Раи í Treua de Deu, перемирие в дни церковных праздников, которое потом было принято по всей Европе. Этот новый закон утверждал право беглых на защиту от произвола землевладельцев и устанавливал периоды, когда всякая вражда должна была прекращаться. За невыполнение грозили отлучением от церкви, самым страшным наказанием, какое только можно было представить себе, так как оно означало отсечение грешника от живого тела церкви, отказ в таинствах и, как следствие, обреченность его черной души и нечестивой оболочки на адский огонь после смерти.
Как бы там ни было, эта полумера помогла. Рамон Беренгер I, став первым феодальным монархом всей Каталонии, понял, что должен преобразовать политическую структуру своего государства, если хочет, чтобы оно выжило как королевство, а не как арена для петушиных боев. Он взялся за выработку свода законов, призванных установить некое равновесие между троном, придворной аристократией, родовой знатью, крестьянами, а также нарождавшимися классами торговцев и ремесленников. Благодаря этому монарху Каталония стала первым королевством Европы, получившим письменный билль о правах. Usatges, проект которого был впервые намечен перед смертью Рамона Беренгера I в 1076 году и обрел завершенность в начале XII столетия, почти за сто лет до того, как у Англии появилась ее Великая хартия. Usatges («обычаи»), безусловно, положили начало эпохе надежного феодализма в Каталонии.
Основой этого билля о правах было признание того, что бюргеры — ciutadans honrats, почтенные горожане (это определение подходило практически к любому человеку, еще не низведенному до состояния раба) — по закону стоят на одной ступени со знатью. Когда решался какой-либо спор, суду надлежало рассмотреть его, подразумевая равные права сторон. Вместо эдиктов и указов Рамон Беренгер I и его преемники настаивали на соглашениях, договорах между заинтересованными сторонами. «Пактизм» между группировками и отдельными гражданами стал ядром внутренней политики Каталонии и, если не считать завоеваний, краеугольным камнем взаимоотношений с другими государствами.
Пактизм вовсе не привел к идиллии и полной гармонии. Он не освободил рабов и не вернул землю тем крестьянам, которые уже ее потеряли. Не мог он также и усмирить полностью недовольных, что и доказали последующие волнения. С конца XI по XIV век каталонские крестьяне часто восставали против зачатков феодальной системы remenees[26], которая вынуждала их выплачивать огромные налоги землевладельцам еще до того, как они получат свободу, — то есть, по сути дела, рабам приходилось выкупать самих себя. А в XV веке классовые стычки между ремесленниками и рабочими привели к появлению клана Буска, а конфликты между высшей знатью и купцами — клана Бига, благодаря которым город оказался на грани гражданской войны.
Тем не менее иметь билль о правах все-таки было лучше, чем не иметь. Usatges, по крайней мере, немного умерили аппетиты баронов-грабителей и создали атмосферу, в которой крестьяне и торговцы могли защитить свои интересы — в борьбе друг против друга или против знати. Отсюда — одна из главных черт каталонского характера: склонность к сутяжничеству. «Ранние каталонцы, — писал историк Салвадор Гинер, — погрязли в сделках, тяжбах, контрактах, исках, ответных исках, хождении по судам и другим инстанциям». Похоже, они столь же склонны были разбрасываться исковыми заявлениями, как современные американцы.
Уроки феодальной жадности глубоко въелись в характер каталонского крестьянства. Может быть, крестьяне не всегда имели возможность обратиться со своими бедами в суд. Но они сделались упрямыми, всегда готовыми бороться за свои права, еще более консервативными, чем были. Они привыкли считать себя солью земли и стремились сохранить независимость любой ценой. И путь к ней лежал через аренду.
К концу XII века многие крестьяне владели своей землей, но большинство ее арендовало. На практике применялись два вида аренды. Первый вид — наследственная бессрочная аренда земли, система, которая с Х века доминировала на большей части территории Европы: договор о землевладении переходил от отца к сыну и ревниво оберегался арендаторами, так что лендлорд практически не мог его отменить. Некоторые договоры об аренде такого рода, заключенные в XII веке, все еще оставались в силе семьсот лет спустя. В Италии такая система была известна как mez-zadria, а в Испании как censo. Это была обыкновенная издольщина: крестьянин обрабатывал землю и платил налоги. Стоимость семян и инвентаря делили землевладелец и арендатор, как и доходы. Ценз, возможно, был примитивной системой, но она работала хорошо, пока землевладелец и арендатор доверяли друг другу, пока земля была плодородной и пока арендатор трудился на ней не покладая рук. В целом в аграрной Каталонии все три условия соблюдались.
