– Свойство прирожденного правителя! Ее единственный талант – умение держать людей в узде. Она говорит сегодня одно, завтра совершенно другое, никто не понимает, что думать, и все боятся. На этом держится власть.
– Вы правы. «Поль Роже»?
– Отлично, спасибо, Франк. За вас.
– Ваше здоровье, сударыня.
Он наблюдает, как алые губы Бланш погружаются в бокал шампанского.
Что мешает мне открыть чувства, которые я так долго храню в душе? Застенчивость или гордыня? Скорее, дикий страх поражения. Но сегодня… наедине с ней в пустом баре, под вой английских бомб, в нем рождается небывалая смелость.
– У меня к вам серьезная просьба, Франк.
Он мгновенно понимает, что опять попал впросак.
Настанет ли день, когда Бланш придет к нему просто так, а не с новой серьезной просьбой?
– Я спрятала на чердаке английского летчика.
– На чердаке? Отеля «Ритц»? Но как же, сударыня! Это безумие!
– Его самолет сбили под Аньером, бедняга ранен в ногу. Лили спешно попросила меня приютить его. Его ввели в отель ночью с улицы Камбон… А как мне, по-вашему, надо было поступить? Оставить подругу и несчастного парня на растерзание нацистам?
– И вы решили, что лучше спрятать его в логове фрицев?!
– Не сердитесь, Франк, пожалуйста! Пилот уже поправляется, теперь надо просто помочь ему выбраться из Парижа. Мне нужны поддельные документы.
– Ох, мадам…
Наступает тяжелое молчание. Услышанное никак не укладывается в голове.
– Налейте мне еще бокал шампанского, я немного нервничаю.
– Парень сейчас наверху?
– Да, в антресоли над комнатами для прислуги. Помогите мне, пожалуйста!
Бланш протягивает к Франку руку в перчатке, тот чуть заметно отстраняется.
– Кто в курсе?
– Мы с Лили, и больше никто. И теперь вы.
– Господи…
– Так вы поможете мне, да или нет?
Франк мгновение думает. Ей он не может отказать ни в чем, и сам это понимает.
– Дайте мне два дня. Но предупреждаю, это в последний раз. Если кто-то узнает, вас расстреляют! И меня заодно!
Франку хочется, чтобы она хотя бы поняла, какой безумной опасности их подвергает. Решила попробовать себя в амплуа героини? Но в этом отеле всем все известно! Как скоро одна из горничных догадается, что у них за стенкой – англичанин? И как скоро одна из них его выдаст?
– Нужно действовать очень быстро, сударыня. У вас есть его фото?
– Да, конечно. Вот оно! Он держал его при себе.
– Он говорит по-французски?
– Нет, ни слова.
– Я достану ему шведский паспорт. Там ребята очень хорошо говорят по-английски. Приходите ко мне сюда в воскресенье вечером. Ни слова больше, сюда идут.
Действительно, слышен какой-то шум. Ритц оживает, как сердце, которое вдруг забилось вновь. В полуоткрытой двери показывается лицо Лучано.
– Ложная тревога, месье Мейер. Я не нашел вас в подвале, вот и пришел предупредить. Сегодня вечером бомбежки не будет, теперь уже все гости пошли в сторону Вандомской площади, жуткая сутолока. Мадам Ритц вернулась в свои апартаменты. Вам, наверно, можно идти домой.
– Спасибо, мой мальчик. И ты тоже иди спать. Увидимся завтра.
Он закрывает за ним дверь. Бланш, нырнувшая за стойку, разгибается и смеется.
– Я поднимаю бокал за смерть, которая кружит возле нас, и за иронию судьбы, мой дорогой Франк!
Кто устоит перед ее бравадой, перед ее смеющимися глазами? Сейчас она совсем рядом с ним, за барной стойкой. Свет люстры из коридора набрасывает на ее светлое лицо узорную тень вуали. Шампанское – как жгучий поцелуй, который он никогда не посмеет сорвать.
10
14 июля 1942 г.
Прошло два месяца, и никто не погиб – по крайней мере, в «Ритце». Английского летчика вывезли, но Ферзен дал понять, что не всегда сможет урегулировать такую чрезвычайную ситуацию.
Как и предсказывал Зюсс, спрос на фальшивые документы растет: с июня всех евреев обязали носить желтую звезду.
Вермахт, воспользовавшись летним теплом, продвинулся еще дальше на русском фронте; на юге, у Бир-Хакейма, генерал Роммель разгромил французские войска и захватил Тобрук. Франку иногда даже хочется, чтобы Германия уже победила.
Лишь бы кончилась эта чертова неопределенность!
Бармен вымотан до предела. Ему некому довериться, не с кем поговорить, он чуть ли не сожалеет о том, что развелся с женой. Хотя Франк вовсе не поддерживает с ней контактов, даже не знает, где живет Мария. Какое счастье, что написал Жан-Жак! Письмо и обрадовало его, и скрасило одиночество. Сын сообщает, что к нему в Ниццу приехала двоюродная сестра – Полина. Они теперь живут в одной квартире и держатся вместе.
