м явно недоставало изобретательности в подходе к вопросу, каковую мог проявить в схожей ситуации, скажем, покойный адмирал Форратьер. А может, им просто не хватило времени.
— Слава богу, — пробормотал Форкосиган. — Погибшие?
— Двое — работа Ботари (чистый удар), один — Ку: горло перерезано, — а один, боюсь, на моем счету. У парня случился анафилактический шок из-за аллергической реакции на фаст-пенту. Мы отвезли его в Имперский Госпиталь, но и там его не спасли. Мне это не нравится. Сейчас делают вскрытие, чтобы выяснить, была эта аллергия природной или поставленной искусственно, как защита против допроса.
— А что за банда?
— Судя по всему, совершенно нормальное — если этот термин вообще применим, — для тамошних мест общество взаимопомощи. Если верить словам выживших, они решили напасть на Ку потому, что тот 'забавно шел'. Прелестно. Хотя Ботари, прямо скажем, тоже двигался не по прямой. За мертвых не скажу, но ни один из захваченных не работает ни на кого, кроме самих себя. Я лично руководил допросами и могу в этом поклясться. Они были в шоке от того, что попали в поле зрения Имперской СБ
— Что-то еще? — спросил Форкосиган.
Иллиан зевнул, прикрывшись ладонью, и извинился. — Ночь была долгой. Мой ночной заместитель поднял меня с постели сразу после полуночи. Хороший человек, неплохо соображает. Нет, тайн в этом деле я не вижу, разве что, зачем Ку туда вообще пошел. Он начал темнить и попросил обезболивающее, стоило нам перейти к этой теме. Надеюсь, вы сможете дать мне хоть намек и облегчить тем самым мою паранойю. Подозревая Ку, я настолько запутываюсь, что способен себе шею вывихнуть. — Он снова зевнул.
— Я могу, — сказала Корделия, — но это — чтобы успокоить вашу паранойю, а не для отчета, хорошо?
Иллиан кивнул.
— Подозреваю, что он влюбился. В конце концов, зачем проверять что-то, пока ты не собираешься этим чем-то воспользоваться? К несчастью, проверка обернулась сплошными неприятностями. Полагаю, теперь какое-то время он будет подавлен и весьма обидчив.
Форкосиган понимающе кивнул.
— А вы не знаете, в кого? — автоматически уточнил Иллиан.
— Знаю, но не думаю, что это вас касается. Особенно пока ничего не решено.
Иллиан пожал плечами в знак согласия и отправился на розыски последней из своих заблудших овец — того человека, кого первым поставили следить за Куделкой.
Сержант Ботари вернулся в особняк, хотя еще не на службу, пять дней спустя; его сломанная рука лежала в пластиковой шине. Саам он ничего об этом жестоком деле не рассказывал, а любопытствующих и лезущих с вопросами обескураживал кислым выражением лица и недружелюбным ворчанием.
Друшнякова вопросов не задавала и замечаний никаких не делала. Но Корделия то и дело видела, как та не сводит взгляда с пустого комм-пульта в библиотеке, за которым обычно работал в особняке Форкосиганов Куделка. Этот пульт был соединен дважды кодированными каналами с Императорским дворцом и Генштабом. Интересно подумала Корделия, много ли подробностей того ночного происшествия, ядовитых, как свинец, просочилось к Дру?
В следующий месяц к своим обязанностям, хоть и не в полном объеме, вернулся лейтенант Куделка, с виду совершенно жизнерадостный и не удрученный свалившимися на него испытаниями. Однако на свой лад он был не менее непроницаем, чем Ботари. Расспрашивать сержанта было все равно, что разговаривать со стеной. А Куделку — как будто задавать вопросы бегущему ручью: журчание слов и пузырьки шуток и анекдотов незаметно уводили разговор в сторону от изначальной темы. Корделия отвечала на эту жизнерадостность с машинальной учтивостью, подыгрывая очевидному желанию Ку касаться недавнего происшествия сколь можно меньше. В душе она питала куда большие сомнения.
Ее собственное настроение оставляло желать лучшего. Воображение снова и снова возвращало ее к шестинедельной давности страху, воскрешая в памяти случай, чуть было не отнявший у нее мужа. Она бывала совершенно спокойна лишь тогда, когда Эйрел был рядом, а ему приходилось отсутствовать все больше и больше. В Имперском Генштабе что-то заваривалось: Эйрел четырежды уезжал на всю ночь, а один раз улетел, не взяв ее с собой, куда-то за пределы столицы; что-то с инспекцией армейских дел, о которой он не распространялся ей потом и откуда вернулся весь белый от усталости. Он уходил и приходил в неурочное время. Поток армейских рассказов и политических сплетен, которыми он прежде пытался развлечь жену перед сном или за едой, пересох, сменившись необщительным молчанием, и все же ее общество было ему по-прежнему необходимо.
Куда она денется, если его не станет? Беременная вдова, без семьи и друзей, вынашивающая дитя, на котором уже сконцентрировалась вся династическая паранойя, в наследство которому достались жестокость и насилие… Сможет ли она покинуть планету? А если сможете, то куда отправится? Примет ли ее обратно Колония Бета?
