Ку обнял ее, крепко и ласково. — Вы… боитесь рожать? — с неожиданной проницательностью угадал он.
Корделия замерла, представ лицом к лицу со своим по всем правилам подавленным страхом. — Я не доверяю вашим докторам, — призналась она слабым голосом.
Он улыбнулся, и в улыбке этой была сплошная ирония. — Не могу вас винить.
У нее вырвался смешок, и она обняла Ку в ответ, а потом протянула руку и стерла с его шеи капельки крови. — Когда любишь кого-то, вы все равно, что живете в одной коже. От каждой боли больно вдвойне. А я так люблю тебя, Ку. Если бы ты позволил тебе помочь!
— Занимаешься секс-терапией, Корделия? — Голос Форкосигана был ледяным и сек, точно жгучий поток падающих с неба градин. Удивленная Корделия подняла взгляд и увидела, что Форкосиган стоит прямо перед ними. Лицо его было таким же промороженным, как и голос. — Я понимаю, что у тебя значительный бетанский… навык в подобных вещах, но я бы просил оставить эту работу кому-нибудь другому.
Куделка покраснел и отпрянул. — Сэр, — заговорил он и осекся, столь же потрясенный холодной злостью в глазах Форкосигана, как и Корделия. Форкосиган только скользнул по нему взглядом, и оба стиснули зубы.
Корделия набрала было воздуху для отповеди, но ее хватило лишь на свирепое «Ох!» в спину мужу, когда тот резко развернулся и зашагал прочь, с прямой и закаменевшей, точно трость Куделки, спиной.
Куделка, все такой же красный, весь сжался. Он поднялся, опираясь на клинок, словно на палку, дыша быстро и часто. — Миледи, мои извинения. — Это прозвучало совсем бессмысленно.
— Ку, — попыталась объяснить Корделия, — ты же знаешь, он на самом деле не имел в виду этой мерзости. Он сказал, не подумав. Я уверена, он не…
— Да, я понимаю, — парировал Куделка, глядя на нее тяжелым и пустым взглядом. — Общеизвестно, что я не способен представлять угрозу чьему-либо браку. А теперь прошу извинить меня, миледи, у меня еще есть работа. В каком-то смысле.
— О! — Корделия не знала, на кого сердится сейчас сильней: на Форкосигана, Куделку, или себя саму. Она вскочила и вылетела из комнаты, бросив через плечо: — Да провалитесь вы все в ад, барраярцы!
Не ее пути возникла Друшнякова с неуверенным: — Миледи…?
— Ах ты, ни на что не годная… девица! — рявкнула Корделия, чей гнев сейчас неудержимо брызгал во все стороны. — Почему ты не можешь разобраться со своими любовными делами сама? Вы, барраярки, ждете, что жизнь вам преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой. Размечтались!
Сбитая с толку девушка отступила на шаг. Корделия сдержала свой кипящий гнев и спросила уже более вменяемо: — Куда пошел Эйрел?
— Почему… по-моему, наверх, миледи.
Остатки чувства юмора пришли Корделии на выручку. — Случайно, не через две ступеньки разом?
— Гм… вообще-то через три, — тихим голосом призналась Дру.
— Наверное, мне стоит с ним поговорить, — пробормотала Корделия, запуская пальцы в свою шевелюру и раздумывая, будет ли какая-то практическая польза в том, что она начнет рвать на себе волосы? — Сукин сын. — Она сама не знала, было ли это руганью или определением. «А я еще считала, что никогда не стану употреблять бранных слов!»
Корделия потащилась вслед за мужем; гнев придавал ей силы карабкаться по лестнице. «При беременности не побегаешь». Проходя мимо дежурного охранника в коридоре, она спросила: — Лорд Форкосиган здесь проходил?
— Пошел в свои покои, миледи, — ответил тот и с любопытством уставился ей вслед. «Великолепно. Обожаю!» — подумала она с яростью. Старая добрая семейная сцена, первая у молодоженов, пройдет перед широкой аудиторией. Древние стены прекрасно проводят звук. «Интересно, сумею я не повышать голоса?» Эйрелу проще; он, когда бесится, переходит на шепот.
Корделия вошла в их общую спальню. Муж сидел на краю кровати и резкими, злыми движениями стаскивал с себя китель и сапоги. Он поднял глаза. Они уставились друг другу в лицо. Корделия открыла огонь первой, подумав: «Через это придется пройти».
— То, что ты заявил Ку в лицо, просто ни в какие ворота не лезет!
— Значит, я вхожу и вижу, как моя жена… милуется с одним из моих же офицеров, и, по-твоему, я должен был завести вежливый разговор о погоде? — огрызнулся он в ответ.
— Ты знаешь, что ничего подобного там не происходило.
— Прелестно. А если бы вошел не я? Например, один из дежурных охранников, или мой отец? Как бы ты объяснялась тогда? Ты знаешь, что они думают про бетанцев. За это бы ухватились, и слухам не было бы конца. Представляю, с какой издевкой мне бы вскоре пересказали эту историю. Мои политические враги все до единого мечтают обнаружить у меня слабое место и ухватиться за него. Они были бы просто счастливы.
— С чего это вдруг мы заговорили о твоей чертовой политике? Я говорю о друге. Сомневаюсь, что ты мог бы найти слова обиднее для Ку, на тебя целая толпа специалистов работала. Это гадко, Эйрел! Что с тобой такое творится?
