и от Мадрида. Однако в Барселоне ополчение состояло из либералов левого крыла. Оно была создано недолго просуществовавшей Кадисской конституцией 1812 года. Одним из первых указов по возвращении из ссылки после поражения Наполеона Фердинанд VII запретил конституцию вообще. Ополчение, хоть оно и ушло в подполье, не было расформировано. Просто в периоды наибольшего консерватизма властей оно как бы пряталось: было официально распущено на период с 1814 по 1820 год и вновь появилось лишь в «либеральное трехлетие» (1820–1823); снова распущено в 18231834 годах и снова собрано под другим названием — городское ополчение, — под которым и просуществовало с 1834 по 1843 год. Вновь распущенное после «пищевых восстаний» 1843 года (хамансия), оно возродилось десятью годами позже, чтобы опять уйти в подполье в 1856 году. В конце концов, с падением и ссылкой монарха-Бурбона после революции 1868 года, оно вновь появилось в Барселоне под названием «Волонтеры свободы» (позже — «Волонтеры республики»), прежде чем окончательно исчезнуть в 1875 году. В первой половине XIX века ополчение обладало значительным политическим влиянием в Барселоне, сыграло ключевую роль в установлении конституционной монархии между 1834 и 1843 годами. Оно не было силой, выражающей собственно интересы рабочего класса, но симпатизировало радикалам, и управляли им часто радикалы. Уже по одной этой причине оно было полезно своему городу и помогало его развитию.
В первой половине XIX столетия Барселону формировали не только развивавшаяся промышленность, но также и… насилие. Между наполеоновскими войнами и «Трагической неделей» 1909 года каталонцы не раз набрасывались на свой город с яростной мстительностью, сжигая символы абсолютистской власти и церкви. А от либеральных политиков старая Барселона понесла больше убытков, чем от разъяренной толпы, и это называлось городским планированием.
Потери, понесенные архитектурой за шесть лет французской оккупации (1808–1814), были вполне переносимы. Да, монастыри стояли пустыми — некоторые в оккупацию использовались как казармы, склады, конюшни, — но единственным крупным культовым зданием, стертым французами с лица земли, был монастырь Иисуса, вместе со своей церковью стоявший за стенами, там, где сейчас Эйшампле, на участке между Виа Лаэтана и Пассейч де Грасиа. Монастырь Жонкерес XIV века (который дал имя Каррер Жонкерес рядом с западной стеной) превратили в военный госпиталь, и бенедиктинские монахини так и не обосновались там снова после войны. Его снесли почти столетие спустя, чтобы проложить Виа Лаэтана.
Первая из больших потерь XIX века в Готическом квартале была результатом «либерального трехлетия» — короткой и нервной конституциональной интерлюдии в правление Фердинанда VII. Оказавшись снова на троне после ухода французов, Желанный упрямо отвергал любую форму конституционального вмешательства в свое правление. Первым делом он в 1814 году отменил конституцию, принятую в 1812 году умеренными в Кадисе. Затем в 1820 году монаршая ненависть к демократии привела к классическому pronunciamiento или «декларации» молодого либерально настроенного офицера Рафаэля Риего. Королю был предложен выбор: поклясться на конституции 1812 года или убираться прочь. Бледный от гнева и страха Фердинанд поклялся в 1820 году, и начался короткий, иллюзорный период либерализма.
Слово liberales, как и guerrilla, стало еще одним наследием наполеоновской оккупации. Оно появилось и вошло в обиход, когда депутаты Кадисских кортесов обсуждали конституцию 1812 года, нацеленную на разрушение режима Бурбонов. В Барселоне власть тоже была в руках умеренных либералов. Один из их проектов — придать большее значение зданиям в Готическом квартале, где находились Ажунтамент и Женералитат. То есть «упорядочить» неразбериху улиц, а также церквей и монастырей вокруг них постройкой двух прекрасных площадей, одной «жилой» (Пласа Реал, прямо на выходе с Рамблас), а другой — церемониальной (Пласа Сант-Жауме, через которую теперь смотрят друг на друга здания Ажунтамент и Женералитат). Между ними пролегала бы поперечная улица, рассекающая Готический квартал с севера на запад и названная именем Фердинанда VII, в каталонской транскрипции — Каррер де Ферран.
По будущим стандартам Османа или Ле Корбюзье это был весьма скромный «разрез», но ему мешало несколько зданий. Место будущей Пласа Реал было занято большим монастырем капуцинов, монастырем Святой Мадонны, поcтроенным в XVIII веке. Возможно, он не был такой уж большой потерей, во всяком случае, его потеря была несопоставима с выигрышем от площади. Но чтобы продлить Пласа Сант-Жауме, строителям пришлось снести одну из прекраснейших барселонских церквей в стиле романеск, приходскую церковь Сант-Жауме. От нее не осталось ничего, даже паперти XIV века со знаменитой резьбой, о которой не сохранилось точных сведений. Церковь разрушили в 1823 году. Планировщики вошли во вкус, им словно нравилось слушать, как рушатся своды зданий, они стали подыскивать другие церкви, чей снос обеспечил бы городу новое пространство. Нацеливались на монастыри Мерсе и Св. Катерины, на великолепную церковь XIII века в Карме и на монастырь кармелитов к югу от Рамблас. Либералы даже хотели убрать статую святой покровительницы города Евлалии с Пласа де Педро, места ее мученичества. Но эта идея была встречена таким яростным взрывом народного негодования, что реформаторам пришлось довольствоваться тем, что статую задвинули в угол площади. Впрочем, вскоре Евлалию передвинули обратно в центр. Столетием позже, в 1936 году, анархисты сбросили бедную святую с постамента. На этот раз уцелела только ее голова. (В конце концов в 1951 году памятник был воссоздан Фредериком Маре-и-Деуловолем по фотографиям.)
