– К сожалению, вынужден вас огорчить. Медпрепараты, которые вы требуете, относятся к психотропным и в доступном обращении их нет. К тому же я проконсультировался с медиками, которые наблюдают за вашим состоянием в изоляторе. Мне удалось получить разрешение на прием успокоительных таблеток, ну и кофе, который вы предпочитаете.
– Что они понимают?! – вдруг вспылил Шульц. – У меня в подчинении, в свое время, были сотни таких ничего не смыслящих в медицине идиотов. Когда я учился в медицинской школе при Эдинбургском университете…
– Вы уже рассказывали о том, как мечтали проводить гениальные операции, менять сознание людей, делать счастливыми несчастных.
– Довольно! – пришел вдруг в ярость Шульц. – Вы такой же садист, как и ваши дружки в форме тюремных надзирателей. Я вас раскусил! – И тут же впал в уныние: – Я не хочу больше жить. Убейте меня и избавьте от мук.
– Герхард, – оставаясь спокойным, положил на стол пакетик с размятой таблеткой следователь. – Это успокоительное. Можете выпить со стаканом воды.
– Ну вас всех к черту, – упавшим голосом прохрипел Шульц. – После психотропов, которые я принимал последний год, ваш порошок не поможет. Впрочем, налейте воды и дайте его сюда.
– Где же вы брали психотропные таблетки?
– Зачем это вам?.. Только не говорите, что собираетесь достать их для меня.
– Нет, не собираюсь, – протянул стакан с водой и пакетик с порошком следователь. Подождав, пока Шульц трясущимися руками раскрыл пакетик и запил содержимое, продолжил: – Вам их доставала ваша подруга Магда Шменкель?
Шульц попятился назад и, не глядя, присел в мягкое кресло, откинувшись на спинку. Минуты две он молчал, закрыв глаза. Потом, словно очнувшись ото сна, поднял голову и спросил:
– Что вы сказали?
– Где вы брали психотропные таблетки? Вам их доставала Магда Шменкель?
– Кто? Шменкель? Смеетесь? Это я ее снабжал ими. Она тоже в зависимости от них. После того как меня посадили в эту проклятую тюрьму, вряд ли она знает, где их можно достать. Представляю, как лезет на стенку.
– Магда Шменкель задержана в госпитале, в котором работала медсестрой, при попытке похитить из сейфа психотропные препараты.
– Послушайте, вы, может быть, и правда нормальный человек, но вы в этой системе вынуждены поступать так, как велят вам эти садисты. Тем не менее вам скажу. Да! Я должен был стать светилом медицины! Но все мои знания и экспериментальные разработки уйдут со мной в могилу. Стоит ли удивляться тому, что вытворяют эти варвары, захватившие власть в стране, да что там в стране, в мире! Вам я скажу, как единственному, кто хотя бы пытается выслушать меня. Что вы поймете и какие выводы сделаете, не знаю, но скажу! Магда Шменкель не есть Магда Шменкель!.. Ну, чего молчите?..
– А кто она есть?
– Магда Шменкель продукт моей воли! Скажу больше, – вдруг понизил голос Шульц, – она была мужчиной. Скажу еще больше, она была мужчиной из СС, преступником, как принято теперь считать таковых. Она была несчастным мужчиной, из которого я сделал женщину и мог бы сделать счастливую женщину, если б у меня были условия. – Неожиданно Шульц подался вперед и зачастил словами, переходя то на шепот, то на крик: – Это был 47-й год. Не перебивайте меня! Это был 47-й год. Бывший штурмбаннфюрер СС Алвис Эйхманс вызвал врача домой, я тогда был вынужден работать обычным доктором, чтобы как-то прокормиться. Он скрывался и снимал квартиру у старушки Магды Шменкель. Он убил ее, продал ее дом, оформив его на себя, и исчез куда-то. Прошло не помню, сколько времени, кажется, около года, и он вновь объявился в Берлине и нашел меня. Он был подавлен, его мучали фобии… Ему всюду мерещились убийцы, которые преследовали его. Но даже в этом состоянии он был очень опасен, может, даже более опасен, чем когда был здоров. Он говорил, что ему необходимо сменить пол, предложив за хорошие деньги сделать из него женщину!.. Мол, всегда этого хотел, но был вынужден тщательно скрывать свое желание. Я понимал, что причина всему – его фобии. Он, видимо, решил надежно скрыться от своих «преследователей», всех своих врагов. Их должно было быть немало у бывшего штурмбаннфюрера СС и убийцы. Замечу, в его случае смена пола действительно могла стать более эффективным способом исчезнуть для всех, нежели пластическая операция. Со сменой пола изменяется мироощущение, характер и манеры, внешность. Да-да. Я не смог отказать ему. В противном случае он грозился убить меня.
– Трудно поверить во все то, что вы говорите, – не выдержал следователь.
– Не перебивайте. Он бы прикончил меня, не моргнув глазом. Повторяю, я был вынужден согласиться! Эйхманс спросил, где пройдет операция? Я ответил, что в госпитале работает мой старый приятель, еще с университетской поры. Он прекрасный хирург, благодаря которому мне удалось оформить себе практику. Если ему хорошо заплатить, возможно, с ним удастся договориться. К тому же мне понадобится ассистент. Лучшего не найти. – Шульц говорил уже, часто дыша. И даже вспотел. Он вдруг попросил стакан воды, выпил и замолчал, прикрыв веки, будто вспоминая что-то. Потом вновь заговорил, не открывая глаз: – Эйхманс подошел ко мне, посмотрел в упор и спросил: «Ваш доктор будет молчать потом?» – «Не знаю, – ответил я. – Но он очень любит деньги». – «Прекрасно, – сказал Эйхманс, согласившись вперед выплатить треть суммы. – Остальное после того, как выздоровею полностью». Он понимал, что жизнь его на операционном столе иначе не стоила и одного пфеннига.
