Конечно, не американскими – слишком опасно. Французские документы столь же подозрительны. Значит, фальшивый иностранный паспорт? Он не общался с Ферзеном уже несколько месяцев, но для жены Клода Озелло шведский дипломат мог бы сделать исключение… В любом случае, для Франка немыслимо отказать Бланш. Не сегодня.
– Я добуду вам документы, да, – говорит он наконец. – Вам и мистеру Озелло.
– Нет. Только для меня. Клод не знает, что я хочу уехать. Он хочет остаться здесь. Я это понимаю, это его «родина», как он говорит. Мое решение принято. Вы видели, до чего они меня довели?
– Через несколько недель вы снова будете в форме. У вас наконец-то появится возможность провести целое лето в Хэмптоне…
– Если бы вы знали, Франк, как меня трогает то, что вы говорите. Каждую ночь, чтобы избежать тревоги в своей злосчастной камере, я находила убежище в воспоминаниях о Нью-Йорке. Те времена кажутся такими давними! Моя жизнь на Манхэттене с Перл Уайт была необыкновенным приключением. Волнения, радости, мы ничего не боялись… Сегодня Перл мертва, и все исчезло.
– Не совсем. Смелость никогда не покидала вас.
Она смотрит на него, и ее глаза наполняются слезами.
– Я так люблю вас, Франк.
Он чувствует, как жар охватывает все его тело.
Господи, сделай так, чтобы эта зимняя прогулка рядом с ней длилась всю жизнь!
Она цепляется за его руку, сбивается с шага, ее качает. Она нездорова, это очевидно.
Как же тебе досталось от этих скотов фрицев.
И тогда он медленно отводит ее обратно в «Ритц».
3
5 марта 1944 г.
– Франк, вы знаете, что Шарль Бедо мертв?
– Нет! Расскажите же!
Лицо у Элмигера по-прежнему непроницаемо, но в голосе звучит чуть заметная ирония.
Франк наливает ему стакан джина.
При таком лице коктейль явно не пойдет.
– Американцы переправили его из Алжира во Флориду – хотели, чтобы до начала судебного процесса с ним как следует поработали их спецслужбы. Со слов Штюльпнагеля, Шарль Бедо покончил жизнь самоубийством в своей камере в Майами. Вроде бы принял сильную дозу фенобарбитала. Мне как-то не верится, что такой человек, как он, всегда уверенный, что выкарабкается из любых неприятностей, – и вдруг решил свести счеты с жизнью. Не исключено, что ему помогли. Не всех устраивали те пухлые досье, которые он собирал на честных американских граждан.
Их беседу резко прерывают сирены. Опять воздушная тревога! Теперь налеты начинаются все раньше, как только стемнеет. Бомбы падают пока еще далеко от «Ритца», но опасность все ближе. После того как на прошлой неделе бомбили совсем близкий 6-й округ Парижа, атмосфера в коридорах паласа стала мрачнее – и весь цирк не кажется таким смешным. Светские дамы уже не так стремятся перещеголять друг друга, их наряды небрежны.
Царство элегантности, созданное Сезаром Ритцем, трещит по всем швам.
Все посетители спустились в подвал, захватив противогазы. Габриэль Шанель, кутаясь в плед из шерсти гуанако, ругает Элмигера, который из экономии не топит в убежище. Ее любовник Шпатц, уставший от вечного нытья, тщетно пытается завести старый патефон: мешают перебои с электроэнергией. Элмигер что-то яростно чиркает в блокноте, а может, нарочно изображает деловой раж, чтобы не реагировать на выпады мадемуазель Шанель. Супруги Озелло устроились на антикварной кушетке, ни единым взглядом не одарив Мари-Луизу Ритц. Этим двум дамам не случалось бывать в одном помещении с 1936 г.… Супруги жмутся друг к другу. Клод небрит, без галстука, из-под пиджака выглядывает помятая рубашка. Бланш в махровом халате кажется совсем слабенькой и хрупкой. Когда она вошла, Франк встретился с ней взглядом: он ожидал увидеть в ее глазах немой вопрос по поводу обещанных документов, но прочел там лишь безмерную усталость. Ей не суждено узнать, что он все же связался с Ферзеном. Едва сев, Бланш засыпает. Клод Озелло бережно кладет ее голову себе на плечо.
Эта пара, сплотившаяся в невзгодах, возвращает Франка к мысли о его безмерном одиночестве. Всего несколько дней назад у Бланш не было никого ближе Франка – и вот теперь она постанывает во сне и жмется к мужу.
И только Гитри и Юнгер безупречно вежливы и элегантны, как былые посетители бара.
Вынужденные, как все, спуститься в бомбоубежище, они стоят у импровизированной барной стойки. Элмигер установил ее в подвале, пытаясь имитировать бар и как-то гостям скрасить ожидание взрывов.
– Что-то у меня опять неважно со здоровьем, Саша, – жалуется Юнгер. – Худею на глазах.
– Острая нехватка шампанского в организме, друг мой.
– Вы шутите? Нас губит сидячая жизнь! Мы либо сидим и едим, либо сидим и пьем.
А ведь о такой жизни мечтают миллионы людей, думает Франк. Капитан Юнгер решился на длительные прогулки ради поддержания спортивной формы. Гитри деланно ужасается, но с радостью выслушивает подробный отчет Юнгера о последней экспедиции – пешком из Сюрена в Нейи, где ему встречались и рыболовы, и птицы, и полузаброшенные пригородные церкви.
