В XVIll веке «удельный вес» подобных дворцов в масштабах города был невелик. Барселонета представляла собой лишь полумеру. Двадцать пять акров дополнительного пространства не могли защитить от существенных социальных перемен — развития промышленности, увеличения количества мелких магазинчиков, числа ремесленников, роста населения. В 1717 году, когда возводились muralles, в Барселоне жили и работали всего 37 000 человек. К 1798 году население увеличилось втрое — то есть 130 ООО человек теснились на той же территории. Это был все еще преиндустриальный город, но индустриализация уже приближалась, а в XVIII веке у городских властей Барселоны отсутствовал четкий план градостроительства. Строители и дельцы делали все, что могли — то есть строили беспорядочно и хаотически. Средневековый центр Барселоны начал превращаться в трущобы, набитые архитектурными памятниками.
Стиснутая стенами, Барселона не могла распространяться вширь. Ей позволено было расти только в высоту. В последней четверти XVIll века 80 процентов строительства в Барселоне состояло в превращении города в трущобы: пристраивали к старым зданиям новые этажи, мелко нарезали те, что уже имелись, чтобы увеличить количество комнат. В 1772 году всего 13 процентов жилых зданий достигало четырех и более этажей. К 1790-м годам их стало уже 72 процента. Бедняки Барселоны, обитая в этих домах, работая в темных подвалах, потребляя воду из колодцев, граничивших с выгребными ямами, периодически страдая от вспышек холеры и желтой лихорадки, жили в не лучших, а может быть, и худших санитарных условиях, чем жители Лондона или Парижа. Всеми этими причинами и объясняется постоянное недовольство и значительная нестабильность patuleia, то есть городской толпы, скорой на гнев и расправу, легко подстрекаемой на что угодно, постоянного источника беспокойства для наместников Бурбонов, капиталистов и вообще всех, кто был экономически или политически заинтересован в поддержании существовавшего положения вещей. В первые годы XIX века немногие обозреватели политической жизни в Барселоне решились бы провести четкую границу между «толпой» и «народом», как это делали писавшие о Лондоне. Целый город, а не просто часть его населения был склонен к волнениям.
Когда разразилась Великая французская революция, в Каталонии не нашлось крепкого буржуазного блока, готового повторить ее у себя на родине. Недостатка в недовольстве рабочих не было, но это недовольство могло спровоцировать разве что бунты, но не революцию. В 1789 году, том самом, когда в Париже разразилась революция, Барселона была слишком ослаблена хлебными бунтами, rebomboris del ра. Но войну 1793–1795 годов между Испанией и Францией с энтузиазмом поддержали все сословия каталонского общества. Как и в остальной Испании, здесь были организованы комитеты защиты «веры, отечества и короля». К тому же каталонцы восприняли конфликт как повод вернуть себе территорию Руссильона. Впрочем, с этой надеждой им скоро пришлось расстаться, потому что французы, вместо того чтобы отдать провинцию, захватили Фигейрас на каталонском побережье. Эта безрезультатная война завершилась Базельским договором — даже Бурбоны умели договариваться с французскими революционерами. В 1795 году Испания вступила в альянс с Францией, который обернулся для Каталонии экономической катастрофой: теперь в наполеоновских войнах Испания была на французской стороне, и британский флот тут же блокировал ее торговлю с Америкой. В 1804 году Испания (в значительной степени Каталония) экспортировала в американские колонии товаров на сумму 20 миллионов песет. К 1807 году эта сумма уменьшилась до 50 тысяч песет. Такой резкий обвал не разрушил полностью текстильную и винодельческую промышленность Каталонии, но существенно замедлил их развитие и вызвал значительную безработицу. Это привело к ярко выраженным франкофобским настроениям в Барселоне. Их вполне разделяли в Мадриде. «Con todo el mundo Guerra, — не раз повторял король Карлос IV, — у paz con Inglaterra!» — «Со всем миром война, но с Англией — мир!» К 1808 году главный интеллектуал Барселоны, историк Антони де Капмани-и-Монпалау (1742–1813) — убежденный либерал, выступавший против королевского абсолютизма и инквизиции, в 1802 году создавший архив Королевского наследия Каталонии, знаток каталонской культуры, в общем, человек, чье мировоззрение соответствовало идеалам Возрождения, — уже трубил в рог, созывая на священную войну против французов:
В этой войне откроем мы все двери… В этой войне мы вернем себе торговые связи с Англией… Только войной, этим ужасным, но живительным оружием мы добудем себе право отказаться от нечестивого философствования и продажности, свойственных нашему образу жизни…
Общая ненависть каталонцев к французам, подогреваемая воспоминаниями об их «дезертирстве» в Войне за испанское наследство сто лет назад, явилась как бы репетицией сопротивления каталонцев в Полуостровной войне 1808–1814 годов, когда армия Наполеона — действуя в рамках франко-испанского альянса — оккупировала полуостров и посадила Жозефа Бонапарта на трон в Мадриде.
