Папа Допуло резко вернул на место маску весельчака. Морщины исчезли, ямочки заплясали.
— Забавный мне анекдотец рассказали намедни. Вам всем знаком наш обожаемый месье Леонард. Наш кудесник-куафюр, создатель одесского шика. Месяц назад некая госпожа N приглашает его, чтобы соорудить прическу, которая затмит соперниц на балу Воронцова. Месье в затруднении, он мечется по будуару не в силах найти решение. Вдруг его взгляд падает на красные бархатные штанишки. Он быстро их режет и пристраивает на голове мадам, перекручивая волосы в замысловатом узоре. На балу — полный триумф! Но вы только представьте, какими средствами! Обрывки штанишек — на голове! О, какой сюрприз!
Все захохотали. Не поддержать оратора не было ни малейшей возможности. В его исполнении самая банальная шутка казалась игрой острого ума.
— Но то — месье Леонард! Единственный в своем роде. Не все французы таковы. Отнюдь не все. И в подавляющем большинстве, скорее, — полная ему противоположность. Пираты и сутенёры съезжаются к нам, оставляя прекрасную Францию на волю скучных буржуа. И один из таких негодяев — хозяин нашего казино. Премерзкий человек! Дружок пропавшего Дяди!
— Сволочь последняя, гад ползучий, чертов ростовщик… — забормотали за столом, но Папа Допуло снова добился тишины, взмахнув рукой, как дирижерской палочкой.
— Он нам мешает! Этот странный месье возомнил себя хозяином Одессы!
— На нож, мерзавца! — выкрикнул кто-то, вызвав у главаря лишь презрительную усмешку.
— Наш славный Ланжерон, безвременно нас покинувший губернатор, был истинным ценителем театра. Настолько, что даже приемы посетителей вел в гримерках артисток, — улыбки вернулись на лица сидящих за столом. — Ныне же всем заправляет мадам Мария Нарышкина, тетка губернатора и предмет воздыханий покойного императора. К театру она, увы, равнодушна, и мало кто вхож в ее круг. Ваш исчезнувший англичанин — допущен.
— Папа! — не выдержал Проскурин. — Ты не мог бы выражаться без своих витиеватостей?
— Увы, увы, наш неподкупный друг! Вам не дано искусство тонкой беседы. Вам хочется ясностей. Извольте. Я кину клич среди своих, чтобы поспрошали про англичанина. На дворе таверны прекрасной Адонии, Коста, отныне сядет мой человек на случай экстренной связи между нами. И мы окажем вам любую поддержку, если придется прибегнуть к крайним мерам. И ничего не попросим взамен. Ничего! Наше дело требует тишины. Нам не нужны лишнее внимание, полицейские облавы, громкие скандалы или потрясения основ. Мы не французы, в конце концов, чтобы вечно свергать королей и строить баррикады.
— Очень любезно с вашей стороны, сэр! — я впервые открыл рот после фразы о Гёте.
Папа Допуло склонил голову в весёлом поклоне, соблюдая ту грань, которая разделяет клоунаду и истинную вежливость.
— Но…
— Но? Никаких «но». Лишь маленькая услуга взамен. Стоило бы шепнуть Марии Антоновне, что вся грязь в городе собрана вокруг казино. Его хозяин-француз завел дурной обычай: посетители влезают в долги и, чтобы расплатиться, лезут в любые авантюры и в наш бизнес, в частности. И пачкают благородный промысел контрабандиста всякого рода криминалом. Отвратительно! Недостойно! И крайне опрометчиво! Пора вымести мусор из углов!
— Устроить генеральную уборку, — подсказал я.
— Генеральную уборку? Какое интересное выражение. Да-да, именно генеральную.
— «Чует мое сердце, мы на пороге грандиозного шухера»! Как же мне добраться до сиятельных ушей?
— Вам — никак. Вашему англичанину — проще простого. Как видите, мы оба заинтересованы в спасении вашего друга.
— А если…
— Если он откажет, — Папа Допуло широко улыбнулся, — вы, надеюсь, найдете другой способ решить мою проблему!
Он взял со стола чашку с чаем и с удовольствием сделал глоток. Потом стал отщипывать аккуратные кусочки от бублика, макать их в розетку с вареньем и отправлять в рот, тем самым показывая, что разговор закончен.
Вот прямо взял и озадачил. Наговорил Папа с две бочки арестантов, и я никак не мог уловить всех связей. Нет, несколько нитей видны отчетливо. Англичанин — тетка губернатора — француз-хозяин казино. Но причем тут Ланжерон, Гёте и месье Леонард?
— Не забивай голову. Тень на плетень навел Папа в своей обычной манере, — пояснил мне Проскурин, когда мы на дрожках тряслись обратно в центр.
Он взялся меня подвезти. Я решил проведать казино: чем черт не шутит, вдруг Спенсер там. Сидит за игральным столом и проигрывает последний шиллинг.
Я не был согласен с «таможней». Папа явно намекнул на грядущие мафиозные разборки. Он что, вообразил меня наемным киллером? Углядел за поясом револьвер? Ну, уж нет! Не на того напал! Хватит с меня человеческой крови! По-моему, кто-то свыше мне подал очевидный знак. До сих пор пятки чешутся!
Я спрыгнул с дрожек, распрощался с Проскуриным и двинулся к казино.
На ступеньках дремал знакомый мне француз. Я узнал его по красному колпаку. Во рту он держал погасшую сигару. Он даже глаза не открыл, когда я распахнул двери в игорное заведение и изнутри отчетливо донесся стук бильярдных шаров.
