мысль переделать этот отрывок мог подсказать Баркову Ломоносов.
Значительная правка (именно смысловая правка, а не искажения) была внесена Барковым в примечания, составленные самим Кантемиром. Здесь Барков учел и изменившиеся со времени подготовки сатир к печати их автором исторические обстоятельства (как-никак прошло почти два десятилетия!), и изменения развивающегося русского литературного языка, и достижения литературы и науки. Можно привести много примеров (и Г. Н. Моисеева их приводит), свидетельствующих о эрудиции Баркова и его высокой филологической культуре. Так, например, Барков устранил иностранные термины в тех случаях, когда их можно было заменить русскими эквивалентами. Если в академическом списке в первой сатире речь идет о «сателессе» (то есть саттелите: satellit), то в редакции Баркова это «спутник», так как в русской астрономической науке к началу XVIII века этот термин уже использовался. Бережная стилистическая правка, внесенная Барковым в редактируемый им текст, позволила просторечные формы заменить литературными, устранить тяжеловесные церковнославянизмы, не изменяя смысла текста. Основываясь на «Российской граматике» Ломоносова, которую Барков дважды переписал, он форму устаревшего звательного падежа везде заменил на форму именительного падежа: вместо «Видишь, Никито, как крылато племя» — «Видишь, Никита, как крылато племя»; вместо «Музо, не пора ли слог отменить твой грубый» — «Муза! Не пора ли слог отменить твой грубый». Барков учел и исторические труды Ломоносова, его «Древнюю Российскую историю» и «Краткий российский летописец», и труды его учителя в области естественных наук.