И я написал, по образцу.
— Вы, думаю, не обеднели, — сказал Эртель, когда Мария Михайловна покинула нас.
— Копейка рубль бережёт, — возразил я, — а тут не копейка. Но на благое дело не жалко.
Благое дело заключалось в том, что Советский Красный Крест объявил: в Москве будет построена большая многопрофильная больница для всей страны, чтобы, случись природная или иная катастрофа, люди могли бы получить высококвалифицированную медицинскую помощь в одном месте. Сейчас-то иначе, сейчас пострадавших разместили в десятке больниц, включая «Винокурню». Куда двадцать человек разместили, куда тридцать, куда сто. А оснащение больниц разное. И не всегда соответствует требованиям времени.
— Конечно, не жалко, — согласился Эртель, но чувствовалось — немножко жалко. Чуточку. Это у меня и призовые, и отчисления, и спортивные стипендии, и всякое другое. А у Эртеля — зарплата, плюс сверхурочные. Рублей двести пятьдесят в месяц, а семья-то большая. Жена, дочка, два внука — на нём. Хорошо хоть, сын встал на ноги, живет отдельно. Это мне Альберт Гаврилович раньше рассказал. Он, как примет треть стакана, так немножко раскрывается. Одна из причин, по которой я стараюсь не пить спиртного вовсе.
Постучали и заглянули девочки, Лиса и Пантера. Знают, где меня искать.
Эртель вскочил, расплылся в улыбке. Как не улыбаться? Такие люди!
— Мы задержимся, Чижик, часика на два. Ты нам «Матушку» оставь, мы после работы сразу на дачу поедем. А то подожди, поедем вместе.
Дети, Ми и Фа — на даче. Бабушки — тоже на даче. Вот и Лиса с Пантерой тоже там ночуют. Я — временами. Мне там не очень уютно. Нет, правительственная дача это хорошо, это замечательно, но я там гость. Пусть чуть-чуть, пусть слегка, но напряжен.
— Завтра. Дела поднакопились, — ответил я. — А «Матушку» берите, конечно.
«Матушка» — это «Волга» с фордовским мотором. Сейчас она одна на всех, «Жигули» девочек остались в Сосновке, а служебные машины в отпуске использовать нехорошо. Ольга и Надежда числятся в отпуске, а здесь работают по комсомольскому призыву. Как и я. Только если моя работа проходила в хирургическом отделении, то они трудились в диализных палатах, которым предстояло стать диализным отделением, во всяком случае, большое больничное начальство к этому стремилось. Аппараты есть, но этого мало. Аппаратура — это топор, как в той сказке. Варить кашу из топора — дело непростое. Нужны крупа, соль, масло, чугунок, печь. Требуется соответствующее решение вышестоящих инстанций, изменения в штатном расписании, финансировании, и многое другое, о чём обыкновенный лечебник и понятия не имеет. Обыкновенный лечебник считает как? Обыкновенный лечебник считает, что главное — вылечить больного, а остальное приложится само собой, «барин сам увидит, что плоха избушка, и велит дать лесу».
Не приложится. Не даст. Барина нужно убедить. «Доказать цифрами в руках», как говорят крепкие хозяйственники. Чтобы увидел пользу, и вместо своры борзых потратился бы на нужды мужиков и баб. С деньгами-то у барина не сказать, что преизобильно. Чего нет, того нет.
Такси ждать не заставило. Сел, да поехал — эх, хорошо! Не нужно смотреть на дорогу, следить за движением, шофер — профессионал, доставит в целости и в срок. Можно вздремнуть, можно подумать.
Больница — сложное хозяйство. Многому нас учили в институте, только не хозяйствованию. Организация здравоохранения преподносилась как данность: мол, наша система лучшая в мире, живем и не тужим: деньги получаем из госбюджета, и волчьи законы капитализма нас не касаются. Оно и так, и не так: во-первых, денег вечно не хватает, а ещё больше не хватает конкретного наполнения этих денег: ведь не деньгами же лечим больных, не трешками и пятерками. Нужны медикаменты, нужны инструменты, нужны стройматериалы для ремонта, нужна мебель, нужно белье, одежда, обувь, запчасти, резина, много чего нужно. А получить удается не всегда. И в недостаточном количестве. Качество тоже порой не соответствует растущим запросам советских граждан. Ну, и об учете и контроле забывать нельзя, везде глазок-смотрок нужен.
Вот, к примеру, случай с отчислением однодневного заработка. Не должно у меня быть никакого заработка в этой больнице. Совсем никакого, я волонтёр, доброволец, работаю за идею. Может, ошиблась Мария Михайловна? Может, и ошиблась. Но не исключено, что меня, Ольгу и Надежду провели по бухгалтерии с начислением зарплаты — должностной оклад, сверхурочные, ночные. Сумма непустяшная, за троих-то. А Мария Михайловна ненароком выдала секрет, то ли не в курсе этих проделок, то ли по недомыслию. Следует разобраться, не корысти ради, а за державу обидно. Народный рубль достоин заботы. Не сам, конечно, буду разбираться. Со Стельбовым посоветуюсь, с Андреем Николаевичем. Дело-то политическое.
— Собираются снести до основания, а затем на этом месте построить новую гостиницу, лучше прежней, — отвлек меня от ревизорских мыслей таксист. Мы проезжали гостиницу «Москва», то, что от неё осталось. Место обнесли забором, высоким, но недостаточно высоким, чтобы скрыть всё. Опять же ехали мы не рядом с «Москвой», рядом проезда теперь нет, но запах, особый, непривычный запах взорванного дома был слышен и здесь.
