— Вот ты какой, северный лис! — сказал Дин Рид по-русски, и рассмеялся. — Нет, я русского почти не знаю. Выучил несколько фраз летом, когда был на БАМе. А ты, Чижик, был на БАМе?
— Нет, не был. Ты — знаменитый певец, на твой концерт придёт сто тысяч человек, все будут слушать, все будут счастливы. А я шахматист, ну, дам сеанс двадцати, максимум пятидесяти игрокам, никакого сравнения.
— А все-таки стоит побывать! Нет ничего лучше, чем проездиться по России!
— Оно, конечно. А по Советскому Союзу ещё лучше!
— О, да! В Америке говорят Россия, подразумевают Советский Союз, говорят Советский Союз, подразумевают Россия. Ты, Чижик, приехал в Берлин Бог знает откуда, я тоже… здесь живу, а БАМ объединяет миллионы сердец! Великая, великая стройка!
— На БАМе я не был, но был в Узбекистане. Ты был в Узбекистане?
— Нет, не был. Россия велика, не всё сразу!
— Узбекистан — это «Тысяча и одна ночь», только лучше. Тысячелетние города — Самарканд, Бухара. Вечная Пустыня. И люди, чудесные люди, которые строят будущее. Мы, вернее, они, — я показал на Лису и Пантеру, — весной будут снимать в Узбекистане фильм.
— Будем-будем, — подхватили девочки, глядя на Дина Рида, как лисы на виноград. — Московская киностудия, узбекская, и при участии «Баррандов» и «DEFA». Хороший бюджет, большие возможности. Давай, Чижик, продолжай.
— И мы бы очень, просто очень хотели, чтобы ты участвовал в этом фильме, — продолжил я.
— А о чём фильм? — Дин Рид, как и положено суперзвезде, не торопился.
— Это музыкальный фильм, фильм-опера. Сюжет таков: Бухара, начало пятнадцатого века. Султан Улугбек, великий учёный и просвещенный правитель, устраивает шахматный турнир, на который приглашает лучших игроков со всего света. Цель его — показать, что не армиями нужно мериться, а знаниями, а шахматы — наглядный пример таких состязаний. Тайные недоброжелатели пытаются сорвать состязание, рассорить участников, посеять вражду, но добрая воля всё превозмогает, и турнир становится примером, как можно состязаться мирно, без крови.
— А я…
— Ты будешь великим игроком, живущим за Великой Водой. Американцем, то есть.
— Нужно подумать, посмотреть графики гастролей…
— Думай, думай.
— Ты ведь собираешься в Москву? — спросила Лиса Дина Рида.
— Да, скоро.
— За комсомольской премией, — утвердительно сказала Пантера.
— Вы знаете?
— Мы, Dean, и есть комсомол. Его Центральный Комитет.
Дин Рид подобрался. Он-то думал, что… Впрочем, кто его знает, о чем он думал. Но разговор далее перешел с немецкого на английский.
— И в Москве, Dean, мы подпишем договор. Или не подпишем, тебе решать.
— А петь… На каком языке я буду петь?
— На английском. В опере всяк поёт на родном. С Тимоти Райсом всё улажено.
— С Тимоти Райсом? А причем здесь Тимоти Райс?
— Он автор текста (разумеется, lyrics) английской версии оперы. Автор узбекской — Шараф Рашидов. Арабской — шейх Дахир Саид Джилани.
— А русской? Ведь будут же и по-русски петь?
— Непременно будут, можешь не сомневаться.
— Кто же автор русского текста?
— Мы, Dean, мы.
— Погодите, погодите… Так это ведь «The Desert»!
— Правильно. По-английски «The Desert», а по-русски «Пустыня».
— И авторы…
— Музыка Чижика, а lyrics мы уже сказали.
— Значит, вы — тот самый Chizzick?
— Тот самый, тот самый, — уверил я Дина Рида. — Все птички на веточке, а я, бедняжка, в клеточке. Боже, как мне повезло!
Дин Рид задумался и так, в задумчивости, пребывал всё оставшееся время. Недолгое: вскоре была подана команда «разойтись». Негласно, просто все засобирались и стали прощаться.
Распрощались и мы. Пора и честь знать, ага.
— Отвезите нас, пожалуйста, в Intershop, из тех, что получше, — сказала Ольга водителю «Чайки».
Ехать вышло недалеко, Intershop в Берлине если и не рядовой магазин, то и не единственный. Дюжины две, может, и больше. И вообще по Германии разбросаны в изрядном числе. Страна зарабатывает деньги. В смысле, валюту.
— Нужно купить подарки, — объяснили девочки Алле. — В Союзе любят подарки. Да везде любят. А завтра мы возвращаемся в Москву.
Мне они не объясняли. И без того знаю. Любят. И потому всё просто: женщинам косметика, мужчинам — бритвы «Жиллет» или «Вилькинсон». Места занимают мало, весят всего ничего, и стоят пустяки, но губной помадой, настоящей западногерманской губной помадой дамы будут краситься в особо торжественных случаях. Краситься и вспоминать дарителя добрым словом. Тож и разовые станки «Жиллет». После «Невы» или «Спутника» — просто рай.
— Остановитесь здесь, — мы не доехали метров пятьдесят. Специально. Чтобы злобные западные корреспонденты не фотографировали «Чайку», мол, советское посольство отоваривается в Интершопе, отдавая предпочтение западным товарам.
Прошлись.
— Какая у вас валюта? — спросил швейцар у входа. Я ответил классическим «Не бойсь, не доллары».