Мы действительно были не против прирезать Эйхманса на столе, но потом решили принять его условие, держа в уме, что убить его успеем. Операцию провели в подвале моего загородного дома, подготовив там все для этого. К чести, могу сказать, что операция прошла весьма успешно. Эйхманс быстро шел на поправку, но был слаб. Мой приятель-хирург предложил мне вколоть пациенту дозу морфия и выпытать, где находятся его деньги, а потом попросту убить. Эйхманс, он уже мог вставать с постели, не спеша поднялся и, почуяв неладное, вытащил из-под подушки разделочный нож, который, очевидно, украл из моего кухонного стола и… неожиданно воткнул его в живот хирурга и прокрутил несколько раз! Тот рухнул, истекая кровью, и скончался. Мне же Эйхманс сказал, что поделит со мной свои деньги пополам плюс долю моего бывшего коллеги отдаст также мне. Я был подавлен и, от греха подальше, согласился. Помог ему встать на ноги и не только из страха быть зарезанным. Во мне вдруг взыграл профессиональный интерес и гордыня заслонила страх. Да, мне не терпелось посмотреть, насколько удался мой опыт по смене пола человека. К тому же предстояла большая работа по психологической реабилитации. Ведь теперь – это женщина, а не мужчина. Получилось так, что мы оба стали нуждаться друг в друге и оба понимали это. Вскоре у Эйхманса стали проявляться приступы агрессии и припадки. Мне пришлось гасить их психотропными препаратами, которые впоследствии я и сам стал принимать, но в меньших дозах, чем вводил ему.
Шульц вновь замолчал и на этот раз, похоже, не собирался больше ничего говорить. Следователь, подождав минуту, позвал его:
– Герхард, вы утверждаете, что Магда Шменкель – это бывший мужчина Алвис Эйхманс? Герхард, слышите меня?
– Слышу, – вновь помрачнев, ответил тот. – Достаньте мне мое лекарство, название которого я говорил вам.
– Не обещаю, что смогу достать его, но поставлю на ведомственном уровне вопрос, чтобы медики вас вывели в кратчайший срок из депрессивного состояния в интересах следствия.
– Какой «интерес» у следствия? Вытащить из меня все, что вам нужно, и вогнать в землю? Скажите, немецкая гильотина еще действует? Слышал, что новые власти так часто прибегали к ней, что лезвие затупилось, и сбились настройки. Теперь она, вместо того чтобы рубить шею, попадает то по голове, то по спине, калеча и мучая приговоренных. Это так?
– Гильотину, если мне не изменяет память, отменили еще в 66-м году по причинам, которые вы озвучили. – Следователь нажал кнопку на столе. Ему явно было необходимо осмыслить то, что было сказано Шульцем. В комнату вошел надзиратель. Шульц встал, спросив напоследок:
– Скажите, у вас был только один пакет с порошком?
– Мне дали два. Хотите второй? Берите, вам разрешили. Ему разрешено, – поймав взгляд надзирателя, пояснил следователь. Тот молча кивнул и вывел заключенного в коридор.
Эдуард Прокофьевич, наблюдающий за допросом из соседней комнаты, еще какое-то время глядел на то, как следователь аккуратно собрал разложенные на столе бумаги, которые ему на сей раз, кажется, не понадобились, и ушел. Пахомов этого не заметил. Он пребывал в оцепенении, словно зритель в кинотеатре, после просмотра фильма ужасов. Однако вскоре встал и, забыв попрощаться с немецкими коллегами, закрыл за собой дверь. Вышедший из допросной комнаты следователь хотел сообщить русскому коллеге Пахомову о том, что сегодня в госпитале, при попытке похитить из сейфа психотропные вещества, задержана Магда Шменкель, и сейчас решается вопрос о переводе ее из временного изолятора народной полиции сюда. Но они разминулись. Тогда следователь, зная, что процедура займет определенное время, решил сообщить об этом Пахомову завтра, перед допросом Шульца, в двенадцать часов.
Эдуард Прокофьевич гнал свою «Волгу», не думая о дорожных полицейских, в сторону посольства. Ему не терпелось поскорее увидеть Зою Ивановну и рассказать ей о допросе. Но Вера Галкина, как раз выходившая из посольства, пояснила, что Зоя Ивановна провела прекрасную встречу с читателями и ушла час назад, отказавшись от машины. Сослалась на то, что хочет прогуляться пешком по Берлину. Эдуард Прокофьевич молча почесал затылок и решил использовать последний в таком случае шанс встретить Зою Ивановну в огромном Берлине. Пахомов сел за руль и направился в сторону уютного кафе на Лорелейштрассе.
– Эдик, – помахала ему Воскресенская из-за углового столика в глубине. – Я так и знала, что если приду сюда, то встречусь с тобой, – весело произнесла она. Но когда Эдуард Прокофьевич подробно рассказал ей о том, как прошел допрос Шульца, и о чем тот говорил, она стала задумчивой, не задав ни одного сопутствующего вопроса.