– А можно?
– Почему нет?
Часть III
– Это же сенсация, и вы так спокойно об этом говорите?
– Не хочу спугнуть удачу.
– Но первый важный шаг сделан.
– Да, но предстоит еще провести большую работу.
1944 год. Март. Сальтшёбаден. Швеция
Зоя Ивановна расположилась рядом с Александрой Михайловной на заднем сиденье машины, которая спускалась по горному серпантину по направлению от замка в городке Сальтшёбаден к советскому посольству в Стокгольме на Виллагатен, 16. Зое Ивановне вспомнился разговор, состоявшийся в конце ноября 43-го. Тогда, после инсульта, у Александры Михайловны случился повторный криз, вызвавший левосторонний паралич. Некоторые прогерманские газеты в Швеции поспешили сообщить о резком ухудшении здоровья посла СССР Коллонтай. Между тем из окружения самой Александры Михайловны стали поступать сообщения, что доктора считают ее состояние удовлетворительным и советуют больше дышать морским воздухом. Для этого она каждый вечер будет выезжать в Сальтшёбаден, где к ее услугам подготовлены апартаменты в гостинице-санатории.
– Нужно, чтобы я примелькалась тут под убедительным предлогом, не вызывающим подозрений, – пояснила Зое Ивановне посол и добавила: – Приезжайте завтра вечером на ужин в Сальтшёбаден вместе с Семеновым. Надо будет обсудить ряд вопросов. – Владимир Семенович Семенов являлся вторым человеком в посольстве, будучи старшим советником, в отсутствие Коллонтай исполнял обязанности поверенного в делах. Разговор предстоял о начале мирных переговоров с финнами! Их Коллонтай намерена была завязать в замке Сальтшёбаден в атмосфере строгой секретности, по ночам.
– Это же сенсация, и вы так спокойно об этом говорите?! – спросила Зоя Ивановна.
– Не хочу спугнуть удачу, – пошутила Александра Михайловна.
– Но первый важный шаг сделан.
– Да, но предстоит еще провести большую работу, чтобы подготовить почву для заключения мирного договора на правительственном уровне.
Зоя Ивановна как никто понимала, что за достоверную информацию в вопросах выхода Финляндии из войны многие разведки мира готовы были заплатить высокую цену. И в первую очередь это касалось Германии. В конце лета 1942 года, когда посол Коллонтай лежала в больнице для дипломатов в пригороде Стокгольма, по соседству в гостинице снял номер немец. Как выяснилось, он являлся специальным посланником Гиммлера, направленным в Швецию для контактов с русскими. Зарегистрировавшийся как Дейс, мужчина несколько раз заходил в советское посольство, оставляя письма руководству, в которых намекал на целесообразность проведения сепаратных мирных переговоров между Германией и СССР при своем посредничестве. Не секрет, что Дейс был взят в разработку органами советской госбезопасности, так как подобные акции зачастую носили провокационный характер. Во избежание недоверия среди союзников, СССР отвергал предложения нацистов, наглядно показывая, как следует вести себя, к примеру, тем же американцам, которые, по достоверным сведениям, уже вели тайные переговоры с немцами за спиной Советского Союза.
Когда у Александры Михайловны восстановилась речь, но левая сторона все еще оставалась неподвижной, доктора посоветовали ей перебраться в санаторий Мёсеберг, на юге Швеции. Так получилось, что в это же время Зое Ивановне была проведена серьезная операция, и она нуждалась в реабилитации. По настоянию посла Коллонтай, Зою Ивановну также поместили в санаторий Мёсеберг. Целый месяц женщины провели вместе, много беседовали, особенно когда Зое Ивановне доктора разрешили вывозить на каталке Александру Михайловну на санаторный двор. Несколько дней кряду им попадался на глаза мужчина, который, сидя на лавочке, в тени деревьев у аллеи, молча наблюдал за ними. И вот однажды этот человек исчез. Александра Михайловна заметила это. Зоя Ивановна лишь пожала плечами: «Даже в такой нейтральной стране, как Швеция, – серьезно, но с ухмылкой, произнесла она, – никому не позволено нарушать покой советского посла. Тем более что этот человек вполне мог оказаться немецким шпионом». Зоя Ивановна, уловив удивленный взгляд Александры Михайловны, не стала тем не менее распространяться о том, как наши оперативники проследили «наблюдателя», и тот их вывел на уполномоченного Гиммлером офицера СС, присланного в Стокгольм с целью зондажа советской позиции по проведению сепаратных мирных переговоров с Германией. Зоя Ивановна, имей она немного меньше опыта и самообладания, может, и не справилась бы с эмоциями, когда ей показали снимок этого самого Дейса. Но она и глазом не моргнула, признав в нем своего давнего знакомого еще со времен командировки в северо-восточный Китай летом 1930 года! Дейсом, посланником Гиммлера, оказался некто Алвис Эйхманс, штурмбаннфюрер СС, он же – бывший руководитель группы белофашистской организации «Братство русской правды» в Харбине, экс-штабс-капитан царской армии Александр Артурович Хольмст! Как позже выяснится, русскоговорящий выходец из Литвы Хольмст после разгрома террористической организации был арестован чекистами, но бежал с этапа и в середине 30-х годов оказался в Германии. Поступив на разведывательные курсы при Войсковом управлении рейхсвера (Truppenamt) и закончив их, активно работал против Советов.
