Меняла передал эти слова нашему королю.
Акаи’он слушал. А потом он сказал королю Дагомеи:
– Почему ты не сражаешься как мужчина? Почему ты не пришел при свете дня, чтобы мы могли встретиться лицом к лицу?
Меняла передал эти слова, чтобы король Дагомеи знал, что он сказал. И тогда король Дагомеи сказал:
– Вставай к своим людям, чтобы идти в Дагомею. Чтобы все народы видели, что я победил тебя и продал Акиа’она в рабство.
Акиа’он сказал:
– Я не пойду в Дагомею. Я рожден королем таккоя, где до моего рождения правили мой отец и его отцы. Когда я стал мужчиной, я стал правителем. Я умру королем, но не буду рабом.
– Ты не пойдешь в Дагомею? – спросил король Дагомеи.
– Нет, не сойду я с земли, где я король, – ответил Акиа’он.
Король Дагомеи больше ничего не сказал. Он посмотрел на солдат и указал на короля. Одна женщина-воин вышла вперед с мачете и срубила голову короля, и подняла ее с земли, и подала королю Дагомеи.
Когда я увидел, что король мертв, я попытался убежать от солдат. Я попытался скрыться в буше, но солдаты схватили меня, прежде чем я туда добрался. О боже, боже! Когда я думаю о том времени, то стараюсь больше не плакать. Мои глаза не плачут, но слезы текут внутри меня все время. Когда те люди схватили меня, я кричал имя моей мамы. Я не знал, где она. Я больше не видел никого из своей семьи. Я не знал, где они. Я умолял солдат отпустить меня найти свою семью. Солдаты ответили, что они не слушают стонов и слез. Король Дагомеи пришел за рабами, чтобы продать их. И они связали меня в одном ряду со всеми остальными.
Солнце только поднялось.
Весь день они заставляли нас идти. Солнце было таким жарким!
Король Дагомеи ехал в паланкине[20], и вожди с ним, у них тоже был паланкин. Я же, несчастный, шел. Солдаты Дагомеи связали нас в ряд, чтобы никто не сбежал. В руках они несли головы людей, убитых в таккое. Некоторые несли две-три головы – несли с собой в Дагомею.
Я так тосковал по своему дому, что ничего не ел в тот день. Но когда нам дали воды, я был рад.
«Единственной особенностью при дворе были три больших калабаша, поставленных в ряд на земле перед королем и чуть левее его. В калабашах хранились реликвии трех вождей и сорока королей, которых Гелеле убил в первые два года своего правления (1858–1860), и их редко убирали с глаз короля.
Европеец мог бы подумать, что это подделки, но в Африке все было не так. Король сказал мистеру Моррису: «Если я попаду в руки врагов, то хотел бы, чтобы со мной обращались с тем же достоинством, пример коего я являю».
Первый череп принадлежал Акаи’ону, королю аттако (такко, таккой). Это нигерийское племя было уничтожено три года назад. Белоснежный и отполированный череп был установлен на модели корабля из тонкой меди. Модель имела фут длиной, две мачты, палубы, якорь и четыре отверстия с каждой стороны. Пара отверстий располагалась на приподнятом юте. Король Гелеле уничтожил таккой, потому что король Акаи’он якобы оскорбил память его отца, умершего короля Гезо» (Бертон, «Миссия к Гелеле, королю Дагомеи», стр. 225–226).
Перед закатом мы пришли в деревню. Над бушем я увидел красный флаг. Король Дагомеи послал солдат с менялой слов в деревню, и вождь выехал в паланкине и говорил с королем. Потом он опустил красный флаг и поднял белый. О чем они говорили, Куджо не знал. Но вождь принес королю подарок – ямс и кукурузу. Солдаты развели костер, сварили еду и ели. А потом мы пошли дальше. Король отправлял послание в каждую деревню по пути.
Той ночью мы спали на земле, а король и вожди повесили гамаки на деревья и спали в них. Ничто не могло причинить им вред на земле. Я же, несчастный, спал на земле и плакал. Я не привык спать на земле. Я думал о своей семье и плакал. Я плакал всю ночь.
Когда поднялось солнце, мы поели и двинулись к Дагомее. Король посылал послания во все деревни, которые мы проходили, и вожди выходили. Если они поднимали красный флаг, это означало, что они не собираются платить дань Дагомее. Они говорили, что будут драться.
Если же флаг был белый, они платили Дагомее столько, сколько те требовали. Если флаг был черный, это означало, что правитель мертв, а сын его недостаточно взрослый, чтобы занять трон.
На земле Африки, когда видят черный флаг, то не волнуются. Они знают, что можно победить в войне, когда противником никто не управляет.
Головы, которые несли солдаты Дагомеи, начали плохо пахнуть. Господи, как я хотел, чтобы они похоронили их! Я не хотел видеть головы моего народа в руках солдат, а от этого запаха меня тошнило.
На следующий день они устроили лагерь на целый день, чтобы солдаты могли прокоптить головы и те не портились дальше. О боже, боже, боже! Мы сидели и смотрели, как головы нашего народа коптятся на палках. Мы провели в этом месте девять дней. А потом мы вошли на землю Дагомеи.