Второй вид аренды возник в связи в производством вина, а виноградарство, даже несмотря на медленный рост молодых лоз, было одной из самых прибыльных отраслей каталонского сельского хозяйства. Арендаторы-виноградари назывались rabassaires; как и при обычной аренде, землевладелец и rabassaire делили расходы и доходы. Но срок аренды был ограничен длительностью жизни ceps, то есть лоз. Когда три четверти лоз отмирало — такое положение называлось rabassa mort, — земля возвращалась к владельцу виноградника, который затем мог заключить новый договор, а мог и не заключать, по своему выбору. Естественно каталонские виноградари очень старались сохранить лозы живыми. Иногда те жили по пятьдесят лет — дольше, чем способен трудиться на земле человек.
Пользуясь законными drets (правами) и furs (привилегиями), фермеры наладили отношения с другими слоями населения, после того как барселонский королевский дом приструнил баронов-грабителей. Фермер при этом еще и ощущал себя образцом истинного каталонца. В этом смысле они были как йомены в Англии. Рыцари и аристократы имели свои архитектурные символы — замки по всей территории. У каталонского фермерства тоже имелся свой символический тип здания, нечто среднее между фортом и фермой, masia, «фермерский дом», или casa pairal, «патриархальный дом».
Символика casa pairal имеет глубокие корни в каталонской истории. Значение патриархального дома к концу ^ХХ века снизилось, потому что большая часть каталонцев живет сейчас в городах и сошла на нет сама структура сельской жизни, основанная на семье. Но со Средних веков до Первой мировой войны casa paira/ был жизненно необходимой составной частью каталонской жизни. В XIX веке эта идея раздулась в социальный миф, огромный и в каком-то смысле мешавший развитию. К 1880-м годам этот миф значил в светской жизни каталонцев столько же, сколько церковь в религиозной. Это был краеугольный камень каталонского консерватизма, дополняющий идею земли и рода. Отчий дом — первичный, квазибиблейский символ собственности и права наследования. Это понятие включало в себя идею самоотверженного труда, верности родине, патриотизма, преемственности, родства. Тут было и осознание себя каталонцем, а не испанцем вообще, притом каталонцем особым, не аристократом, а именно крестьянином. И, прежде всего, придерживаться такого мировоззрения означало не быть иностранцем и отвергать всякого, кто им являлся.
С 1970-х годов множество таких домов куплено и отреставрировано жителями города. Дом, который вы видите из окна автомобиля, может быть собственностью как барселонского художника или вице-президента банка «Сантандер», так и фермера. Форму таких домов также воспроизводят дома по всей Коста-Брава. Многоквартирные вытянутые строения изо всех сил тщетно стараются соответствовать. Фермерский каталонский дом можно отреставрировать, но имитировать его нельзя, а законы и обычаи, связанные с ним, ушли в прошлое навсегда. Это совершенно невероятно, но несколько таких домов сохранилось в самой Барселоне, выжило с тех времен, когда вокруг них расстилались «сады и виноградники». Самый старый из них — это Масиа Торе Рондона, построенный в 1610 году и теперь являющийся пристройкой к гостинице «Принцесса София». Другой — Масиа Канн Планас на проспекте папы Иоанна XIII, где теперь штаб-квартира футбольного клуба «Барселона». Другие, такие как Масиа Кан Фаргас (Пассейч Марагаль, 383389), были построены в XVIII веке или чуть позже. Есть один великолепный экземпляр XVII века: толстые белые стены, каменные своды арок, солнечные часы, и все это — на темной Каррер д’Эсплугас, в пещерах Льобрегат, в южной части города, но он закрыт для посетителей. Чтобы найти действительно старые дома такого рода, надо отправиться в сельскую местность.
Подобно тосканской casa colonica и провансалькой mas, которые каталонский дом очень близко напоминает, каталонская masia пришла к нам из Средних веков. Но ее корни гораздо старше — в деревенской villa, укрепленной ферме римских поселенцев: с толстыми стенами, пристройками для животных, смотровыми башнями. Некоторые masias прямо построены на фундаментах ранних римских villae и повторяют план их постройки. Дизайн этих ферм ни в коем случае не являлся чем-то устойчивым. Нет стандартной планировки masia. Такие дома были полностью функциональны и формировались подобно птичьему оперению или желудочно-кишечному тракту млекопитающих, в зависимости от местных климатических условий и социальной среды. Их архитектором была сама эволюция.
Во влажных, холодных Пиренеях фермы имеют высокие пирамидальные крыши, чтобы на них не задерживался снег, дополнительные лестницы, конюшни и загоны для скота напротив дома (чтобы от навоза шло дополнительное тепло), крошечные окошки и стены поистине циклопической толщины. В предгорьях крыши становятся плоскими, окна увеличиваются, хотя и ненамного. Лестницы — внутри, возможен небольшой clos, «помещение, отделенное стеной». На равнинах Ампурдана, Вика или в Таррагоне наклон крыши опять-таки не очень выражен, а три-четыре чердачных окошка находятся прямо под коньком. Иногда встречается крыльцо с аркадами, дверные и оконные проемы становятся больше, хотя и закрыты массивными дубовыми дверьми и окнами. Может иметься и сторожевая башня, чтобы видеть наступающих сарацин или другого неприятеля.