нно схоластическими в своей верности греческой традиции. Религиозные — другое дело. Тут он был антирационалистом. Вера и разум несовместимы, и единственный способ познания — прямое прозрение. Виланова, по сути дела, был главным в Испании выразителем самой могучей идеологии, овладевшей умами в промежутке между Иисусом Христом и Карлом Марксом, — учения итальянского мистика Иоахима де Фьоре (1145–1202), лежавшего в основе харизматического христианства, и не только.
Иоахим, калабрийский ученый-отшельник, верил, что Библия содержит эзотерические смыслы, которые можно расшифровать. Если подобрать правильный ключ, то Ветхий и Новый Заветы, и особенно Откровение, могут открыть будущее. Он представил историю человечества состоящей из трех эпох, каждая из них — под знаком кого-то из Троицы. Первая — эра Бога Отца, отмеченная страхом, рабством, и законом. Вторая — эпоха Сына, начавшаяся с рождения Иисуса Христа: период относительного просветления, омраченный многими пороками. Третья должна стать эпохой Духа Святого, который превратит мир в один огромный монастырь, обитатели которого застынут в экстатическом созерцании божественного. В эту эпоху все станет общим; моего и твоего больше не будет; иудей, араб, язычник — все придут в лоно церкви, войны закончатся, человечество достигнет той точки, дальше которой никакое развитие невозможно. Но прежде, чем это случится, явится Антихрист. Князь Тьмы придет и разрушит прогнившую церковь. А затем сгинет сам в последней битве Добра со Злом. Эта третья эра уже близка. Иоахим де Фьоре предсказывал ее начало где-то между 1200 и 1260 годами. Он не увидел эту эпоху, не дожил до этого времени, но не увидел ее и никто другой.
Арнау де Виланова
Как показывает Норман Кон в «Поисках золотого века», историческая фантазия Иоахима де Фьоре лежит в основе множества более поздних идей, от анабаптистских движений XVI столетия вплоть до теории трехступенчатой эволюции Огюста Конта, от хаттеритов и рантеров[27] до самой действенной химеры ХХ века — марксистской веры в мировую революцию, диктатуру пролетариата и конец истории. И в Барселоне Арнау де Виланова не только полностью усвоил эту фантазию, но и проповедовал ее всю жизнь. Похоже, он «заразился» ею в Монпелье от «духовного» крыла францисканцев, учеников и последователей Иоахима, считавших себя провозвестниками, авангардом, так сказать, грядущего золотого века. И вот практикующий врач стал самым яростным антиинтеллектуалом в Испании. «Совершенно точно, — провозглашал он, — что, изучая философию, человек не начинает любить Бога больше; он лишь становится большим софистом и болтуном… и что еще того хуже — большим лицемером». Официальная церковь нс обращала на него внимания. «Занимайтесь медициной, — сказал папа Бонифаций VIII Виланове, — а не теологией, и мы воздадим вам почести».
Однако барселонский королевский дом взирал на учение де Фьоре со священным ужасом, а на Виланову — как на ученого, возможности которого граничат с волшебством (научные интересы Вилановы лежали в таинственных областях: алхимия, прорицания и астрология). В 1281 году Виланова стал придворным врачом Пера II Великого, потом учил сыновей короля, которым со временем предстояло взойти на трон Каталонии и Арагона под именами Альфонса II Свободомыслящего и Жауме II Справедливого. Он был не просто наставником: Жауме II, кажется, очень серьезно рассчитывал на него не только как на советника в политических делах, но и как на толкователя снов. Виланова более двадцати лет влиял на королевский двор и его политику, будучи астрологом, врачом, наставником принцев, «волшебником». Он сформулировал свои взгляды в двух книгах: «De Тempore Adventus Antichristi» («О времени пришествия Антихриста», 1297) и «De Misterio Cymbalorum» («О тайне символов», 1300). В этих книгах он рассуждал о том, что барселонский королевский дом должен сыграть решающую роль в приближении «золотого века». Ему предстоит очистить от скверны церковь, обратить или уничтожить иудеев, вернуть Иерусалим, искоренить ислам, создать новую христианскую империю с владениями по всему миру, чьей столицей станет не прогнивший Рим, а Сицилия, которой в те времена правили Пер II и его наследники. Подобные идеи, должно быть, наполняли головы графов эсхатологическими мечтами о высоком предназначении, а сочинения Вилановы и обаяние его личности, видимо, разжигали их политику экспансии в Средиземноморье, а также питали вполне рациональные надежды на успешную торговлю.
Имперские амбиции Каталонии росли безудержно быстро, и торговля от них не отставала. Еще до конца XIII века графы-короли обзавелись консульствами не менее чем в 126 городах Средиземноморья, от Малаги до Константинополя, от Венеции до Бейрута, от Монпелье до Мальты, от Фамагусты до Триполи.