Коссулы больше не было со мной на крыльце. Он сидел на корточках возле того костра в Дагомее. Лицо его исказила мучительная боль. Это была маска ужаса. Он забыл о моем присутствии. Он размышлял вслух и смотрел на лица мертвых, окутанные дымом. Его боль была настолько острой, что он больше не мог говорить. Он даже не заметил, что я собираюсь уходить.
Я постаралась ускользнуть как можно незаметнее. Я оставила его с этими мучительными воспоминаниями.
Глава VIБарракун
Вследующий раз я пришла к Куджо в субботу. Он встретил меня вежливо, но не слишком сердечно – сорвал мне персики и постарался побыстрее от меня отделаться. Но я настаивала. В конце концов он сказал:
– Разве я не говорил тебе, чтобы ты не беспокоила меня по субботам? Мне нужно убраться в церкви. Завтра воскресенье.
– Но я пришла помочь тебе, Коссула. Можешь не разговаривать, если не хочешь.
– Спасибо, что пришла помочь мне. Отвези меня на машине в Мобил. Мне нужны семена турнепса[21], чтобы посадить в огороде.
Мы быстро навели порядок в церкви, и меньше чем через час мой «Шевроле» уже вез нас в Мобил, а потом обратно. У ворот я попрощалась с Куджо и договорилась увидеться с ним в понедельник.
В тот день он встретил меня очень тепло. Он буквально сиял от радости. Мне нужно было сначала рассказать ему о замечательной белой женщине из Нью-Йорка, которая заинтересовалась его историей.
– Я хочу, чтобы ты написала ей письмо в Нью-Йорк. Скажи ей, что Куджо благодарит ее всем сердцем. Я рад, что она послала тебя расспросить, что Куджо делал в своей жизни.
Я несколько минут рассказывала ему о той женщине, и слова мои явно были ему приятны, потому что он сказал:
– Я еще расскажу тебе о Куджо, как он был в Дагомее. Я расскажу тебе все. Она добра ко мне. Ты скажешь ей, что Куджо хотел порадовать ее. Она добра ко мне и к одинокому Куджо.
Нас привели в Дагомею, и я увидел дом короля. Я не помню все деревни, через которые мы проходили до места, где был дом короля, но я помню, мы проходили место под названием Эко (Меко) и Аджашай. Мы вошли в город, где был дом короля, и они называли его Ломей (Абомей или Канна). Дом, где жил сам король, понимаешь, был сложен из черепов. Может быть, он и не был сделан из черепов, но Куджо так показалось. О боже! Они вышли встречать нас и несли на палке белый череп. И те солдаты, что шли перед нами, несли свежие головы на длинных палках. Бил барабан, и многие вышли смотреть на нас. Казалось, весь мир бьет в барабаны. И так они привели нас в место, где у короля был дом.
«Город Абомей имеет восемь миль в окружности. Его окружает канава или ров, засаженный колючей акацией. У города шесть ворот, и на столбах водружены два ухмыляющихся черепа. На территории внутри каждых ворот лежат груды черепов, человеческих и звериных, даже слоновьих. По дагомейским меркам, каждый город должны окружать человеческие черепа» («Форбс», «Дагомея и дагомейцы»).
«Во дворце в Канне ножки трона покоятся на черепах четырех покоренных принцев» (Канот).
«Стены Данге-ла-корде окружены человеческими черепами на расстоянии двадцати футов» («Форбс», стр. 73).
Жители Нигерии и Золотого Берега рассказали мне, что у них есть обычай: воин должен принести домой головы всех убитых им в битве. Он не может рассказывать о своих победах, если не покажет головы. Мистер Эффиом Дьюк из Калабара, что в Нигерии, говорит, что, когда он был в Нигерии менее 15 лет назад, черепа были такими свежими, что на них даже сохранились волосы.
После они загнали нас в барракун (загон), и мы могли отдохнуть. Они дали нам кое-что поесть, но не очень много.
Мы оставались там три дня, а у них был праздник[22]. Все пели, и танцевали, и били в барабаны.
Мы оставались там не так долго, а потом нас погнали к эсоку (море). Мы прошли место под названием Будигри (Бадигри), а потом пришли в место под названием Двида. (Белые называли этот город Вида, но нигерийцы называли его Двида.)
Когда мы пришли на место, они загнали нас в барракун за большим белым домом и дали нам есть рис.
Мы оставались в барракуне три недели. Мы видели много кораблей в море, но не могли видеть хорошо, потому что белый дом стоял между нами и морем.
Но Куджо видел белых людей, и это было что-то, чего он никогда не видел прежде. В таккое мы слышали рассказы о белых людях, но белый человек никогда не приходил к нам.
Барракун, где нас держали, был не единственным загоном для рабов в том месте. Их было много, но мы не знали, кого держат в других загонах. Иногда мы перекрикивались и узнавали, кто и откуда. Но каждый народ сидел в своем барракуне.
Мы больше не тосковали. Мы были молоды, поэтому играли в игры и липли к ограде барракуна, чтобы увидеть, что происходит снаружи.
Когда мы пробыли там три недели, в барракун пришел белый человек. С ним были два дагомейца. Один – вождь Дагомеи, а другой – его меняла слов. Они выстроили нас в кр