И в самом деле не доллары. Западные марки. И у девочек тоже. Им часть командировочных выдали западными марками. Для представительства. Сколько выдали — не спрашивал.
Девочки пошли к отделу косметики. А я — к автомобилям. Да, в магазине продавали автомобили. Никакой очереди! Любые. «Трабанты», «Вартбурги», «Лады», «Волги», бери — не хочу.
Вот я и не хочу. Хотя цены завлекательные. «Волга», экспортный вариант — двенадцать тысяч марок. Западных, не местных. По курсу около пяти тысяч рублей. Да только где их взять, по курсу?
Ну, у меня-то есть. Но у меня и «Волга» есть.
Подошла Алла.
— Вам не интересна косметика, Алла?
— У меня нет валюты. То есть, восточные марки есть, но их не принимают.
Ясно. Девочки проводят очередную комбинацию, пас на Чижика.
— Могу поменять, если хотите. Сколько поменять?
— Сто… Сто марок. Если можно. Или… — она расхрабрилась, — или двести!
— Конечно, можно. Сто восточных марок по курсу… По курсу… Я как раз «Известия» недавно смотрел. Сто восточных марок — это сто пятнадцать западногерманских. Двести, стало быть, двести тридцать. Извольте получить! — и я произвёл обмен.
Ну да, своего рода подкуп. Или взятка. Уличный курс — три к одному, да ещё риски либо быть обманутым, либо быть арестованным. Но тут не улица, а мы не граждане Германской Демократической Республики, мы иностранцы. Делаем с валютой, что хотим. Как Рогожин, хоть в камин. Только мы не Рогожины. Да и какой же это подкуп, если обмен произведен строго по банковскому курсу? Это товарищеская мена, как в школе: у меня два синих карандаша, но нет зелёного, а у тебя два зелёных, но нет синего. Мы разменяли карандаши, и теперь можем рисовать правильно, зелёный дуб на берегу синего моря. За что же нас наказывать, Мариванна?
А никто и не будет — наказывать. Пока не будет. А Алла будет на нашей стороне. Не из-за денег, что деньги, пустое. Из-за хорошего отношения, из-за доброты моей.
Ночью, когда мы смотрели с тридцать третьего этажа на два Берлина, светлый и тёмный, я спросил:
— Думаете, Дин Рид согласится сниматься в «Пустыне»?
— Уверены, — хором ответили девочки.
— Почему?
— Потому что он перешёл на английский. Деловые предложения он обсуждает на родном. Чтобы невзначай не ошибиться. Бизнес — это серьёзно.
— Хорошо, обсуждать он обсуждает. Пусть. Но почему согласится?
— Во первых, роль роскошная. Не ковбоем по полям скакать, это уже приедается. А тут костюмированная опера, и вообще… Согласится. Но есть и другая причина.
— Какая?
— Ты знаешь, какой автомобиль у Дина?
— Нет.
— Lada 1200, семьдесят пятого года.
— И что?
— Ничего. Машина, конечно, хорошая. Но для звезды маловата. А мы ему предложим в качестве гонорара за участие «Волгу». Или даже «Чайку».
— «Чайку»? Как это? Какую?
— Ту самую, на которой мы сегодня ездили. Посольскую. «ГАЗ-13». У нее износ двадцать процентов, даже меньше, тут её редко используют. Считай, новая. Посольство же на будущий год получит «ГАЗ-14». А эту, стало быть, возвращать назад, нечего забарахляться. Но есть мнение продать её здесь. По остаточной стоимости. Не абы кому продать, а достойному человеку. Вот Дин Рид её и купит. Если захочет.
— А денег-то хватит?
— Хватит. Если сложит полученное за пластинку, за БАМовские концерты, плюс премия Ленинского Комсомола, плюс гонорар — ещё и останется. На мороженое. Мы ему эту арифметику в Москве разъясним. С гарантийным письмом, на «Чайку». Не устоит. Он же артист!
Мдя. Не успел оглянуться, как девочки выросли.
Время, время, время…
Авторское отступление
Дин Рид в деньгах определенно не купался. Да, он был очень популярен, его пластинки издавались огромными тиражами, только в СССР было продано несколько миллионов дисков-гигантов с его песнями, но…
Но больших денег исполнителю фирма «Мелодия» не платила. Тиражи не имели значения, во всяком случае, в семидесятые. За работу над диском певец получал фиксированную сумму (в те годы триста — пятьсот рублей) — и всё. Он же ничего не делает, только поёт. А за день-другой пения пятьсот рублей — очень приличная сумма. За эти деньги шахтер месяц в шахте вкалывает, в тесноте, пыли, под угрозой завалов он дает стране угля! И грампластинки — их же делают простые люди труда, рабочие, инженеры и служащие! Ну, и в первую очередь деньги шли государству, это святое.
Выступления на концертах оплачивались опять же фиксированно. Есть звание «народного артиста» — побольше, «Заслуженного» поменьше, звания нет — десять рублей за отделение. Выкручивались, конечно. Давали «левые», неучтенные концерты, но за такое недолго было и присесть.
Третье. Деньги зарубежным артистам платили в рублях. И никакой конвертации в доллары, франки, марки и фунты не предполагалось. По этой причине в СССР никто из звезд и не рвался. Лишь в восьмидесятые, при перестройке, начинали появляться мутные схемы, когда за рубли покупали, к примеру, лес, а за лес получали доллары, но дело это было хлопотным и малоприбыльным. Исключения делались крайне редко, хотя порой и к нам заезжали звезды, в рекламных целях или в рамках международных мероприятий типа «Недели французской культуры», когда принимающая сторона все-таки раскошеливалась, но не очень, чтобы очень.