Она положила три доллара на полку над очагом. Я спросил:
– Сили, почему ты даешь мне так много денег? Мне не нужно три доллара.
– Потрать сколько нужно и принеси оставшиеся обратно, – сказала она. – Я знаю, что ты не станешь впустую тратить деньги.
Я запряг лошадь и поехал в Мобил за бобами. Я купил бобы и развернулся ехать домой.
Я приехал на угол Гавермент-стрит и Коммон. Там проходил путь железной дороги ЛН, понимаешь. Когда я подъехал к путям, посередине дороги очень медленно ехал вагон. Я пропустил вагон. И когда я его пропустил, то выехал на пути.
И тут поезд поехал прямо на меня. О боже! Я кричал, чтобы они остановились, потому что я на путях, но они не остановились. У них был такой двигатель, понимаешь.
Поезд врезался в повозку, ударил меня и повредил мой левый бок. О боже! Лошадь вырвалась и убежала. Мой сын Дэвид нашел ее на следующий день и привел домой.
Люди видели, как поезд ударил меня, слышали, как я кричал, чтобы они остановились. Они подняли меня и отнесли к доктору. Он дал мне морфин. Белая женщина на Гавермент-стрит видела, что произошло. Она поняла, как мне тяжело. Когда я добрался до дома, она прислала мне корзину и навестила меня. Она сказала, что железная дорога не имела права разбивать мою повозку и причинять мне такую боль. Я провел в постели четырнадцать дней. Они сломали мне три ребра. Они не звонили в колокол. Они не свистели. Та женщина сказала, что пойдет в компанию. И она пошла в офис ЛН. Мужчина там сказал ей:
– Мы не виноваты. Это случилось днем. Разве он не видел поезда?
Когда я смог ходить, та женщина сказала, что найдет мне адвоката и тот заставит компанию заплатить за мою болезнь и сломанную повозку.
И я отправился в офис адвоката Кларка. Он был хороший адвокат. Куджо сказал ему:
– Я не могу нанять вас. Я хочу, чтобы вы судились с компанией, и я отдам вам половину.
Адвокат подал в суд на компанию. В следующем (1903) году в январе меня вызвали в суд. Судья сказал:
– Первое дело сегодня – Куджо Льюис против ЛН, сумма иска 5000 долларов.
Я очень удивился и подумал: «Кто ему это сказал? Я не говорил ему, что хочу 5000 долларов».
Адвокат железной дороги сказал:
– Мы не собираемся ничего ему платить.
Адвокат Кларк тоже говорил. Он сказал, что я был ранен, что я никогда не смогу работать.
Они велели мне поднять рубашку и посмотрели на мой левый бок. И доктор сказал:
– Нет, Куджо больше не сможет работать.
И тогда адвокат Кларк сказал, что железная дорога должна заботиться обо мне – это их вина, что я так пострадал.
Адвокат железной дороги сказал, что ничего мне не заплатит. Он сказал, что все было днем. Разве у Куджо не было глаз, чтобы увидеть такой большой поезд?
Адвокат Кларк сказал:
– У них был колокол, но они не звонили. У них был свисток, но они не свистели. Железнодорожные пути проходят прямо через дорогу. Как город Мобил позволил, чтобы компания сделала дорогу такой опасной? И неужели они не заставят их платить, когда на их путях страдают люди?
Он говорил долго. А потом мы все вышли из суда и пошли обедать.
Я устал, я хотел пойти домой. Я пошел купить немного мяса на рынке, чтобы отнести Сили. Дэвид остался в суде. Он знал, какой рынок мне нравится, и отвел меня туда, а потом я пошел домой. Он вернулся и сказал:
– Папа, судья присудил тебе 650 долларов от компании. Адвокат сказал, что ты должен прийти завтра и получить свои деньги.
Я не смог прийти на другой день, но я послал Дэвида. Адвокат сказал слишком рано, приходи на следующей неделе. Я отправлял и отправлял, но Куджо так и не получил денег. В 1904 году в Мобил пришла желтая лихорадка, адвокат Кларк забрал жену и детей, сел на поезд и уехал в Нью-Йорк, чтобы не заболеть. Но до Севера он не добрался. Он умер в пути. Куджо так и не узнал, что случилось с деньгами. Непонятно, как я не умер, когда поезд наехал на меня. Я благодарен Господу, что жив и сегодня.
Люди видели, что я больше не могу работать, и они сделали меня церковным сторожем.
Глава ХI
В заливе мы встретили друзей Куджо, и они наловили нам замечательных голубых крабов. Мы расстались с этими людьми ближе к вечеру, пожелав им всего самого лучшего. По пути домой мы увидели перед лавкой замечательные поздние дыни и купили две. Одну дыню я оставила у него на крыльце, а другую забрала себе.
У ворот он окликнул меня:
– Приходи завтра есть крабов со мной. Мне нравится, что ты составляешь мне компанию!
На следующий день около полудня я сидела на его крыльце и ела крабов. Когда крабы кончились, мы стали разговаривать.
– Куджо расскажет тебе о своем мальчике, Дэвиде. Он такой хороший мальчик. Куджо не забыл тот день. Это была суббота перед Пасхой. Он пришел домой, понимаешь, а я подметал церковь. Я уже давно был церковным сторожем. Он спросил меня:
– Папа, где мама?
– Она дома, – сказал я ему.
Он пошел в дом, понимаешь, и спросил маму, что она готовит на ужин. Она сказала, что делает запеченную рыбу.