В 1820-е и 1830-е годы в Барселоне строилось мало важного. Когда страну сотрясают политические конвульсии, ничего нового обычно не строят. Город разрушался, а правительство отвлеклось на иностранную оккупацию и гражданскую войну. Каррер де Ферран, начавшись от Рамблас, к 1826 году достигла Каррер д'Авиньо — половины намеченной длины — и остановилась из-за недостатка средств.
Когда трехлетний фарс с конституцией приближался к концу, качели испанской власти снова качнулись вправо: французские войска под громким названием «Сто тысяч сыновей Людовика Благочестивого» и под командованием герцога Ангулемского, в соответствии с условиями Священного союза между Австрией, Пруссией и Россией, прошли через Пиренеи, чтобы положить конец «трехлетию» и восстановить Фердинанда VII во всех его абсолютистских правах. Имело место серьезное сопротивление со стороны каталонского ополчения под командованием регента Каталонии, человека умеренных взглядов, генерала Эспос-и-Мина. Но оно не продлилось долго. Один за другим каталонские города пали — Таррагона, Ллейда, Вик. Барселона окончательно сдалась в ноябре 1823 года и оставалась оккупированной французской армией до 1827 года. «Сыновья Людовика Благочестивого» двинулись на юг и захватили Кадис. Фердинанд, последний и во многих смыслах наихудший из абсолютных монархов династии Бурбонов, вновь очутился на троне. Он правил до самой своей смерти в 1833 году.
Барселоне повезло, что ее оккупировала французская армия. Это была нейтральная, поддерживающая спокойствие сила. Французские офицеры вели себя весьма миролюбиво, и город избежал, по крайней мере, братоубийственной резни, которая возникла между испанскими ультрароялистами и либералами в некоторых других городах. Объявили королевскую амнистию тем, кто «совершал акты насилия в отношении либералов и их имущества». В Барселоне между октябрем и декабрем 1824 года около двух тысяч человек были убиты членами крайне правых тайных обществ, подобных тому, которое называло себя «Истребляющий ангел». Многие прогрессивные каталонцы бежали за границу и нашли временное пристанище во Франции или Англии. Но большинство либералов и конституционалистов, а также промышленники, банкиры и практически весь средний класс Барселоны предпочли остаться и восстанавливать политическую базу своей страны.
Каталония была почти банкротом. Ее годовой доход в 1823–1825 годах был ниже, чем тридцать лет назад. Освободительное движение, возглавляемое Симоном Боливаром, охватило материковую часть Южной Америки — Венесуэла получила независимость в 1821 году, Перу — в 1824-м, так что колониальный рынок, от которого зависела каталонская промышленность, сократился. Остались только островные колонии — Куба и Пуэрто-Рико, и каталонский экспорт в Америку в 1827 году составлял десятую часть экспорта 1792 года. Сельское хозяйство пребывало в кризисе, виноделие тоже, а большая часть оливковых деревьев Каталонии погибла в заморозки весной 1825 года. А Фердинанд, чья казна в Мадриде почти опустела, продолжал поднимать налоги на основные продукты, такие как мясо и соленая треска.
Тем не менее умеренные в Барселоне были в безопасности. В 1824 году Фердинанд VII принял необъяснимое решение назначить капитан-генералом Каталонии маркиза Кампо Саградо, астурийского либерала. Саградо, естественно, позаботился о безопасности единомышленников. Так что Барселона в значительной степени избежала зверств инквизиции и «чисток», а между тем охота на ведьм и волна насилия прокатилась в следующие несколько лет по всему Иберийскому полуострову.
В Барселоне же в правительстве, в местных бюрократических кругах, сфере образования, издательском деле и даже в армии, либералы оставались на местах, к ярости церкви и роялистов. Нравилось это им или нет, производителям теперь приходилось все чаще контактировать с деловыми людьми во Франции и остальной Европе, которые, возможно, и не являлись образцовыми либералами, но, конечно, не стали бы тратить время на контакты с испанскими фанатиками — приверженцами Фердинанда VII. Это укрепляло позиции умеренных каталонских бюргеров, склонных идти тем путем, каким шла вся Европа.
И все же в 1823–1834 годы (так называемое «зловещее десятилетие») в Каталонии было неспокойно. Ополчение распустили, но принципат все еще располагал двумя армиями: регулярной, состоявшей в основном из офицеров и солдат, которые предпочитали либеральную конституцию абсолютизму, и другой — состоявшей из волонтеров-роялистов, вооружившихся в «либеральное трехлетие» и оставшихся организованными после возвращения Фердинанда. Эти последние все больше злились, что король, кажется, не в силах навязать либералам и умеренным деловым людям абсолютизм. Либералы, благодаря защите Кампо Саградо (которого абсолютисты презирали), все еще удерживали реальную власть в Барселоне. Город не оказывал роялистам покровительства, не подбрасывал им «жирных кусков» в виде официальных постов. Они винили в этом не только либералов, но также и Фердинанда. Они начинали верить, что король предал собственную роялистскую контрреволюцию. Многие из них жили в сельской местности, и, видя развал экономики, как всегда, ярые консерваторы во времена кризиса во всем обвиняли левых махинаторов и безразличие коррумпированного города к коренным, «земляным» ценностям. Будучи настоящими каталонцами, они оглядывались на более раннюю и «чистую» монархию времен Арагона и Каталонии, ту, за которую их предки восстали против Филиппа IV в «войне жнецов» 1640 года.