[2] При Николае I право носить усы имели только военные, включая отставников. Если офицер переходил на гражданскую службу усы ему не полагались.
[3] Албанцев называли в России арнаутами. Но, по непонятной причине, корсаров-греков называли также. Это впоследствии породило множество споров, кто же были по национальности балаклавцы.
Глава 15Круиз к берегам Кавказа
Пароход «Петр Великий» английской постройки прибыл из Одессы для участия в круизе с забитым углем трюмом. Он не особо отличался от уже знакомой мне «Невы». Ни размерами, ни количеством кают. Мне теперь полагалось место во втором классе — малоудобное, полусидячее. Я рассчитывал, наплевав на повышение своего статуса, снова спать на палубе. Тем более что погода была прекрасной.
Такое же место внизу досталось Спенсеру. Его изгнали с корвета, на котором теперь размещались Воронцов со своей свитой. Сам пароход был изрядно набит пассажирами — чиновниками канцелярии наместника, напросившимися в круиз гостями из числа дворян, представлявшихся натуралистами, и даже художниками, которые мечтали о великолепной натуре кавказских берегов.
Впрочем, Эдмонд не унывал и не роптал. Его воодушевляли предстоящие поездка и разговоры со знающими людьми. Для этого в дневное время на палубе пассажиров первого класса были созданы все условия. Часть перегородок была убрана, и в кормовой части появились два зала — для игры в карты и библиотека. Предполагалось, что хотя бы кто-то из гостей будет предаваться не праздному безделью, но научной работе.
Познакомив меня с английским консулом Йимсом, Эдмонд увлеченно принялся рассказывать нам об аудиенции у наместника Новороссии.
— Я поражаюсь энергии этого человека, его увлеченностью Крымом, его желанием все тут переустроить! Стоило мне представиться, он тут же сам предложил мне участие в походе. Его волнует образ Крыма, о котором я поведаю своим читателям в моей будущей книге. Он процитировал мне слова русского поэта Сумарокова. О том, что здесь, в Тавриде, путешественник найдет Италию со Швейцарией, вместе взятые.
— Понравился ли вам дом графа в Марсанде? — спросил консул, имея в виду, видимо, Массандру.
— Парк великолепен, сэр, как и окружающая природа. Какое величие! Какие красоты и виды вокруг! Какой упоительный воздух! А сам дом скромен, хоть и не без изяществ. Наместнику он явно мал, но для меня место нашлось. Недаром Воронцов затеял строительство роскошного дворца в Алупке. Я намерен его осмотреть по возвращении.
— Сигнал к отплытию, джентльмены! — консул указал на взметнувшиеся на реях флаги.
Громыхнули пушки. Поход начался.
Все вокруг были охвачены волнением, как обычно бывает в начале любого путешествия. Но я не разделял общих восторгов. У меня не шли из головы слова Марии об Умут-аге.
«Ну, не могла Мария с борта корвета разглядеть лица гулявших в Карантинном городке! Слишком далеко. Ей видится то, чего не может быть. Просто она тоскует по мужу и волнуется за Яни».
А что, если она права? Не думаю, что турок может рассчитывать на благополучный для него исход поисков жены с сыном в Ялте. Балаклавцы его на ножи поставят. Что тоже не вариант.
Ни к чему ребенку видеть смерть отца! Травма на всю жизнь! И даже если не увидит… Разговоров достаточно, чтобы повредить его психику. Будет кто-то о таком сейчас думать? К детям явно отношение попроще. Никаких детских психологов или разговоров о детском насилии. Суровая школа жизни! Когда дети мрут, как мухи, от антисанитарии и болезней, которые никто не лечит, как надо… Когда нет педиатров и нужных лекарств, разве будет кто-то заморачиваться вопросами психологических травм у ребенка?
«Лучше бы Марии все померещилось. Так будет лучше для всех!»
— Отчего у тебя такой озабоченный вид? — поинтересовался Эдмонд. — Подходим к Феодосии. Древний греческий город! Генуэзская Каффа. Античные древности ждут нас.
Я не стал указывать Эдмонду, что восхищавшая его Каффа была самым ненавистным городом для многих в средневековье. Главный центр работорговли, куда крымские татары везли тысячи пленников из Речи Посполитой и Московского царства, а черкесы — из Грузии. Здесь каждый камень полит слезами и кровью, а стены помнят крики и рыданья…
Воронцова встречали торжественно. Орудийные залпы, выстроившиеся войска с губернатором Крыма Казначеевым во главе и толпы восторженных граждан. Было видно, что наместника явно любили в народе.
Поплыли дальше. Наш путь лежал в Керчь.
Стоило корвету покинуть порт, как стих ветер, паруса бессильно поникли, несмотря на суету матросов на реях и заполошные свистки боцманов. Было принято решение, что пароход возьмет корабль на буксир. Стали заводить канат.
Мы стояли на баке под тентом и наблюдали за деловито снующими шлюпками.
— Какое унижение для моего друга Путятина! — улыбнулся Эдмонд. — Силы природы насмехаются над трехмачтовым великаном!
— Эти парусники так ненадежны, — начались разговоры в толпе пассажиров. — Как же прав наш граф, решивший устроить пароходную навигацию в Черном море!