Поскольку каталонцы есть каталонцы, и тогда они были не менее националистично настроены и хвастливы, чем сейчас, росли также их претензии на культурное главенство. Например, они владели значительной по размеру колонией в окрестностях Афин и Пелопоннеса. И ура-патриотически настроенный епископ Барселонский в период правления Жоана 11 Вероломного (1398–1479) заверил парламент, что «прославленные и древние Афины, где некогда зародилось красноречие и ученость Греции, разговаривают теперь по-каталански». Разумеется, ничего подобного на самом деле не было и в помине.
Торговля Барселоны с левантийскими городами (Константинополь, Бейрут, Александрия) была доходной, так как с ними торговали предметами роскоши. Барселонские купцы экспортировали шерстяные ткани и овчину, сушеные фрукты, оливковое масло, кораллы, олово и железо. Ввозили же перец, ладан, корицу, имбирь (всю средневековую Европу охватила мания специй — сильный аромат убивал прогорклый привкус мяса в отсутствие холодильников; особенно сильно увлекались специями гурманы-каталонцы). Еще они ввозили квасцы и рабов. Во все уголки империи — на Балеарские острова, Сардинию, в Неаполь и на Сицилию — везли ткани, изделия из кожи, шафран, оружие в обмен на сицилийскую пшеницу, хлопок, рабов и на сардинские кораллы и соленую рыбу. Торговали даже через Атлантический океан с Фландрией, откуда получали тончайшие ткани. А когда Барселона укрепилась в западном Средиземноморье, она наладила еще более прибыльную и быструю торговлю с Северо-Западной Африкой через Тунис. Графы-короли не покорили африканское побережье, хотя, разумеется, мечтали об этом. Хроники Берната Дескло и Рамона Мунтанера полны фантазий об этих землях. Мунтанер, склонный путать и подтасовывать факты, чтобы подогнать историю к интересам рыцарей, обвинял папу в том, что тот не оказал его королю Перу III Церемонному военной помощи, которая позволила бы захватить Тунис. Но что нельзя завоевать, то можно получить по договору. К началу XIV века барселонские каравеллы уже возили берберам сушеные фиги, валенсийский рис, сыр, орехи и целые мили тканей, а домой возвращались с грузом хлопка-сырца, красителей и, главное, берберского золота.
Каталонская еврейка с нашитой на одежду красно-желтой меткой.
В основном с Северной Африкой торговали каталонские евреи, на которых в XV столетии обрушатся все ужасы испанского христианского антисемитизма. Но в ХШ и XIV веках графы-короли их ценили не из религиозных симпатий, а просто потому, что они были полезны: евреи могли быть торговыми агентами в североафриканских городах, что совершенно исключалось для XIV век. Часовня Святой Лусии, Таррагона христиан. В Барселону, как и в Венецию, хлынули деньги. Что может быть лучше торговца? Только два торговца. Или, по крайней мере, так можно было заключить из панегириков, которые сочиняли нарождавшейся буржуазии каталонские теологи, например Франсеск де Эйшименис (13301409). Несмотря на свое францисканское прошлое, к честной бедности он никого не призывал. В 1383 году он написал трактат «Regiment de 1а Cosa Publica» («Управление общественными делами»), часть монументального труда под названием «Lo Crestia». Это задумывалось как монструозная тринадцатитомная энциклопедия правил и практических советов, где должно было найтись объяснение всему на свете. Он закончил только первые четыре тома, включавшие в себя 2500 глав. В «Regiment» Эйшименис клеймил военачальников и тиранов и утверждал, что лучшая защита от них — средний класс. Буржуазия, с присущей ей разумностью и народным духом, для него олицетворяла каталонские добродетели. Вся структура соглашений и переговоров зависела от людей, а пактизм — высшее достижение каталонской жизни. Этих людей, считал он, надо оберегать и защищать. Что хорошо для дела, которым они занимаются, хорошо и для Каталонии:
Стране, где процветает торговля, где ничто не мешает развитию рынка, где почва плодородна, ничего лучшего и пожелать нельзя. Потому… торговцев надо поощрять и поддерживать более, чем всех остальных граждан. Они — жизнь народа, его сокровище, выразители народных интересов. Они дадут пропитание беднякам, обеспечат развитие торговли, удовлетворят все потребности страны. Без торговых людей общества распадаются, короли превращаются в тиранов, молодые не находят применения своим силам, а бедные плачут. Рыцарей и ростовщиков не заботит благотворительность.
Только купцы склонны жертвовать свои деньги, только они опекают простых людей.
«Все, что делается, делается деньгами», — писал поэт с Майорки Ансельм Турмеда (1352?-1425?) в своей «Похвале деньгам»:
Правда будет, словно ложь,
А судья, что адвокат,
А глупец — ученый муж —
Были б только деньги.
\
И добро творят, и зло:
Чертом станет человек,
Иль, наоборот, святым —
Были б только деньги.
Дети песенки поют,
А священники — псалмы
Из-за денег, из-за них
(кармелиты тоже)!
Так что денежки имей!
Заимел — не упускай!
Коль их много у
тебя, Станешь римским папой.