Зюсс оказался прав, они явились в полном составе: Кнохен[18], лидер СС, окруженный своей черной сворой, префект полиции Бюссьер, Франсуа Шассень, бывший депутат-социалист, ставший милиционером, Жан Люшер, президент синдиката прессы, плюс Жак Бенуа-Мешен, интеллектуал, ставший государственным секретарем, фанатичный обожатель фюрера. Сливки коллаборационизма вперемешку с отъявленными бандитами: Жоановичи[19], торговец металлоломом, Бонни[20], продажный полицейский-садист, Поль Клавье, племянник Лафона, известный вымогатель, Александр Виллаплан[21], бывший футболист и палач, Абель Данос[22], наемный киллер, Пьер Лутрель[23], полусумасшедший убийца, Эмиль Бюиссон[24], истеричный грабитель, и Жан Сартор[25], охотник за евреями. Говорили, что он один конфисковал у них сто миллионов франков. Несколько «графинь», конечно, тоже присутствует, но титулы дамочки оставили в раздевалке, а чулки в сеточку – дома.
Франк посматривает на Жоржа: тот как будто немного стесняется общества громил, которых когда-то поспешил выбрать себе в кумиры.
Он так хотел им подражать! Но не потянул.
Удерживают остатки совести – а может, и трусость. Право сильного – это не для Жоржа. Франк угадывает стыд и разочарование своего друга. Вот и пускай, наконец, поймет, хотя бы на собственной шкуре, что нынешний мир еще поганее прежнего. Эти люди не воруют, они «конфискуют» и «арестовывают имущество». У них не грабеж, а «прием ценностей по описи». Не кража со взломом, а «составление протокола изъятия». Даже слова вывернуты наизнанку.
– Месье?
– Да, Лучано.
– На входе – женщина без приглашения! Говорит, что ее позвали. Она уже как-то приходила в наш бар, – добавляет Лучано. – Сидела за столиком мадемуазель Шанель. Ходит всюду с котом.
– А! такая раскрашенная куколка[26]…
– А кто она?
– Никто. Спроси месье Лафона, он сегодня главный.
Что может делать такая женщина среди подобного сброда?
– И два места у стойки, пожалуйста!
Радостный и гордый, Анри Лафон бросается приветствовать новенькую. Франк отмечает, что молодая женщина выглядит даже эффектнее, чем ему помнилось. Пепельно-каштановые волосы с блеском, молочный цвет лица, опаловые глаза, пышная грудь. Приталенное зеленое атласное платье с поясом обрисовывает фигуру танцовщицы кабаре. Лань посреди своры волков! Впрочем, она умеет держать их на расстоянии. Серый кот мурлычет из-под кремовой перчатки и выглядит так же царственно, как его хозяйка.
Да кто же она такая?
– Франк, друг мой, налейте фройляйн бокал «Рёдерера»!
– Сию секунду, господин Лафон.
Его рука походя касается бедра молодой женщины.
Она никак не реагирует. Неужели они любовники?
– Ваше шампанское, мадемуазель. Я опустил в бокал малину, дайте ей пропитаться алкоголем и попробуйте в самом конце. Вы увидите, вкус – божественный.
Она с поразительной грацией протягивает руку к золотистому бокалу.
– Спасибо. Мне нравится лаконизм. Это знак элегантности.
– Вы мне льстите. Как зовут вашего кота?
– Раймунд. В честь Фердинанда Раймунда. Был такой австрийский драматург прошлого века. Учился на кондитера, продавал конфеты… потом стал литератором. И в сорок шесть лет покончил с собой, решив, что его покусала бешеная собака. Забавно думать, что душа такого человека могла переселиться в кота.
Взгляд молодой женщины утягивает, как омут, ее глубокое декольте сводит с ума, но серый кот-шартрез, лежащий у нее на коленях, похоже, готов выпустить когти.
– Держи себя в руках, старина, – мысленно командует Франк, а тем временем к ним возвращается Лафон.
– Дорогая Инга, представляю вам Гельмута Кнохена, начальника гестапо в Париже.
– Счастлива познакомиться, господин штандартенфюрер. Инга Хааг. Я секретарь адмирала Канариса, и по совместительству – его племянница.
Адмирал Канарис, главарь немецкой разведки! Зачем сюда явилась его племянница?
– Ваш дядя оказывает нам ценную помощь в выслеживании террористов, которые сеют во Франции свою пропаганду, – говорит Кнохен.
– Поверьте, он занимается этим день и ночь.
– Французы иногда поддаются на британские манипуляции. И здесь, так же как и в Германии, необходимо следить за психологией гражданского населения.
Инга Хааг одаривает его озорной улыбкой.
– Выпьем за победу Третьего рейха! – тут же предлагает Лафон.
– Да услышит вас Бог, Лафон. Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер!
Что за игру ведет эта роковая красотка?
А за их спинами свора, лишенная вожака, начинает терять терпение. Головорезы требуют немедленно завалиться в One Two Two, любимый бордель Лафона.
