noblesa castral, лишившись потомства, оказалась исключенной из политического процесса.) Филиппу IV и Оливаресу не удалось навязать провинции централизованные законы — мадридская казна и армия были для этого слишком ослаблены. Но Филипп V был человеком стальной воли, сторонником централизованной власти по убеждению и по воспитанию. Он унаследовал почти религиозную страсть своего отца Людовика XIV к централизованному государству, такому, Чтобы все нити вели напрямую к монарху и его министрам. Все тринадцать лет войны он неуклонно, твердой рукой вел Испанию к централизму. И все же Филипп V хотел по возможности сохранить дружеские отношения с каталонцами и, чтобы угодить им, готов был зайти довольно далеко. По крайней мере, сначала.
В 1702 году он нанес визит в Барселону. Впервые за целое поколение созвали каталонские кортесы, чтобы те присягнули королю. В последний раз кортесы собирались тридцать лет назад, а потом из-за всеобщего попустительства и безразличия перестали действовать. Король изложил перед ними программу каталонской автономии. Он вернул Каталонии графства Серданья и Руссильон к северу от Пиренеев. Он определил княжество как «свободное и независимое» и говорил о «каталонской нации», объединенной древними обычаями и общим языком с Валенсией и Балеарскими островами. Он объявил Барселону свободным портом, чьи суда могли торговать (впрочем, с некоторыми ограничениями) с испанскими колониями в Карибском море.
Каталонцы со свойственным им упрямством не поверили ни одному его слову, так что неизвестно, выполнил бы Филипп V свои обещания. Раздраженный отсутствием отклика со стороны подданных, он «закрутил гайки», назначив наместником на редкость высокомерного и глупого кастильского дворянина Франсиско Фернандеса де Веласко, герцога Фриаса, чьи грубые ошибки скоро отбили у каталонцев всякую охоту верить обещаниям Филиппа V.
Каталонцы теперь больше чем когда-либо хотели видеть на троне Габсбурга, эрцгерцога Карла. На церемонии в Вене в сентябре 1703 года Карл был провозглашен Карлом III, королем Каталонии, Арагона и Кастилии. К 1705 году он, казалось, уже выиграл войну, и каталонцы официально заявили о своей верности. Они также подписали договор с Англией. Коварный Альбион обещал поддержать их в войне против Бурбонов своим средиземноморским флотом, но (не в первый и не в последний раз) нарушил слово. В ноябре Карл III вошел в Барселону со своей многонациональной армией, и сначала дела у него шли очень хорошо. Он прошел от Барселоны до Мадрида, но madrileños[30] ненавидели Карла не меньше, чем каталонцы его противника, так что переворот не удался. Филипп V нанес ответный удар, отбросил Карла в Валенсию, а затем разбил его армию в битве при Альмансе весной 1707 года. Изрядно потрепанный, Карл отступил в Барселону, а Филипп показал Каталонии, что ее ожидает, лишив Арагон и Валенсию всех свобод и прав.
Это только укрепило решимость каталонцев, которые, столь неразумно ввязавшись в войну, сражались до конца с героизмом истинных камикадзе, в ущерб собственным интересам. Им не на кого было рассчитывать. Карл III с достоинством отступил на север из Барселоны в 1711 году, оставив свою жену в качестве регента. В 1713 году уставшее от войны английское правительство помирилось с Францией и с Филиппом V, бросив Каталонию на произвол судьбы. В марте 1714 года Карл (который после неожиданной кончины брата стал императором Священной Римской империи Карлом VI и мог теперь разговаривать с Бурбонами на равных) подписал мирный договор с Филиппом V. Каталония осталась одна — сражаться без крупных союзников за безнадежное дело. К лету 1714 года из всей Каталонии одна лишь Барселона еще держалась против армии Бурбонов, которая, после ухода британских кораблей, блокировала порт с моря.
Статуя Рафаэля Касановы
Город располагал всего десятью тысячами солдат, и это число вскоре сократилось: военные действия, голод, болезни. Но всякого мирного жителя, способного поднести воду к городским стенам или бросить в неприятеля камень, объединял с защитниками единый фанатичный порыв. Каждому мужчине старше четырнадцати выдали оружие по приказу каталонского командующего Антони де Виллароэля. Бурбонской армией командовал незаконнорожденный сын короля Англии Якова II Яков Стюарт, герцог Бервик (и герцог Лирии — в награду за заслуги в разгроме Габсбургов при Альмансе семь лет назад). Были эпизоды беспримерной храбрости: пятидесятичетырехлетний Рафаэль де Касанова-и-Комес, юрист, последний conseller en сар[31] Барселоны, поднял штандарт святой Евлалии и повел солдат в контратаку в последний день осады. Виллароэль несколько раз грозился сложить с себя командование, потому что жители Барселоны отказывались даже слушать Бервика, предлагавшего помилование в обмен на сдачу. А Совет Ста, который контролировал всю гражданскую власть в Барселоне с тех пор, как Депутация проголосовала за самороспуск, охватила такая религиозная экзальтация, что он издал официальный указ, назначавший Святую Деву командующей армией. Хоть Святая Дева и спасла Каталонию от нашествия саранчи в 1687 году, на сей раз она не смогла совершить чудо.
