Первые контакты между Франком Мейером и Бланш Озелло сводились к простой вежливости: они раскланивались, встречаясь в коридорах. Франк знал о молодой женщине очень много, да и Бланш наверняка было известно, какую роль сыграл бармен в получении ее документов. А потом, в один из вечеров 1931 г., незадолго до Рождества, она вошла в его бар. Малый бар Petit Bar открылся в 1931 г. напротив своего старшего собрата – Café Parisien как заведение для женщин: теперь и они могли пить спиртное в общественных местах. Беспрецедентная инициатива в европейском высшем обществе. Клод Озелло был «за», Мари-Луиза Ритц – против. Решили провести месячное испытание под августейшим надзором. Две недели спустя успех Малого бара превзошел все ожидания: прекрасные дамы были просто без ума и от коктейлей Франка, и от обретенной свободы, за которую готовы были щедро платить. Отель сумел пополнить казну, пострадавшую от пришедшего в Европу экономического кризиса, и упрочил свою репутацию новаторского заведения на Старом континенте. Вдова Ритц разрешила Малому бару функционировать при одном условии: строжайший запрет на допуск туда мужчин. Сказано – сделано. И началась золотая лихорадка.
Обычно Petit Bar обслуживал Жорж Шойер, но время от времени там священнодействовал Франк – единственный мужчина, допущенный к богатым модницам.
Бланш Озелло вошла в бар и решительно уселась на высокий стульчик у стойки, как завсегдатай. На ней было платье сиамского шелка в цветочек и синяя фетровая шляпка, лукавый вызов приближающейся зиме. Она заказала коктейль «Драгоценности» – Bijoux – «в ожидании подруги, которую что-то задержало». Франк прямо задрожал: откуда она знала этот старинный рецепт? В «Ритце» никто не заказывал «Бижу», хотя в баре «Хоффман Хауса» он готовил его сотнями порций. Классика начала века, изобретенная кумиром барменов Гарри Джонсоном, канула в Лету во времена Сухого закона. «Бижу» соединял цвета трех драгоценных камней: бриллианта (джин), рубина (вермут) и изумруда (шартрез).
Их изысканное сочетание прекрасно подходило для Бланш Озелло. За два часа она выдула три порции. Долгожданная подруга так и не пришла.
В перерывах между заказами Франк и Бланш обменивались воспоминаниями о Нью-Йорке. Она говорила, как засиживалась допоздна в баре отеля Plaza вместе со своей подругой Перл Уайт, звездой немого кино. Как развлекались, принимая ухаживания молодых брокеров с Уолл-стрит, как ездили по выходным на их роскошные виллы на Лонг-Айленде.
За меланхолией Бланш чувствовалось такое жизнелюбие, что Франку внезапно захотелось помолодеть лет на двадцать и снова оказаться в Нью-Йорке – вместе с ней. Почувствовала ли это Бланш? Она заказала третий коктейль. Словно скрепляя их немой уговор. Немного захмелев, она стала высмеивать пожилых ханжей со Среднего Запада. И чуть позже едва слышно выдохнула: «Франк, мне никогда не отблагодарить вас за то, что вы сделали, если б не вы, старина Клод вряд ли стал бы управляющим…» – а потом призналась, что не сумела найти на карте свой родной Кливленд. Оба рассмеялись. Теперь их связывал общий секрет – подправленный паспорт Бланш. Она еще шепотом добавила: «Как все-таки странно скрывать от других часть себя».
Конечно, она не знала, что Франк и сам еврей. Он почти открылся ей, но вовремя прикусил язык. Теперь, девять лет спустя, он рад, что не признался. Но он помнит тот вечер и свое жгучее желание ее поцеловать.
8
24 июля 1940 г.
– Месье, управляющий отелем ждет вас в своем кабинете. И как можно быстрее, – объявляет Лучано совершенно замогильным голосом.
Франк не задает вопросов. Достаточно взглянуть на физиономию мальчика: случилось что-то серьезное. Он смотрит в зеркало, поправляет воротник и на мгновение задумывается о сыне.
Ну, началось! Видимо, Старуха отдала приказ и меня выставят за дверь.
Дойдя до кабинета управляющего, он трижды уверенно стучит и входит, не дожидаясь ответа.
Франк сразу понимает, что ошибся. Нахохлившийся Элмигер сидит в своем кожаном кресле и даже не удосуживается встать. Он нервно пьет виски со льдом, весь окутанный светлыми завитками дыма от сигариллы. Костюм сидит на управляющем мешковато, да и тусклый свет лампы-бульотки с золотым фризом не добавляет оптимизма. В полумраке Франк наконец замечает присутствие Зюсса, стоящего рядом с Элмигером. Несгибаемый, церемонный Зюсс, голубоглазый, гладко причесанный блондин, которого за глаза называют «Виконтом», кивает Франку едва заметно и свысока. Легкая асимметрия верхней губы придает ему саркастический вид. Бесстрастный помощник управляющего указывает Франку на низкое кресло возле письменного стола. Наконец, Зюсс объявляет:
– В понедельник утром к нам возвращается госпожа Ритц.
Франк меняется в лице. Элмигер тяжело вздыхает.
– И это еще не все.
Этого недостаточно?!
– Во вторник к нам также присоединятся Клод и Бланш Озелло, – усталым тоном добавляет Элмигер. – Очевидно, что Клод Озелло не сможет вернуться на пост управляющего, он не владеет немецким языком.
– Следовательно, этот пост остается за господином Элмигером, – заключает Зюсс.