Штандартенфюрер, наконец, дает отмашку на старт:
– Герр Мейер, спасибо за великолепный вечер.
– Рад доставить вам удовольствие, господин Кнохен.
Лафон, в свою очередь, встает.
– Франк, все было идеально.
– Спасибо, месье Лафон.
Франк почувствовал на себе взгляд Инги Хааг.
Ему вдруг так неловко от кажущейся близости к человеку, которого он в высшей степени презирает.
– Фройляйн Хааг, желаю приятно закончить вечер.
– Спасибо, Франк. А кстати, вы ведь даете прекрасные советы по ставкам! Вы не могли бы просветить и меня? Я без ума от скачек.
– С удовольствием, мадемуазель.
Она явно что-то задумала.
И все равно на Франка очень действует ее обаяние.
Спокойно, Франк.
Шабаш прошел отлично, Лафон и Кнохен в полном восторге – миссия выполнена.
– Лучано! – зовет Мейер. – Проводи господина Лафона до автомобиля!
– Хорошо, месье.
В баре отеля «Ритц» остались только два измотанных ветерана. Жорж мрачен. Его мечты о мальчишеской лихости потонули в трясине настоящей бандитской мерзости. Петен обещал возрождение Франции, порядок и дисциплину, а сам отдал страну в руки громил и сутенеров.
А ведь мы, солдаты Вердена, обманулись в Старике даже больше, чем остальные.
Франк подходит к старому другу и кладет ему руку на плечо. Они переглядываются, потом обводят глазами свой бар с парадным портретом Гитлера и кучей сиреневых георгинов и вдруг начинают хохотать.
– Подобьем бабки? – предлагает Франк, чтобы как-то поправить настроение.
Они выкладывают банкноты на барную стойку – так они проводили дележку в самом начале карьеры! – откладывают в сторону долю Лучано, возвращают в кассу то, что полагается отелю, а остальное делят поровну, как делили когда-то поровну тяготы войны.
Деньги. Все, что им осталось.
8
2 июня 1942 г.
В баре одна Инга Хааг, она сидит напротив Франка. Вот это подарок. Сегодня на ней чудесное летнее платье цвета мимозы, легкое, ситцевое, в белую клетку. Приталенный фасон подчеркивает ее сногсшибательную фигуру, а отложной воротник делает чуть похожей на английского офицера. Инга и Франк завели определенный ритуал. Как только она переступает порог бара, он наливает бокал «Рёдерера» и кидает туда малинку. Потом огибает стойку и подает даме руку, помогая усесться на высокий табурет. Красавец серый кот облюбовал себе место – он сворачивается калачиком возле кассы и прикрывает один глаз, другим сквозь дрему приглядывая за барменом. Уже минут двадцать слегка разомлевший Франк слушает рассказы немецкой посетительницы о юности, проведенной в Берлине, об учебе в Лондоне, о матери – замечательной красавице и даже об отце, которого она очень любит, – инвестиционном банкире и коллекционере инкунабул. Предаваясь воспоминаниям, Инга бессознательно водит лакированным пальцем по краю пустого бокала. Франк не может отвезти глаз, он околдован, охвачен неодолимым желанием. А как же Бланш? Бланш, которая прямо сейчас, быть может, терпит страшные муки... Пока что он подливает Инге шампанского, она бросает взгляд на висящий в рамке портрет Фицджеральда.
– Вот бы с кем я с удовольствием провела вечер, – шепотом произносит она.
– Еще не так давно он сидел на вашем месте…
Инга изумленно поднимает брови, Франк горд.
– Вы его хорошо знали? – спрашивает она.
– Думаю, нас можно было назвать друзьями.
– Потрясающе!
– Мне его не хватает…
Инга Хааг в волнении сжимает губы. И говорит ему о своей тайной страсти к американской литературе. До войны она прочла запоем все романы Фицджеральда. Франк изумлен: не так уж много осталось в Париже людей, читавших «Гэтсби». И сознание того, что эта изумительная женщина ценит творчество Фицджеральда, возбуждает его даже больше, чем ее манящая улыбка. Его смятение нарастает. Он провожает глазами бокал, который она подносит к губам.
Как мне хочется стиснуть ее в объятиях, крепко прижать к себе, ощутить упругую грудь, покрыть поцелуями стройную шею и захмелеть от запаха золотистой кожи.
Господи, да что ты себя все время сдерживаешь, Франк.
Бланш не для тебя. Она замужняя женщина. Чего ты ждешь!
Необычное состояние Франка явственно видно, Инга Хааг замечает его волнение.
Когда я последний раз спал с женщиной?
Молодая немка улыбается и гладит кота по голове.
– Знаете, как я выучил французский? – говорит ей Франк с некоторой бравадой.
– Надеюсь, вы мне расскажете.
– Несколько раз перечитал «Красное и черное» Стендаля.
– Неужели!
– Меня восхищает отвага Жюльена Сореля.
– Вы, мужчины, считаете Сореля образцом для подражания, но разве это не история падения?
– Возможно, вы правы…