– На подходе – раскрашенная куколка! – сообщает Жорж, когда Франк заканчивает ровнять бутылки. – Сейчас только полшестого, впускать ее или сказать подождать?
– Давай, пусть заходит.
– Эта девка тебя точно клеит, скажешь нет?
– Жорж!
Хотя его намеки небеспочвенны. Инга вернулась в Париж, она ведет себя так же вызывающе, по-прежнему не расстается с котом, словно отлучалась на несколько дней, съездила отдохнуть. Между ними быстро восстановился прежний ритуал: комментировать самые мрачные новости легко и нахально, но при этом мадемуазель Хааг никогда не делится сокровенными мыслями.
Флирт на фоне бомбежек и казней участников Сопротивления.
С самого момента возвращения Инги Хааг бармен пытается разгадать ее тайну. Пытается совместить график ее визитов с приходом того или иного посетителя, но четких выводов сделать невозможно. Он предположил, что она действует по приказу дяди, но какому – невозможно узнать. Единственное, что можно сказать наверняка, это то, что ее никогда нет в баре в вечер, когда случаются воздушные налеты. Но это легко может быть совпадением. Она приходит примерно раз в три дня, сидит в баре около часа и уходит. Теперь он относится к ней с опаской, хотя быть ее конфидентом льстит его самолюбию и скрашивает одиночество.
Но сегодня она впервые явилась до открытия бара.
На ней обтягивающее платье, поверх него – манто из белоснежного песца. На этот раз ее не сопровождает кот.
– Добрый вечер, Инга. «Рёдерер» и малина?
– Нет, спасибо, Франк. Лучше водку с мартини.
– Хорошо…
Сегодня она явно не настроена флиртовать. Инга Хааг чем-то взволнована, улыбка кажется чуть вымученной, взгляд блуждает.
– А где же Раймунд?
– У меня была встреча, куда его бы не пустили.
– А я уже стал беспокоиться…
Инга поспешно достает из сумочки портсигар.
– Хотите огня?
– Пожалуйста.
Она делает глубокую затяжку и спрашивает его:
– Не могли бы вы передать от меня письмо генералу фон Штюльпнагелю?
Инга делает нерешительную паузу, чуть понижает голос:
– Видите ли, Франк, я замужняя женщина, и генерал женат… На публике я стараюсь к нему не приближаться.
– О… Да-да, конечно, я понимаю.
Инга Хааг – любовница Штюльпнагеля!
Вот уж чего не ожидал.
Что я за кретин!
– Я знаю, что на вас можно во всем положиться, Франк. Вы не согласитесь стать для нас… как бы сказать? Почтовым ящиком?
– Конечно, сударыня. Я – могила. Не надо называть больше никого по имени.
– Большое спасибо, Франк.
– Ваша водка с мартини, сударыня.
Он смотрит, как губы Инги касаются стакана, но это зрелище воспринимается теперь иначе. Он пытается представить эту пару в постели, но картинка не складывается… немецкий офицер кажется таким прямым и порядочным человеком… Значит, она приходит сюда завлекать не скромного бармена, а крупного прусского генерала… Итак, Инга использовала его как прикрытие, охотясь совсем на другую добычу? А вдруг она русская или британская шпионка? А вдруг и того хуже того: работает на Гиммлера? Или хочет устроить Штюльпнагелю ловушку и сорвать его планы?
– Вот, – говорит Инга, протягивая ему лист бумаги размером не больше картонной подкладки под пивной бокал. – Прошу вас передать ему эту записку.
– Как только увижу – сразу же, не сомневайтесь, – отвечает Франк, кладя записку во внутренний карман куртки.
– Он точно будет сегодня вечером. Большое спасибо, Франк. Мне пора бежать, меня ждут в Лютеции. Сколько я вам должна?
– О, нисколько. Вы едва пригубили. Оставьте.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Доброго вам вечера, сударыня.
– До скорой встречи, Франк.
Она кивает Жоржу и исчезает.
Что же за игру она ведет?
Записка даже не вложена в конверт, это просто лист, сложенный вдвое.
Шпионка она или любовница, но почему действует так неосторожно?
Она прекрасно понимает, что Франк может прочесть записку. Он действительно умирает от любопытства. Бармен медленно разворачивает записку. Первым появляется слово: «Sehnsucht» – Желание.
Это стихотворение Гёте:
Последнею слезой не быть
Той, что глаза переполняет:
Ведь сердце, дабы не любить,
Боль на мученье заменяет[29].
Франк поневоле думает: «И это все?»
И в то же время, что он думал обнаружить?
Секретные данные или игривые намеки?
– Она вручила тебе любовную записку? – Жорж улыбается, заранее предвкушая сенсацию.
– Не совсем…
– А что тогда?
– Стихотворение для генерала фон Штюльпнагеля.
– Эта парочка, что, крутит шашни?!
– Я не уверен, – бормочет Франк.
– Да уж, странные штуки теперь творятся в твоем баре.
Жорж прав. Франка снова обвели вокруг пальца.
Дурень, нечего сказать.
Досадно, что он ничего не заметил. В душе нарастает озлобление.