Несмотря на наводку, Дейса в Стокгольме задержать не удалось. Он исчез чуть раньше, чем его вознамерились схватить. Между тем в ноябре 43-го, в замке Сальтшёбаден переговоры начались. Советскую сторону представляла посол Александра Михайловна Коллонтай, финскую делегацию возглавлял будущий президент страны Юхо Кусти Паасикиви. Несмотря на то что переговоры предстояли весьма трудные, так как обе стороны не намерены были уступать друг другу, тон, который задала в самом начале разговора советский посол, настроил процесс на позитивный лад.
– Господин Паасикиви, мы с вами старые знакомые, и это знакомство было всегда под добрым знаком, – произнесла она. – Я надеюсь, что сегодняшняя встреча должна принести удовлетворение обеим нашим странам. Итак, приступим к делу. Садитесь, господа!
Паасикиви присел, но прежде отрекомендовал двух своих советников, с которыми прибыл на переговоры, как единомышленников и добавил:
– Считаю для себя за большую честь, госпожа министр, начать эти переговоры именно с вами. Мы весьма ценим ваше сочувствие судьбе нашей страны. И как приятно, что мы разговариваем без переводчика на нейтральном шведском языке.
Несмотря на то что Паасикиви являлся сторонником выхода Финляндии из войны, находясь в оппозиции к президенту Ристо Рюти и главнокомандующему вооруженными силами Финляндии маршалу Карлу Маннергейму, он стремился сделать этот процесс беспроигрышным, исключая территориальные уступки и материальные возмещения, вопреки требованиям советской стороны. Переговоры завязались легко, но пошли трудно. Порой казалось, что из тупиковой ситуации нет выхода. Но вновь и вновь дипломаты прорабатывали различные варианты решений непростых вопросов, искали компромиссы и тут же отвергали аргументы друг друга, выдвигая контрдоводы. В особо трудные моменты Александра Михайловна, чтобы разрядить ситуацию, прибегала к финским шуткам. Произносила, не скрывая улыбки: «Ома мао мансика, му маа мустика», – что означало, – «Своя страна клубника, чужая черника». Слова на родном языке вызывали просветление на угрюмых лицах финнов, а возможно, и в их головах. В ответ они искренне и доброжелательно смеялись:
– Ойкен хювя! (Здорово)!
Столкновение мнений и споры, которые разгорались, гасли и вспыхивали, как костер на ветру, принесли, однако, свои результаты. Утром 20 сентября 1944 года газеты и радио известили народы мира, что Финляндия порвала союз с нацистской Германией и подписала перемирие с СССР. Несмотря на то что соглашения по всем принципиальным вопросам были достигнуты на условиях советской стороны, у мировой общественности появился повод говорить о гуманизме Советского Союза, отказавшегося таким образом от оккупации Финляндии.
Это была победа дипломатии и разведки. Александра Михайловна Коллонтай и Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина – заместитель резидента и пресс-атташе посольства, а также Борис Аркадьевич Рыбкин – резидент и советник посольства, каждый по своей линии, сделали все возможное, чтобы создать условия и шаг за шагом убедить финских политиков в том, что в противостоянии с СССР скандинавы ничего хорошего не достигнут. Александра Михайловна Коллонтай еще завершала переговоры с финнами, когда Зою Ивановну вызвали в Москву. В столице ее и застало официальное сообщение о выходе Финляндии из войны.
Был один из обычных темных, холодных московских вечеров. В дверь постучались. Зоя Ивановна щелкнула замком и обмерла. На пороге стоял худой, бородатый человек в военной форме.
– Борис! – только и успела вскрикнуть женщина, как оказалась в объятиях мужа. Она не видела его, кажется, целую вечность и ничего не знала о нем, кроме того, что Борис Аркадьевич находился на фронте. – Боря, какое счастье, что ты живой!.. Ты вернулся?..
– Да, Зоенька, вернулся.
– У тебя усталый вид. – Она сильней прижалась к нему. – Ну, ничего. Теперь ты у меня отдохнешь, отоспишься…
– Успеется еще отдохнуть. Завари-ка мне лучше своего крепкого кофе. Я так мечтал об этом.
– Знаю, милый…
Они сидели за кухонным столом и какое-то время молча смотрели друг на друга. Потом она спросила его о чем-то, он ответил и тоже спросил ее о важном. И вновь помолчали. Их глаза говорили куда больше того, что можно было выразить словами. Теперь они понимали, что это – чудо! Чудо – смотреть в любимые глаза и понимать – зачем судьба хранила их, проведя сквозь огонь и смерть, потери родных и близких.
«Я знала, что со мной ничего не случится, потому что у тебя никого, кроме меня, не осталось, любимый». – «Я знал, что дойду, потому что наша любовь, как маяк, вела меня к тебе».
Она, Зоя, не сгорела в самолете над Норвегией, не погибла на борту старого английского транспортного судна, торпедированного немецкой субмариной в водах Баренцева моря. Он, Борис, не привыкший прятаться за спины солдат, не пал на передовой со свинцом в груди, не подорвался на минном поле, переходя с группой разведчиков линию фронта. Они оба выжили. Выжили, чтобы излечить друг друга своей любовью, закрыть от бед. Душевные раны, в отличие от телесных, никому не видны, но так же болят, порой невыносимо. Зоя и Борис молча смотрели друг на друга, все понимая без слов. В мгновение, когда лампочка под потолком моргнула и растворилась в свете утреннего солнца, залившего комнату, словно чистой журчащей водой, ярко играющими лучами, он и она поняли, что пролетела ночь и, кажется, целая жизнь.