«Делай что хочешь, старик. Твое будущее могу тебе подарить только я. Мой сын поднесет факел к возжиганию в твою память».
А вот Ботари она очень обрадовалась.
Лаборатория Ваагена занимала целый этаж в новом здании исследовательского комплекса. Корделия переместила его из старой лаборатории, чтобы капитана не мучили воспоминания: в один из своих первых визитов после возвращения в Форбарр-Султан она нашла Ваагена чуть ли не в слезах. Работать он не мог, объявив, что каждый раз, как входит в это помещение, перед глазами у него встает картина ужасной смерти доктора Генри. Даже самые тихие звуки заставляли Ваагена вздрагивать.
– Я же разумный человек, – хрипло пожаловался он. – Не думал, что подвластен глупым суевериям.
И Корделия помогла ему принести возжигание покойному на лабораторной горелке, а переезд замаскировала под повышение.
Новая лаборатория была светлой, просторной, и ничьи духи тут не витали. Прибытия Форкосиганов ожидала целая толпа заинтересованных медиков – акушеры, гинекологи, хирурги, включая доктора Риттера, будущий лечащий врач Майлза и его же хирург-консультант. Смена караула. Родителям понадобилось чуть ли не применить силу, чтобы пробиться поближе.
Вааген суетился, счастливый и важный. Он все еще не снял черной повязки, прикрывающей глаз, но пообещал Корделии, что в ближайшее время соберется сделать последнюю операцию. Техник вкатил маточный репликатор, и Вааген замешкался, словно решая, как облечь должной торжественностью то, что, как знала Корделия, было самым простым делом. Решив ограничиться небольшой лекцией для коллег, он подробно описал им состав гормонов и питательных веществ, вводимых в соответствующие трубки, растолковал показания приборов, обрисовал происходящее внутри репликатора отделение плаценты и охарактеризовал различия между репликаторными и естественными родами. Впрочем, о некоторых различиях Вааген умолчал.
«На это следовало бы посмотреть Элис», – подумала Корделия.
Заметив, что она наблюдает за ним, Вааген смущенно замолчал и улыбнулся.
– Леди Форкосиган, – он указал на крышку репликатора, – не хотите ли взять честь на себя?
Она протянула руку, помедлила и обернулась к мужу.
– Эйрел?
Он шагнул вперед.
– Ты уверена, что я смогу?
– Если ты в состоянии откупорить консервную банку, то и это тоже можешь.
Оба взялись за запоры и одновременно отодвинули их, подняв герметичную крышку. Доктор Риттер шагнул вперед и точным движением виброскальпеля рассек толстый войлочный слой питающих капилляров. Он высвободил крошечное существо из последнего слоя биологической упаковки, очистил ему рот и нос от жидкости перед первым изумленным вдохом. Обхватившая плечи Корделии рука Эйрела сжалась так сильно, что ей стало больно. Он судорожно сглотнул и поморгал, чтобы вернуть обычную сдержанность своему лицу, сияющему торжеством и болью.
«С днем рождения, – подумала Корделия. – Что ж, цвет у него вполне нормальный».
К сожалению, больше похвалиться было нечем. Контраст с младенцем Айвеном был потрясающий. Несмотря на дополнительные недели вынашивания – десять месяцев против нормальных девяти, – Майлз едва достигал половины роста Айвена при рождении. Тельце ребенка было скрюченным и сморщенным, позвоночник заметно деформирован, а подтянутые к животу ножки не желали разгибаться. Пол был мужской – вот тут сомневаться не приходилось. Но первый крик Майлза был тоненьким и слабым, совершенно не похожим на гневный голодный вопль Айвена. Корделия услышала, как за ее спиной разочарованно фыркнул граф Петер.
– Он получал достаточно питания? – спросила она у Ваагена, с трудом удерживаясь, чтобы не повысить голос.
Вааген беспомощно пожал плечами:
– Столько, сколько мог усвоить.
Педиатр и хирург положили Майлза под согревающую лампу и начали осмотр. Корделия и Эйрел стояли по обе стороны от них.
– Этот изгиб распрямится сам собой, миледи, – указал педиатр, – но нижнюю часть позвоночника надо прооперировать как можно раньше. Вы были правы, Вааген – процедура для максимального развития черепа запаяла бедренные суставы. Вот почему ноги закрепились в таком положении, милорд. Операция освободит кости, но до этого он не сможет ни ползать, ни ходить. Я не рекомендую делать эту операцию в первый год жизни, пусть ребенок сначала окрепнет и наберет вес…
Хирург, проверявший ручки младенца, вдруг чертыхнулся и схватился за медсканер. Майлз тихо мяукнул. У Корделии оборвалось сердце.
– Дьявольщина! – сказал хирург. – У него сломано предплечье. Вы правы, Вааген, кости у ребенка ненормально хрупкие.
– По крайней мере они у него есть, – вздохнул Вааген. – Был момент, когда мне казалось, что их не будет.
– Будьте осторожны, – сказал хирург, – особенно с головой и позвоночником. Если остальные кости такие же плохие, придется придумать какие-то средства…
Граф Петер повернулся и зашагал к двери. Эйрел стиснул зубы и, извинившись, последовал за отцом. Сердце Корделии разрывалось на части, но, убедившись, что на ручку уже наложили иммобилизатор и что теперь врачи будут поосторожнее, она оставила их и пошла за Эйрелом.