Глава 3Под цитаделью
Барселона сдалась Бурбонам безоговорочно 11 сентября 1714 года — дата, которая так некстати считается национальным праздником Каталонии. Каталонские националисты, начиная с XIX века, писали о XVIll столетии как о периоде репрессий, когда ничего не складывалось — ни в политике, ни в экономике, ни в праве, ни в языке, ни в искусствах. Легенда о «тирании Бурбонов» в XVIII веке поддерживается до сих пор на всех уровнях: еще не так давно каталонские дети, отправляясь в уборную, говорили, что идут «навестить Филиппа», имея в виду Филиппа V, ненавистного монарха-Бурбона. Но все это надо, что называется, «делить на два». Разумеется, не было недостатка в горячих головах из Кастилии, мечтавших увидеть «предателей»-ка-талонцев наказанными, а город их разрушенным, подобно Карфагену, разрушенному римлянами. Но Филипп V не стал принимать радикальных мер. Разгул жестокости, связанный с победой Бервика, закончился, и граждане Барселоны, особенно средний класс, уютно устроились при правительстве Бурбонов, и даже процветали следующие сто лет. По меркам ^ХХ века это не являлось оккупацией. Считать Каталонию бессовестно угнетаемой, томившейся под ярмом Мадрида, подобно Франции под властью нацистов или Польше под пятой Москвы, было бы неверно, хотя, конечно, очень заманчиво, особенно для демагогов-сепаратистов.
Тем не менее война есть война, и завоевание есть завоевание. Распоряжения, данные Филиппом V Бервику как маршалу, захватившему город, были весьма просты. Каталонцы должны понять, чту влечет за собой неверный выбор союзника. Маршалу надлежало уничтожить всю политическую структуру каталонского государства — оно теперь подчинялось напрямую Мадриду. Любой намек на бунт — не то чтобы у полуголодной и измученной осадой Барселоны были силы сопротивляться — следовало беспощадно подавлять.
Виллароэль бежал. Бервик повесил одного из лидеров повстанцев, Морагеса, и его старших офицеров. После этого их тела были четвертованы, а головы выставлены на шестах у главных городских ворот. Голова Морагеса оставалась выставленной на обозрение двенадцать лет. Некоторое количество сопротивлявшихся похоронили в общей могиле рядом с Санта-Мария дель Мар. Теперь на этом месте стоит памятник, воздвигнутый в 1974 году — низкая стена красного гранита, к которой веером спускается площадь. На памятнике выбиты слова популярного поэта Серафи Питарра:
На кладбище Моререс
Не похоронено ни одного предателя:
Даже при том, что мы лишились флага,
Это благородная могила.
Около четырех тысяч уцелевших каталонских солдат оказались в тюрьме или были депортированы. Смерти подобно было попробовать покинуть Каталонию без паспорта, хотя тысячам удалось бежать на Менорку и Майорку в рыбацких шлюпках. Они надеялись уплыть еще дальше на британских судах, отправлявшихся в средиземноморские порты.
В Барселоне все крепости, склады, казармы, укрепления и редуты, которые не являлись собственностью короля, были разрушены, и это разрушение предвосхищало уничтожение всей политической структуры Каталонии. Первым ударом стал декрет о «новом плане». Его издал Хосе Патиньо, ставший в 1714 году президентом королевской комиссии юстиции и управления.
Патиньо хорошо понимал особенности Каталонии и представлял себе, на что идет. Он прекрасно знал упрямство, твердолобость, склонность к сутяжничеству, гордыню каталонцев и был решительно настроен прижать их, чтобы они подчинились королю «если не из преданности и любви, то хотя бы повинуясь силе оружия». Каталония, как он докладывал Филиппу, «может быть нам очень полезна благодаря большой плотности населения и его трудолюбию. Страна густо населена, не за счет большого числа городов, а за счет множества маленьких деревень, жители которых едва ли хоть сколько-нибудь юридически, да и просто образованы. Они ничему не учились, ничего не смыслят в политике, непослушны и практически не религиозны… Им присущи врожденное свободолюбие и пристрастие ко всяким видам оружия. Они вспыльчивы и мстительны. Им ни за что не следует доверять, ибо они вечно что-нибудь затевают и замышляют, и норовят ускользнуть от правосудия. Они — себе на уме».
Поэтому ни один из каталонских законов не должен был уцелеть. «Новый план» запрещал как Депутацию (которая, правда, уже сама проголосовала за самороспуск незадолго до того, как вошли войска Бервика), так и древний Совет Ста. В дальнейшем испанский король в Мадриде должен был править Каталонией, как и остальной Испанией, через своих проконсулов — ненавистных местным жителям коррехидоров. Этих чиновников было двенадцать, ни один из них не был каталонцем, каждый стоял во главе одной из вновь обозначенных провинций Каталонии (Барселона, Матаро, Таррагона, Сервера, Ллейда, Вилафранка де Пенедес, Манреса, Вик, Пуигсерда, Жерона, Тортоса и Таларн). «Новый план» отнимал все, что оставалось от прежних каталонско-арагонских территорий в Средиземноморье: Менорку, Сицилию, Сардинию, Неаполь. Он аннулировал «конс