Даже осенний дождь и сочная, еще не опавшая зелень городских парков перестали ее радовать. Ох, вот бы вдохнуть по-настоящему сухой пустынный воздух со знакомым щелочным привкусом, увидеть эти бесконечные ровные просторы… Узнает ли ее сын когда-нибудь, что такое настоящая пустыня? Здесь горизонт загромождали деревья и здания; порой ей казалось, что они смыкаются вокруг нее, будто огромные стены. А в самые плохие дни эти стены словно нависали над ней.
Одним дождливым днем она забилась в библиотеку и свернулась калачиком на старинном диване с высокой спинкой, в третий раз вчитываясь в одну и ту же страницу из старинной книги со здешних полок. Книга была реликтом печатного искусства времен Изоляции; написана она была на английском, но он передавался некоей мутировавшей вариацией кириллицы, в сорок шесть символов; в ту пору этот алфавит был общим для всех языков Барраяра. Но сегодня у Корделии в голове была такая каша, что она была не в силах понять написанное. Она выключила свет, чтобы глаза несколько минут отдохнули.
Кто- то зашел в библиотеку. С облегчением Корделия поняла, что это лейтенант Куделка. Он уселся, осторожно и скованно, за комм-пульт. «Не буду ему мешать; у него хотя бы настоящая работа, не то, что у меня», подумала Корделия. Она не вернулась к своей книге, но присутствие Куделки ее успокаивало.
Ку работал за пультом всего минуту-другую, потом со вздохом выключил машину и рассеянно уставился на пустой сейчас резной камин, в самом центре стены; Корделию он так и не заметил. «Не одной мне не удается сосредоточиться». Может, это все странная пасмурная погода виновата, что вгоняет людей в такую депрессию…
Куделка взял в руки шпагу и провел рукой по гладкой поверхности ножен. Затем он отщелкнул ножны с клинка, крепко их придерживая и отпуская пружину медленно, без звука. Он взглянул вдоль сверкающего лезвия, которое словно излучало собственный свет в этой полутемной комнате, повернул, будто любуясь узором на металле и тонкой работой. Потом развернул острием к своему левому плечу и рукоятью от себя. Ку взялся за лезвие, подложив под ладонь носовой платок, и совсем легонько его прижал к шее, сбоку, там где проходит сонная артерия. Лицо его было сейчас отрешенным и задумчивым, а пальцы сжимали клинок нежно, словно любя. Внезапно его рука напряглась.
У Корделии вырвался судорожный вздох; Куделка вздрогнул и очнулся от своей задумчивости. Только сейчас он заметил Корделию; он стиснул губы и густо покраснел, опуская клинок. На шее у него осталась белая полоска надсеченной кожи — словно ожерелье с рубиновыми капельками крови.
— Я… не видел вас, миледи, — хрипло проговорил он. — Я… вы не думайте. Я просто дурачился, вы же видите.
В молчании они уставились друг на друга. И тут у Корделии против воли вырвалось: — Ненавижу это место! Мне все время страшно.
Она уткнулась лицом в высокую спинку дивана и, к собственному ужасу, расплакалась. «Прекрати! Перед кем угодно, только не перед Ку! У него хватает настоящих проблем, чтобы ты еще вываливала на него свои, воображаемые». Но она никак не могла остановиться.
Ку поднялся и с перепуганным видом прохромал к ее диванчику. Неуверенно присел рядом.
— Гм, — заговорил он. — Не плачьте, миледи. Правда, я только дурачился. — Он неловко погладил ее по плечу.
— Чушь, — выдавила она. — Знаешь, как ты меня перепугал? — Она импульсивно передвинулась, уткнувшись залитым слезами лицом не в холодный шелк обивки, но в его теплое плечо, в шершавую ткань зеленого мундира. И это подвигло Ку на ответную искренность.
— Вы даже не представляете, — зашептал он яростно. — Они меня жалеют, понимаете? Даже он жалеет. — Ку резко дернул головой; «он» — находящийся где-то там Форкосиган. — Это в сто раз хуже издевок. И так будет всегда.
Корделия покачала головой, но ничего не ответила перед лицом этой несомненной истины.
— Я тоже ненавижу этот мир, — продолжал Куделка. — Так же, как он ненавидит меня. А в некоторые дни — и больше. Так что, видите, вы не одиноки.
— Столько людей желает его убить, — прошептала она в ответ, сама презирая собственную слабость. — Совсем посторонние люди… и одному их них это когда-нибудь удастся. Теперь я постоянно об этом думаю. — Будет ли это бомба? Яд? Плазма, которая сожжет Эйрелу лицо, не оставив даже губ, которые она могла бы поцеловать, прощаясь?
Куделка внезапно отвлекся от своих собственных страданий, вопросительно нахмурился.
— Ох, Ку, — продолжала Корделия, невидяще уставясь на его колени и теребя рукав. — Как бы тебе ни было больно, не поступай так с ним. Он любит тебя… ты для него все равно, что сын, именно такой сын, какой ему всегда был нужен. И это, — кивнула она на клинок на кушетке, сияющий даже на блестящем шелке, — поразило бы его в самое сердце. Барраяр выливает на него каждый день поток безумия и требует в ответ справедливости. То, что Эйрел делает, он должен делать всем сердцем или постепенно уступит этому безумию, как случалось с каждым из его предшественников. И вообще, — добавила она в приступе полнейшей нелогичности, с которой ничего не могла поделать, — здесь так чертовски сыро! Я не виновата, если у меня сын родится с жабрами.