Разъяренный граф метался по коридору; сын стоял перед ним, напряженный и натянутый как струна. Сержант Ботари безмолвным свидетелем маячил на заднем плане.
Граф заметил ее.
– Ты! Ты меня водила за нос. И это ты называешь «прекрасным лечением»? Ха!
– Лечение и в самом деле было прекрасным. Майлз, несомненно, в гораздо лучшем состоянии, чем был. Никто не гарантировал нам безупречного ребенка.
– Ты лгала! И этот проклятый лекарь тоже лгал!
– Нет, – возразила Корделия. – Я пыталась вам точно рассказывать о ходе экспериментов Ваагена. Он достиг того, что обещал.
– Я знаю, чего ты добиваешься, но это не пройдет! Я только что сказал ему, – он ткнул пальцем в сторону Эйрела, – что с меня довольно. Я больше не желаю видеть этого мутанта. Никогда. Пока он жив – если он будет жить, а он кажется мне довольно хилым, – не приводите его к моим дверям. Бог свидетель, я не позволю делать из меня дурака.
– Это совершенно излишне, – огрызнулась Корделия.
Граф ощетинился, но решил не ронять свое достоинство спором с безродной инопланетянкой и опять повернулся к сыну:
– А ты, ты – безвольная тряпка… Если бы твой старший брат был жив…
Он резко оборвал свою речь – но было уже поздно.
Лицо Форкосигана-младшего стало серым. Такое Корделия видела только дважды – и оба раза он был готов на убийство.
Заложив руки за спину, Эйрел с силой переплел пальцы. Корделия заметила, что они побелели и дрожат. Вскинув голову, он шепотом проговорил:
– Если бы мой брат был жив, он был бы безупречен. Вы так считали, я так считал, и император Ури тоже так считал. И вот вам пришлось довольствоваться объедками с кровавого пиршества, сыном, которого не заметили убийцы Ури Безумного. Мы – Форкосиганы, мы умеем обходиться малым. – Он заговорил еще тише. – Но мой первенец будет жить. Я не подведу его во второй раз. Второго шанса вы не получите, сэр.
Стиснутые за спиной руки разжались. Чуть заметным движением головы он как бы отмел и отца, и все те слова, которые тот мог бы сказать.
Вторично потерпев поражение и явно страдая из-за своей промашки, граф искал, на ком бы выместить все свое возмущение и обиду. Взгляд его упал на Ботари, невозмутимо наблюдавшего за происходящим.
– И ты здесь! Ты тут с самого начала замешан. Ты шпионил за мной в пользу моего сына? Кому принадлежит твоя верность? Ты подчиняешься мне или ему?
В глазах Ботари вспыхнул странный огонек. Он склонил голову в сторону Корделии:
– Ей.
Старик так изумился, что даже не сразу обрел дар речи.
– Прекрасно! – выдавил он наконец. – Пусть она тебя и получит. Чтоб я больше не видел твоей физиономии. В мой дом не возвращайся. Эстергази доставит тебе твои пожитки еще до темноты.
Граф резко повернулся и зашагал прочь. Но весь драматизм ухода был непоправимо нарушен тем, что он, не выдержав, оглянулся, прежде чем повернуть за угол.
Эйрел устало вздохнул.
– Ты считаешь, он на этот раз серьезно? – спросила Корделия. – Это его «никогда в жизни»?
– Государственные дела вынудят нас общаться, и он это знает. Пусть посидит дома и насладится тишиной. А там посмотрим. – Он невесело улыбнулся: – Пока мы живы, покинуть поле боя невозможно.
– Похоже, что так. – Она виновато посмотрела на Ботари. – Извините, сержант. Я и не знала, что граф может выгнать своего вассала, принесшего клятву верности.
– На самом деле не может, – объяснил Форкасиган. – Ботари просто перевели на службу другой ветви нашей семьи. К тебе.
«Именно то, о чем я всегда мечтала, – свое собственное чудовище. Только вот что с ним делать – держать в шкафу?» Корделия задумчиво потерла переносицу, потом посмотрела на свою руку. Руку, которая лежала на руке Ботари, сжимавшей рукоять шпаги. Так. И так.
– Лорду Майлзу понадобится телохранитель, правда?
Эйрел с интересом наклонил голову:
– Конечно, дорогая.
На лице Ботари вдруг отразилась такая напряженная надежда, что у Корделии перехватило дыхание.
– Телохранитель, – запинаясь, проговорил он, – и защитник. Никакие подонки не смогут его обидеть, если… вы разрешите мне помочь, миледи.
– Это будет… – «немыслимо, глупо, опасно, безответственно», – … прекрасно, сержант.
Его лицо осветилось, словно взошло солнце.
– Мне можно приступить сейчас?
– Почему бы и нет?
– Тогда я буду дожидаться вас там. – Ботари кивнул в сторону лаборатории и проскользнул в дверь. Корделия зримо представила, как он стоит, прислонившись к стене, сама бдительность… Надо надеяться, что его злобная физиономия не напугает врачей до такой степени, что они уронят своего хрупкого пациента.
Эйрел обнял жену.
– У вас, бетанцев, есть сказки о ведьмах, которые делают детям волшебные подарки?
Она приникла щекой к его мундиру.
– Не знаю, преподнес ли твой отец Ботари в качестве благословения или проклятия. Но зато я уверена, что сержант никому не позволит обидеть Майлза. Никому. Какие странные подарки получил наш цыпленок.