Прошел в бильярдную.
Несколько столов без луз. Играли в три шара типа французского карамболя. Игроки были обряжены в заляпанные фартуки. В углу стояло ведро с жидкой известкой. Они по очереди подходили к нему и макали туда кии, с которых безбожно капало на пол. Бильярдная напоминала комнату отдыха взбесившихся маляров. Маркер, местный служитель, то и дело смахивал щеткой белые пятна с зеленого сукна.
Одним из игроков оказался граф Самойлов.
Он нанес сильный удар. Шар стукнулся о борт и вылетел за пределы стола. Граф разразился ругательствами, резко треснул по борту кием. В разные стороны полетели брызги известки и щепки.
— Борту — хана! — спокойно констатировал его противник.
Самойлов бросил на стол остатки кия и несколько золотых.
— Этого хватит? — рявкнул раздраженно.
— Помилуйте, Ваше сиятельство! В первый раз что ли… — грустно ответил маркер, принимаясь за уборку.
Я вышел в зал для игры в карты. Горели свечи: дневной свет скрывали тяжелые бархатные шторы, подвязанные длинными кистями с бахромой. Тихо шелестели сдаваемые карты. Изредка тишину прерывал звон монет. Неприятно пахло сигарным дымом.
Игроки с утомленными лицами не обращали на меня внимания.
«Неужто с ночи сидят?»
Тихо поинтересовался у местного служителя, не заходил ли в казино после полуночи англичанин. Он отрицательно покачал головой.
Спенсера не было.
[1] Авторы разошлись во мнениях относительно вкусовых качеств кабачка.
Глава 9Марсельская бритва
Поход в казино не принес ничего, кроме раздражения. Даже хозяина не увидел. Впрочем, на черта он мне сдался? Не буду же я принимать всерьез слова Папы Допуло о «других способах». Плюнуть, растереть и забыть!
А вот главарь контрабандистов про меня не забыл.
— Тебя человек поджидает, — уведомила меня Микри, стоило мне появиться во дворе.
Посмотрел на невзрачного типа, полоскавшего пальцы в мраморной цистерне. Он заметил меня и кивнул: мол, узнал, себя показал, если понадоблюсь, я на месте.
Присел за столик, Микри без капли смущения за случившееся ночью уселась напротив.
Рассказал ей про свою беду.
— Зря вы потащились к французам. Место с дурной славой. Нет, не то, чтобы я слышала, что люди пропадали… Просто публика там разная. И есть откровенные подонки. Один марселец… Он, люди рассказывают, сбежал из Франции. Девушке лицо бритвой исполосовал. Есть такой мерзкий обычай у местных сутенёров. Наказывают таким жутким способом провинившихся проституток, отказавшихся дальше работать.
— Марселец? Он, случайно, не в красном колпаке ходит?
— Он самый! Видел его?
— Уже дважды! Ночью в кабачке и час назад у казино. Похоже, мне стоит еще раз наведаться в этот погребок.
Мысль об этом меня посетила сразу, как обнаружилась пропажа Спенсера. Но до вечера винные погреба закрыты: убедился в этом, когда с Проскуриным проезжали мимо них.
— Не стоит туда ходить одному.
— У меня нет выбора. Зато есть это! — я приподнял полу сюртука, показав Микри ручку револьвера.
Она покачала головой:
— Вечно вы, мужчины, ищите неприятностей на свою голову.
— Ты знаешь Проскурина из портовой таможни?
— Его все знают.
— Сбегай к нему и предупреди, что я ушел к французам. Пусть знает, где меня искать, если пропаду.
Микри клятвенно пообещала выполнить задание для начинающей юной подпольщицы.
Я встал, подошел к цистерне, пошептался с посланцем Папы Допуло и отправился на Дерибасовскую.
Уже смеркалось, и кабачок открыл двери посетителям. Их было пока раз-два и обчелся. Хоровому пению придет черед ближе к ночи.
Огляделся.
Стены были выложены крупными каменными блоками. Свод довольно искусно образовывал правильную сферу и был изрядно закопчен. Узкий проход вел в другое темное помещение, наверное, в кухню. Не могут там Спенсера прятать?
— Чего высматриваешь? — сердито окликнул меня кабатчик. — Заказывай или убирайся.
— У вас поесть можно?
— Где тут готовить? — удивился хозяин. — Мы же под землей. Сыру могу дать. И багет.
— Давай свой сыр. И маленький кувшин вина. Есть хорошее белое? Не разбавленное?
Кабатчик удалился, бурча что-то под нос и ни слова мне не ответив. Скоро вернулся, с шумом поставил на стол тарелку с твердым козьим сыром и глиняный незатейливый кувшинчик. Сообщить мне о сорте или названии вина он не посчитал нужным.
Сыр оказался на высоте, вино явно подкачало. Но я не пить сюда пришел. Отщипывая кусочки сыра, продолжал наблюдать.
Когда сыр закончился, а кувшинчик показал свое дно, в кабачок спустился тот самый марселец в красном колпаке, о котором меня предупреждала Микри. Прошел в сторону подсобки, как я окрестил темное помещение в глубине подвала, приняв сперва за кухню. Кого-то окликнул севшим голосом. К нему вышел его товарищ-неаполитанец, с которым ночью у них чуть не вышла ссора с поножовщиной. Уселись за дальний столик и яростно заспорили.