Испанское сопротивление началось с восстания в Мадриде против короля-завоевателя, знаменитого «Второго мая», которое обессмертил Гойя. Волнения быстро распространились и на Каталонию, которая отказалась признать королем ставленника французов и надеялась на возвращение принца Бурбона, Эль Десеадо (Желанного) Фердинанда VII. Было ли это сопротивление первым проявлением испанской общности или еще одним выступлением во имя каталонской автономии? Историки много спорили об этом, и, возможно, через столько времени уже невозможно установить, за что имено тогда дрались каталонцы. За нацию, разумеется, но ведь могут быть разные определения нации, начиная с «людей каталонской национальности» (так это формулировалось в пику Мадриду) до идеи формирования под властью Бурбонов своеобразной этнической, культурной, мистической общности, включающей в себя всех людей испанского происхождения и испанскои культуры в обоих полушариях, от Теночтитлана до Монтжуика. Зато было совершенно ясно, против чего они боролись: против Наполеона и французских и итальянских войск, которые тот привел на каталонскую землю. Напрасно французы старались остудить гнев жителей оккупированных территорий. Наполеоновский маршал, ответственный за Каталонию, Пьер-Франсуа-Шарль Ожеро, герцог Кастильоне, пытался убедить, что эта оккупация — большое достижение каталонского патриотизма. «Покорители Афин и Неопатрии! — вещал он. — Отечество, Каталония, должна возродиться из пепла. Население вашей страны, которое уменьшилось со времени открытия Америки, восстановится и станет еще многочисленнее, чем было во времена наивысшей славы Каталонии! Великий Наполеон даст вам новую жизнь! Он обратил на вас свой отцовский взор!.. В 1641 году, борясь за самоопределение, вы просили Францию управлять вами, многие годы оставались под ее покровительством. Ваша промышленность, занятия, образ жизни так схожи с нашими, что вас с полным правом называют французами Испании».
Никто в Каталонии не верил этим увещеваниям паука, обращенным к мухе, и сопротивление продолжалось, вынудив французов осадить Жерону (потерявшую половину своего населения), Таррагону и Тортосу. Это породило зверства, которые поразили даже наполеоновских офицеров, как совершенно немыслимые. Один из них вспоминал, как на перекрестке дорог каждую неделю закапывали по тридцать каталонских курьеров. Еще он видел во дворе фермы, недалеко от места, где каталонцы подстерегли и удавили десятерых французских солдат, дерево, на ветвях которого висели седобородый старик-отец, пятеро его сыновей, монах-доминиканец, англичанин и еврей.
Французы держали под контролем города, но не сельскую местность. Каталонцы были плохо вооружены и плохо организованы, но способны на удивительные по своей дерзости и храбрости вылазки. Кроме того, их поддерживали широкие массы населения — фермеры, ремесленники, духовенство, разбойники, скрывавшиеся в горах, городские рабочие. Именно эта война ввела в европейские языки слово «герилья». Это была своеобразная игра в догонялки, ничего общего не имевшая с великими битвами, которые Наполеон вел повсюду. Мистически настроенные каталонские националисты позже будут представлять некоторые эпизоды как подвиги, достойные Гектора и Аякса. Самой знаменитой (в этих местах, по крайней мере) была битва при Бруке в 1808 году, где одна или две тысячи каталонцев из нерегулярных формирований застигли врасплох четырехтысячную колонну французов на склоне массива Монтсеррат (Монсеррат) и преградили им путь. Этой победой, настаивает легенда, каталонцы были в значительной мере обязаны энергичному мальчишке-барабанщику, чья дробь, разносимая эхом по горам, заставила французов поверить, что они окружены гораздо более крупными силами противника.
Хотя каталонские вооруженные силы и считались временно мобилизованными, они продолжали влиять на гражданскую жизнь в стране долгое время после того, как французы в беспорядке отступили из Испании в 1814 году, и существовали здесь и задолго до их прихода. Они были широко известны как sometents — «Гражданские добровольцы», и такая форма мобилизации для противостояния социальным угрозам и нарушениям порядка относится к правлению Жауме I в ХШ веке. Sometents были одним из каталонских институтов, распущенных Бурбонами в 1715 году, но в каком-то смысле они были неистребимы. Их сбор и формирование — задачи, которые постоянно решали разные военные силы, возникавшие в Каталонии и по всей Испании в качестве оппозиции французской угрозе. Существовали и miquelets, столь же нерегулярная сила, которая, если говорить грубо, соответствовала Национальной гвардии Великой французской революции. В городах, особенно в Барселоне, добровольцы создали гражданское ополчение, формирования постоянно вооруженных граждан, которые очень городились своей социальной ролью, независимой ни от какой политики.
Кроме того, что они по мере сил боролись с Наполеоном, трудно сказать что-либо определенное об этих партизанских группировках, особенно глядя сквозь туман войны и патриотических мифов. Никто не знает, сколько именно их было: предположительно от 30 000 до 150 000 человек. Некоторые отряды состояли из экстремистски настроенных реакционеров и действовали под руководством вооруженных священников — предшественники карлистов, которые наделают столько дел в Каталонии позже, в XIX веке. Некоторые были обыкновенными бандитами. Иные — отчаянными патриотами с весьма расплывчатыми политическими взглядами. Они боролись за объединение Испании под властью Фердинанда VII. Были и те, кто мечтал об отделени