– Боже всемогущий, – комментирует Гитри, – я утомлен за двоих…
Умение слышать, как будто и не прислушиваясь, – важный талант одного из величайших барменов мира. Чужие разговоры для Франка – как бальзам на душу. Габриэль Шанель, оказывается, в восторге от того, как в «Комеди Франсэз» поставили «Атласный башмачок» Клоделя. Спектакль продолжительностью в одиннадцать часов! «Хорошо, что этот башмачок непарный», – комментирует Гитри с безмятежной улыбкой. А Юнгер сходил в Театр «Ателье» на «Антигону» Ануя. И недоумевает, как такую пьесу пропустила цензура.
– Атмосфера ужасная, – признается он, понизив голос. – Представляете, Саша, вчера вечером заходит ко мне в кабинет подполковник Хофакер[28].
– Это какой же Хофакер?
– Главнокомандующий вермахта в Париже. И, едва войдя, снимает с телефона трубку и кладет рядом с аппаратом. Он выглядел обеспокоенно, ему казалось, нас кто-то подслушивает…
Франку удается уловить отдельные фразы из того, о чем рассказывает Юнгер.
Слышно что-то про «отечество в опасности», «грядущую катастрофу» и «англо-американцев». Как будто бы некоторые офицеры вермахта – неужели он расслышал фамилию Штюльпнагеля? – хотят вступить в контакт с союзниками, пока те не совершили высадку во Франции.
Раздаются ноты бетховенской сонаты, но они звучат как-то сумбурно, граммофон все же удалось запустить.
– Покушение?! – шепотом говорит Гитри, широко раскрыв глаза.
– Тише! – обрывает его Юнгер.
Франк старается не смотреть в сторону этой пары, чтобы не привлекать внимание.
Вот это да, думает он, подливая шампанское в бокал Габриэль Шанель, неужели генерал и другие офицеры хотят ликвидировать Гитлера?!
Граммофон снова заело, и Франк успевает услышать последнюю фразу:
– В Париже так много шпионов, в том числе и в «Ритце»! Я не успеваю подумать, а Гиммлер уже в курсе.
К ним подходит Жорж, Юнгер бросает выразительный взгляд на Гитри, и оба начинают обсуждать прозу Октава Мирбо. Весь прошлый разговор длился буквально минуту.
Франк подает Мари-Луизе Ритц заказанный «Гиньоле», искоса поглядывая на Барбару Хаттон. Нетрезвая, с грязными волосами, но в шелковом кимоно, она явно изнывает от скуки и при свете канделябра пилит себе ногти. Ни малейшего понятия о приличии, впрочем, это никого не шокирует.
Сколько же заправил вермахта мечтает о смерти фюрера?
Все кажется абсолютным безумием, но Франку так хочется мечтать.
А вдруг заговор и правда существует?
А вдруг их безумный план сработает? А вдруг Гитлера действительно уберут?
Эх, если бы да кабы… если бы чудеса сбывались, Париж бы разливали по бутылкам – бармену это известно лучше других.
4
19 марта 1944 г.
Больше о покушении никто в присутствии Франка не заговаривал. Ни слова, ни звука; может быть, он что-то неправильно понял? Зато все чаще разговоры о высадке союзников. Все только о ней и думают.
Жорж совсем не держит себя в руках. Он чувствует, что приближается развязка, и это вызывает у него почти восторг. Он готов верить любому слуху, дающему надежду.
– Слышал, что говорят о папаше Адольфе? – спрашивает он, пока они готовят зал к приему посетителей.
– Нет.
– Говорят, совсем спятил! И нацисты заперли его в Бергхофе. Представляешь? А тот мужик, которого показывают в кинохронике, значит, двойник.
Франк вздыхает.
– Не слушай ты всякие россказни, Жорж.
– Может, и россказни, но они доказывают, что жизнь не стоит на месте. Это наш шанс, старик! Может, стоит подумать… Никто ничего не контролирует, все трещит по швам. Делай, что хочешь! Может, попробуем, Франк? Например, двойную бухгалтерию? Будем пускать заказы мимо кассы… Что скажешь?
Франк сурово поднимает бровь, но Жорж заходит снова и снова:
– Кто сейчас будет проверять наши заказы, остатки, чеки, расходы, доходы? Кто, Франк? Никто! Все летит в тартарары.
– Но это значит обкрадывать «Ритц», Жорж.
С момента своего переезда в отель «Ритц» в 1921 г. Франк всегда честен перед ним. Он брал полагающуюся долю выручки, но ничего сверх нее – и никогда не преступал эту моральную черту. Даже в поисках денег на изготовление фальшивых документов он не заводил двойную бухгалтерию.
– Это значит просто воспользоваться мутной ситуацией и немного разжиться за счет богатеев! Франк, ты же всегда любил бабки.
– Ты ошибаешься, Жорж. Сами деньги я никогда не любил. Но мне нравится свобода, которую они дают.
– В любом случае я говорю: сейчас или никогда. А то немцы свалят, и мы снова начнем прислуживать всяким буржуям. Теперь-то лафа. Ты даешь мне двадцать пять процентов, и мы набиваем карманы по полной, пока тут такая неразбериха. Да ты хоть подумай!
Бедняга Жорж. Франк знает, что его товарищ всегда хотел выбиться в люди, стать не просто барменом, а хозяином бара, ворочать деньгами, быть «крутым»! Он делал ставку на Петена, Лаваля, Лафона, и все время наступало разочарование. Кто на очереди теперь? Де Голль? Франк с опаской относится к восторженным планам Жоржа, но это ведь его старый друг и сообщник во всем, с ним нельзя ссориться, и уж точно не теперь. В этом баре Жорж – его спасение от одиночества. И потом он помог скрыться Лучано, Франк этого никогда не забудет.