– Я так рад, что ты запекаешь рыбу. Накорми меня побыстрее.
– Когда это я кормила тебя раньше твоего Па? – спросила мама.
– Никогда, – сказал он.
– Иди умойся, пока Па не пришел ужинать, – велела она.
Сын прибежал ко мне и попросил поторопиться, чтобы он мог поесть. Он был голоден. Я колол дрова, и он взял топор и наколол дров сам.
– Ну же, сынок, я еще не настолько слаб. Я и сам могу наколоть дров!
– Нет, я не хочу, чтобы ты колол дрова, когда я здесь и я силен, – сказал он.
И он наколол дров и отнес их в дом, чтобы маме не пришлось носить их самой.
Потом мы ужинали, Дэвид помылся, и его мама достала ему чистую одежду, чтобы он надел. Он надел нижнюю рубашку, но верхнюю надевать не стал. Нижнюю рубашку он не застегнул, и мы с мамой видели его тело. Поэтому я сказал:
– Сынок, застегнись, чтобы твоя мама не видела кожу.
Он посмотрел на себя, а потом спросил:
– А кто первым увидел меня голым? Моя ма!
Он рассмеялся и оделся.
– Папа, мама, я еду в Мобил, – сказал он, – и пойду в прачечную. И тогда у меня будут чистые рубашки.
– Когда ты вернешься из города? – спросил я.
– Быстро, – ответил он. – Может быть, я поймаю машину и вернусь раньше.
И он ушел.
А потом мы услышали, как кто-то идет к дому. Они смеялись и разговаривали.
– Дэвид привел друга, – сказала Сили.
Я выглянул посмотреть, кто идет с Дэвидом, но это был не Дэвид.
Два человека пришли сказать мне:
– Дядя Куджо, твой мальчик умер в Плато.
Я сказал:
– Мой сын не в Плато, он в Мобиле.
А они сказали:
– Нет, поезд убил твоего сына в Плато.
– Как поезд мог убить моего Дэвида в Плато, когда он не там? Он пошел в Мобил забрать рубашки из прачечной. Он скоро вернется.
– Поезжай посмотри, Куджо, – сказала Сили. – Может быть, это не наш мальчик. Посмотри, кто умер.
– Где тот, кто умер и о ком вы говорите? – спросил я у тех людей.
– На железнодорожном пути в Плато, – сказали они.
И я, понимаешь, поехал с ними. Когда я приехал на место, вокруг стояла большая толпа.
Я прошел через толпу и посмотрел. У телеграфного столба я увидел тело мужчины. Головы не было. Кто-то сказал мне:
– Это твой мальчик, дядя Куджо.
– Нет, это не мой Дэвид, – сказал я.
Он лежал там, вдали от путей. Одна женщина посмотрела на меня и спросила:
– Куджо, кто это из твоих сыновей?
Она указала на тело. Я сказал ей:
– Это не мой сын. Мой мальчик пошел в город, а вы говорите, что он мертв.
Один африканец подошел и сказал:
– Куджо, это твой мальчик.
– Разве? Если это мой мальчик, где его голова? – спросил я.
Он показал мне голову. На другой стороне путей. А потом он отвел меня домой.
Кто-то спросил меня:
– Куджо, твой мальчик умер. Нужно ли мне звонить в колокол для тебя? Ты церковный сторож. Ты звонишь в колокол для всех. Хочешь, я буду звонить для Дэвида?
– Почему ты хочешь звонить для Дэвида? – спросил я. – Он не умер.
Тот африканец велел людям взять тело и принести его домой. Они сняли ставень, положили тело на него и принесли его к воротам Куджо. Ворота были слишком малы, и они подняли тело вверх и положили его на крыльцо. Я так волновался. Я так хотел, чтобы мой Дэвид вернулся из города и люди перестали говорить, что тело моего сына лежит на этой доске.
Они положили ставень на крыльцо, моя жена закричала и упала. Африканец снова сказал:
– Куджо, это твой мальчик.
– Если это мой сын, скажите мне, где голова, – сказал я.
Они принесли голову в коробке, и я посмотрел в лицо Дэвида. И тогда я сказал толпе:
– Уходите с моего крыльца! Уходите из моего двора!
Они ушли. И тогда я упал, разорвал рубашку и приложил руку к груди и почувствовал шрамы. И я понял, что это мой сын. Я сказал им звонить в колокол.
Моя жена взглянула в мое лицо, и она кричала, и кричала, и упала на пол, и не могла подняться. Я выбежал из дома и упал ничком в сосновой роще. О боже! Я лежал там. Мне было так больно. Мне было больно слышать, как Сили плачет.
Те, кто пришел из-за воды, пришли ко мне. Они сказали:
– Дядя Куджо, иди домой. Твоя жена хочет тебя.
– Скажите Сили, чтобы больше не кричала, – сказал я.
Я не мог выдержать этого.
Она обещала не кричать, если я вернусь домой. И я вернулся в дом. Я спросил друга:
– Где голова?
– Здесь, в коробке от печенья, – сказал он.
– Я хочу, чтобы ты приложил ее к шее и пришил, чтобы, когда утром придут люди, они не знали.
Мой друг пришил голову, чтобы не видно было, что она отрезана. И на следующий день, когда люди пришли смотреть в его лицо, казалось, что он спит.
Колокол звонил снова.
Наш дом был печален. Казалось, вся семья спешит уйти и уснуть на холме.
Поэ-ли был очень зол, что железная дорога убила его брата. Он хотел, чтобы я подал в суд на компанию. Я спросил: