Петер критически осмотрел припасы.
— Сушеная козлятина? — спросил он, кивая на кожаное месиво.
— Она самая.
— Мы возьмем половину. И изюм. А кленовый сахар оставь детям. — После краткого раздумья граф все же кинул один кусок в рот. — Я найду вас дня через три — а может, через неделю. Помнишь войну Ури Безумного, а?
— О да, — протянул старик.
— Сержант! — Петер жестом указал Ботари на старика. — Вы отправляетесь с майором. Возьмите ее и мальчика. Он вас спрячет. Оставайтесь на месте, пока я за вами не приеду.
— Да, милорд, — невыразительно отозвался Ботари, но в глазах его мелькнула тревога.
— А это кто, генерал? — осведомился старик, глядя снизу вверх на Ботари. — Новобранец?
— Городской, — ответил граф Петер. — От моего сына. Говорит мало, но глотки резать умеет. Сгодится.
— Что ж, отлично.
Граф двигался теперь гораздо медленнее и не возражал, когда Эстергази кинулся поддержать ему стремя. Со вздохом устроившись в седле, он на секунду позволил себе по-стариковски ссутулиться.
— Проклятие, я становлюсь слишком стар для таких вещей.
Тот, кого он назвал майором, полез в боковой карман и вытащил оттуда кожаный кисет.
— Не желаете ли гам-листьев, генерал? Подкрепляет лучше козлятины, хоть и не надолго.
Граф оживился:
— А! Премного благодарен. Но не все, старина, не все. — Он запустил руку в мешочек и, отломив добрую половину прессованной плитки, сунул кусок за щеку, а остальное спрятал в нагрудный карман. Гам-листья были легким стимулятором, но Корделия никогда раньше не видела, чтобы ее высокородный свекр жевал их, словно какой-нибудь простолюдин-поденщик.
— Приглядывай за лошадьми милорда, — отчаянно попросил Эстергази Ботари. — Не забывай: это не машины.
Ботари что-то проворчал себе под нос, и граф с Эстергази повернули лошадей вниз по дороге. Через несколько мгновений они скрылись из виду. Воцарилась глубокая тишина.
Глава 12
Старик посадил Грегора позади себя, окружив его для надежности седельными сумками и скаткой. Корделии предстояло снова влезть на это орудие пыток для людей и лошадей, называемое седлом. Если бы не Ботари, у нее бы ничего не вышло. На этот раз поводья взял майор, и Роза пошла рядом с его лошадью, так что уздечка дергалась гораздо меньше. Ботари замыкал шествие.
— Стало быть, — спустя какое-то время произнес незнакомец, искоса на нее поглядывая, — стало быть, вы — новая леди Форкосиган.
Помятая и замызганная, Корделия в отчаянии попыталась изобразить светскую улыбку:
— Да. Э-э… Граф Петер не назвал вашего имени, майор?..
— Эймор Клийви, миледи. Но здешний народ зовет меня просто Кли.
— И… э-э… кто вы?
«Не считая того, что он — горный дух, которого Петер заклинаниями вызвал из-под земли».
Старик улыбнулся; из-за состояния его зубов это производило скорее жуткое, нежели приятное впечатление.
— Я — имперская почта, миледи. Каждые десять дней объезжаю здешние места, начиная с Форкосиган-Сюрло. Вот уже восемнадцать лет. Уже появились дети тех детей, которые знают меня как Кли-почтовика.
— А я думала, что почту в этих местах развозят воздушным транспортом.
— Флайеров пока не хватает. Да и не станут они подлетать к каждому дому, а только к основным пунктам раздачи. Личные услуги теперь не в чести. — Он с отвращением сплюнул. — И если ничего не случится еще года два, истекут мои последние двадцать лет и, стало быть, буду считаться трехкратным ветераном — то есть человеком, отслужившим императору трижды двадцать. Из армии-то я вышел в отставку на дважды двадцать.
— Из какого подразделения, майор Клийви?
— Императорские рейнджеры. — Он сделал многозначительную паузу, и Корделия поспешила с уважением приподнять брови. — Я воевал, а не протирал штаны в штабах, потому и дослужился только до майора. Начал в четырнадцать в этих самых горах, водил за нос цетагандийцев вместе с генералом Петером и императором Эзаром. В школу после этого так и не вернулся. Закончил только армейские курсы. Со временем армия оставила меня позади.
— Похоже, не совсем, — сказала Корделия, оглядывая казавшуюся совершенно пустынной местность.
— Да уж…
Старик вздохнул и покосился через плечо на Грегора. Во взгляде его мелькнуло беспокойство.
— Граф Петер рассказал вам, что произошло вчера днем? — спросила Корделия.
— Угу. Я-то выехал с озера позавчера утром. Пропустил все самое интересное. Надо думать, новости догонят меня еще до полудня.
— Что-то… может нас нагнать?
— Поживем — увидим, — загадочно ответил старик и несколько нерешительно добавил: — Нам придется переодеть вас, миледи. А то, знаете, надпись ФОРКОСИГАН на вашем кармане не способствует конспирации.
Корделия посмотрела на свою черную рубашку от полевой формы Эйрела — и была вынуждена признать, что почтальон прав.
— Ливрея милорда тоже бросается в глаза, — добавил Кли, глядя на сержанта. — Но если его переодеть — вполне сойдет за горца. Вскоре я посмотрю, что можно будет сделать.
Корделия сгорбилась. Опять заболел живот, моля об отдыхе. Убежище. Но чего оно будет стоить тем, кто ей его предоставит?
— Вам грозит опасность из-за того, что вы нам помогаете?
Кустистые седые брови старика поползли вверх.
— Возможно. — Его тон исключал любые дальнейшие разговоры на эту тему.
«Надо срочно вернуть себе способность мыслить, чтобы служить окружающим поддержкой, а не обузой».
— Эти ваши гам-листья… они действуют, как кофе?
— О, лучше, чем кофе, миледи.
— А мне можно попробовать?
«А вдруг это слишком наглая просьба?»
Кли насмешливо посмотрел на нее.
— Гам-листья — это утеха для всяких деревенщин, миледи. Хорошенькая столичная аристократка скорее умрет, чем станет пачкать ими свои белые зубки.
— Во-первых, я не хорошенькая, а во-вторых — далеко не аристократка. И сейчас ради чашки кофе я готова на преступление. Так что, если вы не возражаете, я попробую.
Он бросил поводья, порылся в кармане линялого мундира, достал кисет и, отломив кусочек плитки, протянул его Корделии.
Она с минуту колебалась, разглядывая малоаппетитное угощение на грязной ладони. «Воспрещается употреблять в пищу органику, не проверенную в лаборатории». Корделия аккуратно собрала листья губами.
Гам-листья прессовали в брикет с помощью кленового сиропа, но после того, как слюна унесла первую сахарную сладость, вкус оказался приятно горьковатым и бодрящим. Она села прямее.
Кли посмотрел на нее с интересом:
— Так кто же вы тогда, если не аристократка?
— Я была астрокартографом. Потом капитаном астроэкспедиции. Потом солдатом, потом военнопленной, потом беглянкой. Потом я была женой, а еще потом — матерью. Не знаю, кем я стану дальше, — честно ответила она, пережевывая гам-листья.
«Только бы не вдовой».
— Матерью? Я слышал, что вы были беременны, но… Разве ваш ребенок не погиб из-за солтоксина?
Старик непонимающе посмотрел на ее талию.
— Пока нет. У него еще есть шанс выжить. Так несправедливо, что уже сейчас против него восстал чуть не весь Барраяр… Он родился преждевременно. При помощи хирургической операции. — Корделия решила не вдаваться в подробности. — Сейчас мой сын в Императорском госпитале, в Форбарр-Султане. А Форбарр-Султан, насколько мне известно, только что захватили мятежники Фордариана…
Она вздрогнула. Лаборатория Ваагена строго засекречена, о ней никто не должен знать. С Майлзом все в порядке, в порядке, в порядке… Одной трещинки в этой хрупкой уверенности хватит, чтобы она впала в истерику… Эйрел — ну, уж Эйрел-то сам о себе позаботится. Как же получилось, что его все-таки застали врасплох? Несомненно, Имперская служба безопасности наводнена предателями. Доверять там никому нельзя. Где сейчас Иллиан? Схвачен или тоже продался Фордариану? Нет… Скорее всего просто не смог связаться с Форкосиган-Сюрло. Как Карин. Как Падма и Элис Форпатрил…
— Госпиталь они не тронут, — сказал Кли, наблюдавший за выражением ее лица.
— Я… Да. Конечно.
— Почему вы приехали на Барраяр, инопланетница?
— Я хотела родить ребенка. — Она грустно усмехнулась. — У вас есть дети, Кли-почтовик?
— Насколько мне известно — нет.
— Очень разумно.
— Ну… — Лицо старика омрачилось. — Не знаю. С тех пор как умерла моя старуха, стало так тихо. Знавал я людей, у которых из-за собственных детей была куча неприятностей — к примеру, покойный император или, скажем, граф Петер. Не знаю только, кто зажжет огонь на моей могиле. Может, племянница.
Корделия взглянула на Грегора, который сидел на седельных сумках и прислушивался к разговору. Грегор подносил факел к гигантскому поминальному костру своего деда; его руку в тот миг поддерживал лорд-регент Форкосиган.
Они ехали все дальше и дальше по горной тропе. Четыре раза Кли сворачивал на узенькие, едва различимые тропинки, и каждый раз Корделия, Ботари и Грегор терпеливо ждали его в каких-то ненадежных укрытиях. Из третьей отлучки Кли вернулся с узлом, в котором оказались старая юбка, пара поношенных брюк и немного овса для усталых лошадей. Все еще не согревшаяся Корделия надела юбку прямо поверх старых экспедиционных брюк. Ботари сменил форменные брюки с серебряными лампасами на обноски горцев. Короткие штаны едва доходили ему до щиколоток — теперь сержант обрел окончательное сходство с огородным пугалом. Мундир Ботари и черную форменную рубашку Корделии спрятали поглубже в одну из сумок с почтой. Проблему с потерянной сандалией Грегора Кли решил очень просто — сняв оставшийся и позволив ребенку идти босиком. Слишком дорогой костюмчик Грегора скрыла огромная мужская рубашка с закатанными рукавами. Мужчина, женщина и ребенок — самая обыкновенная семья, измученные, оборванные горцы.
Они добрались до перевала Эми и начали спускаться вниз. Иногда навстречу попадались местные жители — сидя на обочине, они ждали почтальона, который передавал им устные сообщения, вызубренные наизусть, от слова до слова. Он раздавал также письма на бумаге и дешевые звуковые диски, искажавшие голос до неузнаваемости. Дважды пришлось задержаться, чтобы прочесть письма вслух, ибо получатели были неграмотны, а один раз за почтой пришел слепой, которого вела маленькая девочка. С каждой такой встречей Корделия, и без того находившаяся уже на грани нервного истощения, тревожилась все больше и больше.