– А знаешь что? – говорит он. – Я подумал. Давай и правда заведем тут двойную бухгалтерию…
– Ну да?! Ты серьезно?
– Семьдесят процентов мне, тридцать тебе.
Жорж прямо вспыхивает от радости.
– Положись на меня. Народ у нас будет пить, как подорванный. Пьянчуги будут сорить деньгами, а мы получим навар. Чего стесняться-то!
Чего стесняться-то…
А старый «Ритц» пусть идет прахом.
5
26 марта 1944 г.
Да существовал ли он вообще, этот план покушения на Адольфа Гитлера?
Франку Мейеру уже и не верится в него. Если что и планировали, то наверняка ничего не вышло – фюрер как жил, так и жив. А война продолжается, с каждым днем принимая все более уродливые формы. Повседневная жизнь невыносима. Четыре-пять авианалетов в день. Нормы газа и электроэнергии постоянно ужесточаются. Перебои в снабжении просто ужасные.
Все живут на нервах – и оккупанты, и оккупированные. Немцы на каждом углу ждут засады: солдатам запретили ходить по городу, офицеры взвинчены до предела.
Единственное, что отвлекает, – криминальная хроника. Каждый день газеты сообщают тысячу новых подробностей о том, что уже нарекли «делом Петио». Франк делает вид, что не интересуется им, но эта жуткая история втайне вызывает у него такое же страстное любопытство, как и у всех. А дело было так. Соседи жаловались, что от дома Марселя Петио доносится жуткая вонь и валит густой серый дым, они вызвали полицию и пожарных, и в результате в подвале особняка на улице Ле Сюёр обнаружились расчлененные трупы двадцати семи человек. Винный погреб действительно принадлежал доктору Петио. Судя по всему, подозреваемый заманивал к себе тех, кому грозили преследования гестапо. И устраивал им западню. Петио заверял их, что может переправить в Аргентину. Желающие уехать приходили к нему в дом, а там их травили ядом и сжигали одного за другим. Убийца описывается журналистами как ветеран войны, получивший в 1917 г. контузию в результате взрыва гранаты и затем лечившийся в психиатрической клинике Флери-ле-Обрэ. Прочтя в газетах описание останков, Франк уверен: мужик абсолютный псих. Или еще хуже. Вчера один человек в «Ритце» рассказал ему, что Петио установил в бронированной двери подвала специальный глазок, чтобы смотреть на мучения жертв. Франк убежден, что преступления Петио отражают общую атмосферу нигилизма, охватившего общество, где человеческая жизнь утратила всякую ценность. Как выбраться из этого, Господи? Франк совершенно подавлен. К тому же этот Петио словно испарился! И неизвестно, где он: значит, убийца бродит по улицам. Говорят, что у него сообщники в полиции! Франк уже не знает, что думать.
А кто-то даже говорит, что сам Лафон был в курсе, что он первым узнал про этот жуткий могильник и даже шантажировал Петио, а потом помог ему сбежать. Точно известно одно: среди жертв были евреи, которым врач-убийца обещал сделать документы для пересечения испанской границы. От одной мысли об этом у Франка леденеют руки: а вдруг среди них был Зюсс? А вдруг кто-то из евреев, которых они хотели спасти, решил вместо этого отправиться в Шайо к проклятому доктору… Вчера Франк подумал возобновить свой бизнес, но Ферзен его разубедил. Дипломат согласился сделать Франку последний паспорт для Бланш Озелло, но рекомендует впредь вести себя крайне осторожно. Надо придумать для Бланш какую-нибудь скандинавскую фамилию.
Пропасть все ближе.
6
3 апреля 1944 г.
Франку сегодня шестьдесят. А в 1914 г. было тридцать.
Две войны за одну человеческую жизнь – такого никому не пожелаешь.
Век раздробленный, вывихнутый, и все равно он – мой: придется испить до дна, – думал он утром, водя новым лезвием по исхудавшим щекам. Сегодня вечером, несмотря на сгущающийся мрак, а может, как раз вопреки гнетущей атмосфере, в баре собрались почти все – словно дали друг другу условный сигнал отпраздновать вместе день рождения Франка Мейера. Прибыл Эрнст Юнгер с Флоренс Гульд, Элмигер с супругой, Жозе де Шамбрен с мужем. И конечно, Гитри, как без него. И Арлетти, и Кокто, и Серж Лифарь, и даже Жан Марэ, который показывается все реже. Не то чтобы они решили сделать ему сюрприз: идею предложил сам Франк при активном содействии Жоржа и завсегдатаев бара. Но он не ожидал, что придет так много народу.
Пришел даже Ферзен – сразу после открытия бара. Принес красиво упакованное старинное издание пьесы Ибсена на французском «Когда мы, мертвые, пробуждаемся». Возможно, для подарка хватило бы и одного заголовка, но дипломат незаметно прошептал, что главное ждет читателя на странице 84. Франк понял не глядя: внутри – паспорт с визой в Испанию и Португалию на имя Альбы Хоффсен. Франк планирует передать его Бланш в тот же вечер. Просто сюжет для кинематографа – так грустно, что даже светло на душе.
В свой день рождения герой тайно дарит любимой женщине пропуск в свободу, и эта свобода навсегда разлучит их друг с другом.