— Не знаю. — Он сник и устало потер лицо. — Это все проклятая работа, наверное. Я не хотел на тебя выливать всю эту дрянь.
Корделия подозревала, что большего признания в неправоте ей от Форкосигана не дождаться, и кивком приняла извинение. Гнев ее улетучился. Теперь она поняла, чем гнев был так хорош — оставшаяся после него пустота снова наполнилась страхами.
— Ну да… хочешь, чтобы в одно не-прекрасное утро тебе пришлось выламывать дверь в его комнату?
Форкосиган нахмурился, замер. — У тебя… есть какие-то причины считать, что он думает о самоубийстве? Мне он показался вполне довольным жизнью.
— Тебе — да. — Корделия сделала секундную паузу, подчеркивая свои слова. — А мне кажется, ему до самоубийства вот столько осталось. — Она развела на пару миллиметров большой и указательный пальцы. На указательном до сих пор оставалось пятнышко крови, приковывающее ее взгляд. — Он решил поиграться с этой чертовой тростью-шпагой. Зачем я только ему ее подарила! Я не вынесу, если бы он этим клинком себе горло перережет. А, похоже, именно это и было у него на уме.
— Ох. — Форкосиган вдруг как-то съежился, без сверкающего великолепия своего военного кителя и без переполняющей его ярости. Он протянул Корделии руки, она приняла их и села рядом.
— Так что если в твоей тупой башке появляются картинки, как мы трое играем пьесу о короле Артуре, Ланселоте и Джиневре, забудь. Не выйдет.
Форкосиган издал смешок. — Боюсь, мои фантазии были более домашними и куда более мерзкими. Просто старый кошмар.
— Ага, я… понимаю, отчего ты был на таком взводе. — «Не реет ли над Эйрелом призрак первой жены, дыша в ухо холодом смерти, как порой навещал ее саму призрак Форратьера?» Вид у него был — краше в гроб кладут. — Но я же Корделия, не забыл? А не кто-то другой.
Он прижался лбом к ее лбу. — Прости меня, мой милый капитан. Я просто уродливый напуганный старик, и с каждым днем делаюсь все старше, все уродливее и все большим параноиком.
— И ты туда же? — Она покоилась в его объятиях. — Хотя насчет старого и уродливого можешь вычеркнуть. Тупоумие не сказалось на твоей внешности.
— Ну, спасибо! Уж надеюсь.
Она порадовалась, что сумела его хоть капельку развеселить. — Это все работа, да? — спросила она. — Можешь ты о ней говорить?
Эйрел сжал губы. — Только по секрету — хотя тебе можно доверить все, что угодно, сам не знаю, с чего я вздумал это уточнять… Похоже, у нас на пороге очередная война, еще до конца года. А мы совершенно не оправились после Эскобара.
— Что? Я думала, военная партия в коллапсе.
— Наша — да. А вот цетагандийская — по-прежнему в строю. Разведка говорит, что они планировали использовать политический хаос, которой мог воцариться после смерти Эзара, чтобы под его прикрытием двинуть войска на спорные скачковые точки. Но вместо этого им пришлось иметь дело со мной и… ну стабильностью это назвать тоже трудно. Динамическое равновесие, в лучшем случае. Но не того рода разруха, на какую они рассчитывали. Отсюда и случай с акустической гранатой. Негри с Иллианом процентов на семьдесят уверены, что это цетагандийская работа.
— Они… предпримут еще одну попытку?
— Почти наверняка. А Генштаб единодушен: со мною или без меня, но цетагандийцы до конца года устроят пробу сил. И если мы окажемся слабы — они будут продвигаться дальше и дальше до тех пор, пока их не остановят.
— Неудивительно, что ты так… погружен в свои мысли.
— Вот как это вежливо называется? Но, увы. Про цетагандийцев я не вчера узнал. Кое-что новое произошло сегодня, после сессии Совета. У меня была приватная аудиенция. Граф Форхалас пришел просить меня о милости.
— Я думала, ты будешь только рад оказать услугу брату Ральфа Форхаласа. Это не так?
Он безрадостно покачал головой. — Младший сын графа — вспыльчивый юный идиот восемнадцати лет, которого надо было давно отправить в военное училище… припоминаю, ты же встречалась с ним на заседании Совета, где меня утверждали?
— Лорд Карл?
— Да. Прошлой ночью на вечеринке он ввязался в пьяную драку.
— Обычное дело. Такие вещи случаются даже на Бете.
— Верно. Но они вышли на улицу решить свой спор оружием и взяли для этого пару тупых мечей, что висели на стене в качестве украшения, и два кухонных ножа. Так что формально это была дуэль на парных клинках.
— Ого. Кто-нибудь пострадал?
— К несчастью, да. Случайно или не очень, не знаю, но в одном из раундов схватки графский сын ухитрился ткнуть острием в живот приятеля и перерезал брюшную аорту. Тот скоропостижно истек кровью. К тому времени, как свидетели спохватились и вызывали медицинскую бригаду, было слишком поздно.
— Боже правый.
— Это была дуэль, Корделия. Началась она в шутку, но закончилась всерьез. А за дуэль определено наказание. — Эйрел встал и прошелся по комнате, потом остановился у окна, вглядываясь в дождливый пейзаж. — Его отец пришел просить меня об императорском помиловании. Или, если я не могу его даровать, то хотя бы замены формулировки обвинения на простое убийство. Если это дело представят в суд как убийство, парень может оправдаться самозащитой и, в конечном ито