Удар молнии поражает сразу две цели. Между Старухой и супругами Озелло – давняя вражда. Вдова основателя Ритца невзлюбила жену управляющего сразу и навсегда. Да и как могло быть иначе? Мари-Луиза – женщина из другой эпохи. Дочь эльзасских отельеров, она родилась еще при Наполеоне III, воспитана в строгости и настолько уважаема акционерами, что после смерти Сезара, случившейся в 1918 г., они назначают его вдову председателем административного совета. Невероятное признание. Его одобряет и сам Франк: Мари-Луиза, как и ее покойный супруг, умеет действовать смело.
Мари-Луиза и Бланш. Две изгнанницы, две сильные личности: многое могло сделать их союзницами. Они ненавидели друг друга, и дело дошло до жестокого и окончательного разрыва. Он случился весной 1936 г. После прихода к власти Народного фронта впервые в истории Франции три женщины стали заместителями госсекретаря, и Бланш Озелло убедила мужа упразднить раздельные бары отеля «Ритц». Мари-Луиза, естественно, была против, но Франк с радостью бросился исполнять распоряжение директора. Так в июне 1936 г. впервые за недолгую историю палас-отелей мужчины и женщины смогли выпивать у одной стойки.
Незадолго до 11 вечера 15 июня 1936 г. Мари-Луиза Ритц вошла в бар в сопровождении двух своих бельгийских грифонов, на руках у нее были черные кружевные перчатки, на плечах – пелерина из горностая. Над веселыми гуляками повисла мертвая тишина. Но истинные завсегдатаи паласа за словом в карман не лезли, и прежде всего – известные пересмешники Арлетти и Саша Гитри. Мари-Луиза обвела презрительным взглядом пять десятков гостей, пришедших отметить великую барную революцию. Вдова Ритц против всего Парижа: в тот вечер в баре разыгрывалась давняя дуэль – традиции против авангарда, вечный спор, отмечавший отель с момента его открытия. Тогда, в разгар дела Дрейфуса, на Вандомской площади схлестнулись две Франции. Одна – консервативная и буржуазная, антисемитская, дорогая сердцу Мари-Луизы Ритц. С другой стороны выступали художники и интеллектуалы-дрейфусары, которые группировались вокруг Сары Бернар, великой актрисы и одновременно любовницы повара и соратника Сезара Ритца – Огюста Эскофье. Уже тогда это было соперничество двух женщин. И вот, сорок лет спустя, Мари-Луиза оказалась лицом к лицу с еще одной противницей, причем гораздо более популярной, чем она сама.
Бланш Озелло сидела на высоком стульчике, изящно опираясь локтем о медный поручень барной стойки. Молодая женщина в длинном кремовом платье из крепона спокойно смотрела, как Мари-Луиза извергает ядовитые замечания, и продолжала мечтательно улыбаться. Неловкость нарастала. Мир ночи не мог оставить оскорбления без ответа. Франк уже понял, что ответ придет не от Бланш, а от ее соседки – загадочной и вечной спутницы, вместе с Бланш боровшейся за то, чтобы женщины наконец получили право пить рядом с мужчинами, – феерической Лили Хармаевой. Обычно ее называли «та самая Хармаева», она обладала андрогинной красотой, в прошлом выступала в труппе «Русских балетов», а теперь, в своем неизменном брючном костюме, с высоко поднятой головой и дерзкой речью, стала ночной искательницей приключений. Едва Мари-Луиза Ритц закончила изливать желчь, как Лили затенькала мелочью на дне кармана. Она вышла в центр сцены.
– Вы так отстаиваете традиции, мадемуазель Бек, словно затеяли новый крестовый поход! – заявила Лили, припомнив Мари-Луизе ту скромную фамилию, которую та носила до замужества. Бланш всегда предпочитала идти напролом.
Толпа восторженных выпивох загалдела так громко, что заглушила яростный лай грифонов. И тогда Бланш Озелло встала и жестом утихомирила публику. Не выпуская из руки коктейль «Бижу», она лихо нанесла Вдове смертельный удар:
– Да здравствует двадцатый век!
Бар подхватил эту фразу в один голос. Бледная, как смерть, сраженная наповал, Мари-Луиза ретировалась без единого слова поддержки. Франк припоминает, что Гитри украдкой еще и пнул одного из грифонов…
На завтра собрался дисциплинарный совет: Лили Хармаевой отныне было запрещено входить в отель «Ритц», а Бланш Озелло обязали принести Вдове письменные извинения. Мари-Луизе Ритц предложили отдохнуть и поправить здоровье в Швейцарии, у барона Пфейфера, – весь отель знал, что тот уже двадцать лет числился ее любовником. И чтобы сохранить приличия, к Клоду Озелло был приставлен преданный племянник барона, Ганс-Франц Элмигер.
Казалось бы, стороны достигли равновесия.
Вот незадача, – думает Франк, вороша воспоминания. – Супруги Озелло и Вдова снова вместе в отеле «Ритц», посреди немцев, да возможно ли такое вообще?
Элмигер, Зюсс и Франк некоторое время молчат. Но между ними в задымленной комнате висит главная новость дня.
Франк с радостью бы отдал приличную банкноту, лишь бы узнать, что думают друг о друге эти два швейцарца. Но Элмигер и Зюсс – лишь пешки в игре, которую контролируют другие. Элмигер раздавливает в пепельнице сигариллу, Зюсс наливает себе новый стакан, а Франк молчит.