— Гостиницу? — машинально переспросил я.
— Да, в двадцать этажей. Болгары будут строить, и немцы. У немцев большой опыт. Дрезден восстанавливали, Берлин, да много чего. И проект немецкий, и начинка немецкая, искусственный климат, лифты, всё такое. А мебель финская. К Олимпиаде отстроят, кровь из носу.
— Всё-то вы, таксисты, знаете, — сказал я.
— Работа такая, — ответил таксист. — Весь день с людьми. Часто с непростыми.
— Понятно.
— Вас я тоже сразу узнал, — продолжил таксист. — Вы Чижик, чемпион мира.
— Ещё бы не узнать, если я назвался диспетчеру, — ответил я проницательно.
— Назвались, — не смутился шофёр, — но диспетчер, наша Валя, расслышала «Чичиков», так и передала. И уж точно не знала, что вы — чемпион.
— Не знала, — согласился я.
Двигались мы медленно, вынужденный объезд «Москвы» привел к скоплению автомобилей. Впрочем, терпимо.
— Вы как, готовы к матчу? — спросил шофер. — Отстоите титул? Учтите, все таксисты Москвы болеют за вас!
— Я буду стараться, — ответил я серьёзно.
— А в «Винокурне» что делали? Надеюсь, не лечились? Здоровы?
— Не лечился. Здоров, — ответил я. Таксистское радио нельзя недооценивать. — В «Винокурне» я работаю. То есть работал, до сегодняшнего дня.
— Ну да, вот так прямо и работали?
— Вот так прямо.
Бесцеремонность таксиста стала раздражать. Видно, он это почувствовал, и замолчал.
Довёз до подъезда.
На счетчике — четыре тридцать две. Бутылка «Кубанской».
Я дал пятерку.
— Сдачи не нужно.
Таксист с достоинством принял плату, с достоинством пожелал мне успехов, и с достоинством укатил.
Рядом с подъездом — отдельный вход в подвальный этаж. Там убежище, коммуникации, что-то ещё. Никогда не спускался, просто расписался за место в убежище.
Но сейчас он был открыт, и у входа стояли трое: двое в милицейской форме, и один в военной, но без знаков различия. И собака, немецкая овчарка. Собака очевидно упиралась. И спускаться вниз не хотела.
Я подошел ближе.
— Что происходит?
— Проходите, гражданин, проходите, — ответил капитан милиции. Видимо, старший.
Пришлось показать удостоверение.
— Проверяем подвалы, — понизив голос, сказал капитан. — Собака на взрывчатку натаскана. Но вот не идёт ни в какую.
— Да, в этом доме собаки не задерживаются, — сказал я.
И пошёл к себе.
Глава 2
16 августа 1979 года, четверг
Фонды и фронды
Шестьдесят три килограмма!
Я сошёл с весов. Да, пружинные, точность хромает, плюс-минус полкило, но мне особой точности не нужно. И так ясно: светя другим, потерял семь килограммов. Нужных килограммов, лишних-то у меня не было. А до матча-реванша осталось всего ничего.
Добудем оружие в бою! Наберём спортивную форму в процессе подготовки!
Нет, в три горла я наедаться не собираюсь, отнюдь. Лучше меньше, да лучше. Ставлю задачу: набрать за оставшееся время три килограмма первосортного веса. Разрешите выполнять? Выполняйте!
Я прошёл на кухню, заглянул в холодильник. Как и следовало ожидать, ничего интересного не обнаружил.
Этот месяц дома мы бывали нечасто: либо отдыхали на даче Стельбова, либо дежурили по больнице. А когда и бывали, то всякими ужинами не озадачивались. Питались в ресторане. Теперь, когда «Москвы» больше нет, мы чаще столуемся в Центральном Доме Литератора. Нужно же где-то питаться. Но для моих целей ни ресторан ЦДЛ, ни «Арагви», ни другие не подходили. Еда там вкусная, даже отменно вкусная, но мне-то нужна полезная. Без изысков.
Теоретически подошла бы диетическая столовая, но в обыкновенную идти не тянет, а к необыкновенной ещё нужно прикрепиться.
Хорошо, у нас в доме есть «кулинария».
В неё я и сходил. Взял всего понемножку: вареной картошки, жареной камбалы, бутылку варенца, салат, городскую булочку. Для начала хватит.
Да, пока стоял в очереди, крохотной, в три человека, узнал от добрых людей, что дом обследовали саперы, и никаких сюрпризов не нашли. Да и не могли найти: после войны здесь жили большие генералы, дело они знали туго, и саперов сюда нагнали наилучших, не чета нынешним. И не ограничивали их ни временем, ни пространством. Можно спать спокойно.
Я к такому выводу пришёл ещё раньше. В день взрыва. Хотя в «Москве» тоже не простые люди останавливаются… останавливались. А — упустили. Не проверили.
Что ж, и рыба, и картошка, и варенец оказались вполне доброкачественными. Белки, жиры, углеводы, микро и макроэлементы. Витамины тоже — салат «летний».
Вымыл посуду.
Позвонили девочки, они уже в «Винокурне». Работают. Но завтра — последний день. Приехали спецы из Ленинграда, опытные, и теперь в их присутствии, то есть присутствии Ольги и Надежды, нужда отпадает.