В отеле «Ритц» по-прежнему запрещено праздновать 14 июля. Трехцветные флажки из шелка уже три года спят в картонных коробках. Несмотря на полуподпольность бывшего национального праздника, у Франка в баре – аншлаг. Это Барбара Хаттон обмывает новое колье. Жемчуга поразительного размера. А их владелица продолжает худеть. Она даже не просто худа, это одни кости. Страшно смотреть. Сидящая рядом с ней Лора Корриган мурлычет последний хит Люсьен Делиль Mon amant de Saint-Jean, выводя слова со своим нью-йоркским акцентом. Шарль Бедо навалился на стойку и тычет зубочисткой в стакан сухого мартини – выуживает оливку, – она уворачивается, не дается, как, впрочем, и обещанный министерский портфель. Гитри нахально насвистывает себе под нос «Марсельезу», протирая очки. Его пьеса «Не для дамских ушей!» идет в театре Мадлен с феноменальным успехом. За Гитри – столик, где сидит пара молодых, недавно прибывших немецких офицеров, они играют в нарды и веселятся, как дети. Флоренс Гульд сидит за столиком в одиночестве и уже полчаса что-то пишет – письмо мужу или послание капитану Юнгеру? Серж Лифарь и Жак Бенуа-Мешен[14] рассуждают о закате республиканского строя и моральном крахе общества. Журналист поднимает бокал за здоровье Маршала, Бедо присоединяется. Кокто что-то чиркает в блокноте, а Жан Марэ и Мари Лорансен, красивые до невозможности, на спор пытаются угадать, что рисует их гуру. Кажется, их веселье раздражает старого генерала вермахта, который потягивает бокал «Вдовы Клико» в конце бара. Его гладкий лысый череп здесь уже видели три раза, он сидит и ни с кем не разговаривает. Франк уверен, что он подслушивает разговоры.
Неподалеку за столиком – Габриэль Шанель со своим лейтенантом в форме и еще одной молодой женщиной, Франк ее не знает. Ну прямо раскрашенная кукла. Брюнетка со светлой кожей и тонкими чертами лица, орлиным носом и горящими глазами. Незнакомка держит на коленях желтоглазого кота и медленно его гладит. Франк прислушивается: в ее безупречном французском звучит почти незаметный немецкий акцент. Она рассказывает, что была накануне на выставке Брекера и как здорово разыграла гостей во вторник Жозе де Шамбрен. Дочь Пьера Лаваля торжественно объявила собравшимся, что Арно Брекер подарил ей «оригинал своей знаменитой статуи». И тут в гостиную вводят юношу атлетического телосложения – и абсолютно голого! Габриэль Шанель смеется. Женщина с котом бросает Франку многозначительный взгляд.
Это уже второй. Что же она за птица?
Узнать разгадку он уже не успеет – в баре звонит телефон, Лучано машет ему рукой.
– Господин Элмигер хочет безотлагательно видеть вас в своем кабинете.
– Но у нас меньше часа до закрытия! Скажи, что я приду сразу после.
– Он требует, месье. Ему надо видеть вас немедленно, он говорит, что дело срочное.
Что там такого срочного? Элмигер давно балансирует на грани падения, нервы у него на пределе, всюду мерещится опасность.
– Войдите! – кричит директор, когда Франк стучится в дверь.
Племянник барона Пфейфера бледен, в губах зажата сигарета, в пепельнице догорает другая.
– Подойдите и сядьте, Франк, – говорит он, указывая на стул напротив.
На этот раз – точно какая-то пакость.
– Что случилось?
– Бланш Озелло только что арестована немецкой полицией.
Земля уходит у Франка из-под ног.
– Ее взяли вместе с Хармаевой, – резюмирует Эльмигер. – Они ужинали у «Максима». Заказали себе шампанского и лангустинов. Официант сказал, что лангустины закончились.
Десять минут спустя какому-то немецкому полковнику принесли блюдо с морепродуктами, где было полно лангустинов. Бланш вспылила и наорала на метрдотеля: «В этом городе еда – для одних фрицев!» и так далее. Ну, можете себе представить. А потом подняла бокал и крикнула: «Да здравствует Франция!»
– Господи…
– Их попросили покинуть ресторан. Снаружи их ждали два гестаповца. Обеих посадили в фургон. Все произошло меньше часа назад.
Удар силен, и Франк пытается собраться с мыслями.
– Клоду Озелло сообщили?
– Нет, еще нет.
– Как вы узнали?
– Нам в панике позвонил метрдотель от «Максима»…
– А мадам Ритц?
– Тоже пока не знает.
– А господин Зюсс?
– Его нигде не найти, а время уходит! Франк, вы ее хорошо знаете, есть ли у Бланш Озелло за душой что-то такое, что может подставить нас под удар? Если вдруг она заговорит?
Элмигер с тревогой смотрит на него, словно пытаясь прочесть ответ на лице. Затем директор раздраженно вскакивает с места, не дождавшись ответа бармена.
– Франк, она еврейка, да? Скажите мне!
– Нет!
Категоричность ответа, похоже, не убедила Элмигера, и тот пожимает плечами.
– Бросьте, Мейер! А эта история про англичанина, спрятанного на чердаке? Представляете, мадам Дельмас приходит ко мне и сообщает, что, по ее сведениям, у нас на чердаке – английский летчик! Мы все обыскали – ничего. Вам что-нибудь известно? Мадам Озелло вполне могла такое учудить, поддавшись большевистским идеям своей подруги Хармаевой!
– Мне абсолютно ничего не известно, – отвечает Франк, силясь не моргать.
Уметь не замечать неприятное, мыслить логически, но говорить клиенту лишь то, что он хочет услышать