Вдова спрашивает Зюсса, почему Геринг решил обратиться именно к нему, но виконт снова отмахивается. Закон высшего света: все поддерживают отношения в самых разных кругах общества, и никто не обязан отвечать на вопросы, пока дела идут хорошо.
Франк готовит мартини для двух офицеров, сидящих в глубине бара, а Лучано тем временем объявляет о прибытии новых гостей: трех дипломатов из Центральной Европы, не показывавшихся здесь уже несколько месяцев. Мари-Луиза идет здороваться, затем возвращается к стойке, чтобы закончить разговор.
Уже нескольких недель Вдова одержима идеей: снять в Париже квартиру для четы Озелло и таким образом удалить их от «Ритца» на безопасное расстояние. Прибытие дюжины немецких офицеров отвлекает Франка от дискуссии, но он успел понять, что решение принято самим бароном Пфейфером: они остаются. Главный акционер отеля предусмотрителен и не хочет сжигать мосты: если вдруг ситуация изменится, Клод Озелло может оказаться очень полезен в будущем.
– Дьявольщина! – шипит Мари-Луиза. – О каком будущем речь? Мы с бароном до него не доживем…
– Доживете, – улыбается Зюсс. – В любом случае, как заметил барон, «Ритц» переживет нас всех…
Вдова раздраженно фыркает.
– Мейер, налейте мне еще Гиньоле.
Через полчаса бар почти полон. Жорж и Лучано исподволь сумели идеально распределить гостей в пространстве: Франция – с одной стороны, Германия – с другой, дипломаты в центре. В глубине зала, слева от бара, несколько прусских офицеров смакуют Moselle Cup – коктейль из фруктов, бенедиктина и мозельского игристого.
Верный данному обещанию, явился Саша Гитри: прямо возвращение королевской особы! Он входит в бар под ручку с Арлетти, в сопровождении еще двоих друзей, Жана Кокто и Сержа Лифаря. Франк чувствует, как внутри поднимается гордость, но в ней доля грусти, Старая карга ликует. Бармен «Ритца» от всего сердца жмет руку любимому клиенту и благодарит его. Он устраивает всю компанию неподалеку от входной двери – об этом одолжении просил Гитри, он хочет видеть, кто входит и выходит. Арлетти предпочла бы более укромное место; но ее убедили, что отсюда ей самой будет легче при желании ускользнуть. Три столика заняты дипломатами, к ним присоединились некоторые потомки аристократических семейств. Посол Швейцарии подошел поприветствовать свою соотечественницу Мари-Луизу; два американца болтают с ирландским консулом, тем временем полномочный посланник Румынии увлечен беседой со скандинавским консулом Ферзеном, находящимся в Париже с 1936 г. Оба в прошлом – частые завсегдатаи Клуба элегантности, того самого, что собирался по вечерам в четверг.
От одного стола к другому гости чокаются шампанским и листают коктейльную карту: сегодня «Ритц» предъявляет новинки. Дипломаты пробуют коктейль «Александра» – коньяк, сливки и анизет – или Frank's Special – вермут, джин и капля персикового ликера. Гитри сожалеет об отсутствии Геринга и предлагает переименовать коктейль «Особый» во «Франкрейх», остальные смакуют «Пимм» или комплимент от отеля, коктейль «Хайболл». Полковник Шпайдель с «Клипером» в руке протискивается сквозь толпу, приветствует тех и других, включая Мари-Луизу, которой он церемонно целует руку. Шарль Бедо не находит места и в результате оказывается возле стойки вместе с Вдовой и Зюссом.
Вечер идет нормально, и Франк постепенно раскрепощается: жесты обретают плавность, он любезен, находчив, предупредителен. Он снова ведет партию. Фонограф наигрывает Баха; гомон в помещении усиливается, разговоры становятся оживленнее, коктейли следуют один за другим, и гости в зале перемешиваются.
В восемь часов вечера большинство гостей выпивают стоя, как в лучшие времена, Ферзен и Кокто спорят о театре, подруга Арлетти кокетничает с галантным молодым немцем в чине майора. Потом многих ждут к ужину где-то в городе. Ликующая Мари-Луиза приглашает остальных пройти в ресторан отеля «Ритц».
Прежний мир ожил. Вернулись все, или почти все. Не хватает только Бланш. Но так лучше для всех.
12
5 ноября 1940 г.
«Избегайте районов Парижа, где кишат евреи, собравшиеся со всех концов мира. В них вас поразит неприятный запах. Здесь в темных переулках бегают чумазые, вшивые дети», – предупреждает новая версия путеводителя, который вермахт раздает доблестным немецким воинам, собравшимся на прогулку.
В прошлом месяце правительство Виши утвердило новый «статус еврейской расы» и запретило французам-евреям занимать почти все должности госслужбы. Вскоре на витринах стали появляться информационные таблички: Jüdisches Geschäft. Еврейский бизнес.
Как маршал мог допустить такое? Вероятно, у него не было другого выбора: пришлось отправиться в Монтуар на встречу с Гитлером и пожать ему руку.
Внимательно прочтя пресловутый «статус евреев», Франк отметил, что гонения не коснулись ветеранов Великой войны.
Чувствуется рука Петена.
Каждый раз, когда кто-то в баре произносит слово «еврей», Франк вспоминает, что Жорж, его старый окопный товарищ, может заложить и его, и Лучано. Атмосфера нездоровая.
Маршал, не дай нам свалиться в бездну!