— Не скажите! Первые рейсы пароходов доставили кучу неприятностей. То поломки, то пожар. Эта новомодная техника постоянно выходит из строя. Сколько рейсов сделал «Одесса»? Два?
— И все же вы не можете отрицать, — разошелся не на шутку какой-то господин в мундире чиновника и с орденом на груди, — что имеем ныне регулярное сообщение между Одессой, Евпаторией, Ялтой и Керчью. Какая выгода торговле — связать Азовское море с нашими черноморскими портами.
Я обратил внимание, что пароход слишком близко отнесло волной к корвету. Канат провис, погрузившись в воду. «Петр Великий» стал постепенно набирать ход. Буксирный трос резко вылетел из воды и зазвенел.
— Осторожно, Эдмонд!
Я бросился к Спенсеру в тот момент, когда над морем раздался словно пистолетный выстрел. Лопнувший трос, как кнутом, врезал по группе пассажиров, перерубив стойки тента. Я успел отдернуть Эдмонда. Мы повалились на палубу, не пострадав. Основной удар достался Йимсу. С залитым кровью лицом он рухнул рядом с нами. Нескольким пассажирам тоже досталось.
— В чем дело, Коста ⁈ — гневно закричал Спенсер, но тут же сориентировался. Рассеченная голова консула лучше всего свидетельствовала об участи, которая ждала моего товарища, не приди я вовремя на помощь!
— Вы снова спасли меня! — констатировал очевидное Спенсер, не забывавший об общественной дистанции на людях даже в столь трагических обстоятельствах.
— Это святой долг любого кунака! — улыбнулся я, напомнив Спенсеру о его же словах.
Спенсер оглянулся и, решившись, крепко меня обнял.
— Я не забуду, Коста. Теперь давайте поможем бедняге Йимсу. Боюсь, он надолго выбыл из строя. Это несколько меняет мои планы.
Приключившийся инцидент не помешал Спенсеру принять участие в банкете, который устраивали в честь наместника официальные лица Керчи. Мы притащились в порт на буксире, делая не более пяти узлов в час.
Меня никто не приглашал, да и я не рвался. Все эти церемонии были не по мне. Еще схвачу не ту вилку или выпью не вовремя.
— Не грусти, Коста! — напутствовал меня Спенсер на прощанье. — В этих банкетах нет ничего вдохновляющего. Лишь изжога на утро!
Я не грустил — я параноил! Из головы не шел лопнувший канат.
«Неужто это проделки Де Витта?» — подумал я, махнув рукой Спенсеру на прощание.
— Господин Варвакис! — меня окликнул молодцеватый мичман. — От лица офицеров нашей маленькой эскадры разрешите вас поблагодарить за спасение пассажира! Обер-офицерский состав «Петра Великого» и «Ифигении» имеет честь пригласить вас на торжественный ужин! — тут он улыбнулся и полностью переменил тон. — Старшие офицеры съехали на берег, кают-компания корвета — в полном нашем распоряжении! Можем гульнуть!
— Отчего ж не гульнуть! Теперь и я в вашем распоряжении!
Вернувшаяся с берега шлюпка, за рулем которой сидел юный гардемарин, без промедлений доставила нас на военный корабль. Я предвкушал посещение святая святых — места, где во время похода предавались отдыху сливки крымского общества.
Кают-компания не поразила. Быть может, на больших кораблях, типа фрегата, Путятин мог устроиться с большей роскошью, но на корвете все было скромно. А из-за собравшихся на ужин мичманов и лейтенантов — даже тесновато. Стол уже был накрыт, батарея бутылок — внушала!
Треуголки с киверным гербом были сняты, о месте службы можно было судить исключительно по золотым пуговицам на мундирах. У артиллеристов — по якорю с перекрещёнными пушками, у инженера — по якорю с перекрещенными топорами. У остальных, включая штурмана, пуговицы были просто с якорями, без прочей вычурности.
Меня окружали молодые смешливые лица, обветренные, загорелые и полные неиссякаемой энергии. Все наперебой требовали непременно выпить старой водки.
Дежурный старший офицер навел, было, порядок, всех усадив и произнеся первый тост. Потом решил молодежи не мешать и удалился. Возможно, он не желал ее объедать. Младшие офицеры питались вскладчину, скидываясь «столовыми деньгами».
Тут же посыпались вопросы, перебиваемые возгласами. Горячая кровь флотской молодежи требовала выхода. Вино и водки лились рекой — если честно, скорее тонким ручейком, хотя тостов было немало. Рюмки обновлялись не так часто, как можно было бы ожидать от моряков.
— Господин Варвакис! — вклинился в возникшую паузу веснушчатый мичман, откликавшийся на смешное имя Смарагд Петрович. — Правду говорят, что вы второй раз мистера Спенсера спасаете?
Боже, ну и деревня это светское общество и морское собрание! Ничто не остается тайным! Пришлось удовлетворить интерес бравых офицеров.
— Наверное, и вам, господа, довелось принять участие в жарком деле?
— Да какое там жаркое? Так… Контрабандистов топим или жжем. Бывает, десантируемся, чтоб с черкесом схлестнуться. А лучше всего бриг захватить. Призовые деньги лишними не бывают.
— А если работорговец попадется?
Тут офицеры резко посуровели.