В этой войне, которая теперь называется нормальной жизнью, Франк Мейер словно застрял между двумя мирами, которые существуют параллельно и никогда не пересекаются: миром внутри «Ритца», с его роскошью, комфортом и хищниками, и миром внешним, где царят голод, холод и унижение. Франк не может привыкнуть к ситуации. Мало того, он отказывается ее принимать. Он лелеет слабую надежду на то, что Петен еще переломит тенденцию и даст французам достойную, приличную жизнь, которой они лишены уже несколько месяцев.
Вчера он видел в саду Тюильри, как один голодный старик ловил в силки несчастного голубя.
В отеле «Ритц» ситуация меняется. Полковник Шпайдель внезапно съехал в «Руаяль-Монсо». Официально – просто уступил люкс высшему по званию: генералу Отто фон Штюльпнагелю, который назначен главой немецких оккупационных войск во Франции и военным губернатором Парижа. Это высший представитель вермахта в стране. Одновременно чопорный и тактичный пруссак, высокий и худощавый, в монокле и с золотыми пуговицами на мундире. Пока что никто не знает, что он из себя представляет, Штюльпнагель никогда не улыбается. Франк подозревает, что Шпайдель хотел попутно дистанцироваться от Геринга, но кто его упрекнет?
Только Гитри способен сокрушаться, что не встречает Великого Охотника при каждом своем визите в «Ритц»!
Единственным, кто сумел продемонстрировать характер новому немецкому генералу, стал Клод Озелло. Бывший директор оказался в вестибюле отеля в тот самый момент, когда туда прибыл Отто фон Штюльпнагель. Элмигер хотел представить ему бывшего директора, но Озелло демонстративно отказался пожать немцу руку и ответил одним кивком. Элмигер обмер от страха, Мари-Луиза чуть не подавилась. Главнокомандующий вермахта и глазом не моргнул, просто пошел дальше. А Франку хотелось аплодировать.
В тот же вечер генерал фон Шпюльнагель спустился в бар в сопровождении полковника Шпайделя. Прусский аристократ заказал бокал «Поля Роже» и спросил Франка, что тот думает о присутствии немцев в «Ритце».
– А что думаете вы, мой генерал, об отсутствии французской армии в берлинском «Савое»? – ответил он.
Франк сразу же испугался: а вдруг он зашел слишком далеко? – но Шпайдель засмеялся, и у Штюльпнагеля на лице возникло подобие улыбки.
Франк злится, когда неизменный диктор радиостанции «Париж» твердит, что жизнь вернулась в нормальное русло. Радиостанция «Париж» лжет французам, Париж лжет немцам, все лгут всем. «Хотя бы не лгать самому себе», – зарекается Франк, доставая из шкафа новую белую куртку. Он искал в сегодняшней газете хоть что-нибудь, способное развлечь, но тщетно. Газета «Матен» публикует рядом со спортивной рубрикой заявление Геринга, грозящего Англии новыми авиаударами. Единственное любопытное происшествие – драма на бульваре Себастополь: какой-то механик зарезал любовника своей жены. А рядом, под заголовком «Брюссель атакует евреев», такие четыре строчки: «По сведениям из достоверных источников, в Бельгии разработан закон о решении еврейского вопроса».
За окном где-то далеко тоскливо воет собака.
Часть 3. Расширение конфликта. Май – август 1941 г.
1
14 мая 1941 г.
Миновала зима, а с ней и первое Рождество в оккупированном Париже.
Дни складываются в недели, потом в месяцы, и порой уже трудно вспомнить прежнюю жизнь.
Введенные правительством Виши «три безалкогольных дня» в отеле «Ритц», естественно, не соблюдаются – здесь никаких ограничений. Элегантный дипломат Ферзен по-прежнему отсутствует, но бар работает вовсю, чаевые поступают регулярно, Геринг держится чуть скромнее. Бегемот теперь бывает в Париже реже. Стоящие по ту и другую сторону барной стойки в итоге привыкли друг к другу.
Франку не на что жаловаться: Вдова не лезет в его дела, Элмигер тоже. Он может спокойно работать, одним глазом присматривая за Жоржем. Возобновились скачки в Отое – и это истинное благословение. Немцы делают ставки, Франк, как и прежде, дает советы и между делом получает комиссию с выигрыша. Давний обычай, на который все закрывают глаза. Он включил в эту схему и Жоржа – так, по крайней мере, они хоть в чем-то заодно. Генерал фон Штюльпнагель, хотя и сын полковника прусской кавалерии и сам великолепный наездник, тем не менее относится к ставкам неблагосклонно. Но хотя бы не запрещает.
Штюльпнагель спускается в бар регулярно. Выпивает разборчиво, со вкусом, хотя его нельзя назвать светским человеком. Через несколько недель после приезда он умудрился спутать Кокто и Гитри. Кокто надулся, как клоп, а ведь он так старался шагать в ногу с немцами! Что касается Саши Гитри, то случившееся недоразумение его только позабавило. Штюльпнагель загладил свою вину в следующий четверг: не афишируя, оплатил выпивку обоим литераторам.
Иногда Франк ловит себя на мысли, что со Штюльпнагелем оккупацию еще можно пережить. Потом сразу вспоминает Геббельса, Геринга, статус евреев, страх в глазах Бланш, ее ночные кошмары и спохватывается. Франк думает о ней день и ночь. Этой зимой он изредка встречал ее на Вандомской площади, она была любезна и весела и, кажется, совершенно избавилась от морфия. Прошел почти месяц с тех пор, как он видел ее в последний раз.