Недовольство выплеснулось в короткой Guerra dels Agravíate, или «войне недовольных», которая разразилась в 1827 году и, раздуваемая церковью во имя каталонского патриотизма, охватила Каталонию. Банды ультрароялистов, скандируя свои лозунги: «Да здравствует абсолютная королевская власть, смерть французишкам, да здравствует вера, смерть политикам, да здравствует инквизиция!» — жгли фермы и лавки подозреваемых в либеральных настроениях, пока этому не положили конец регулярные войска; генерал Эспос-и-Мина спуску роялистам не давал. Он любил преподать противнику урок. Вот что случилось, например, с деревней Кастельфоллит, оплотом роялистов, недалеко от.(1). ероны. Эспос-и-Мина полностью разрушил ее и оставил надпись: «Здесь стоял Кастельфоллит. Граждане! Примите к сведению! Не укрывайте врагов своего отечества!». Лидеры «недовольных», носившие живописные прозвища, такие как, например, Улитка, были повешены. Французский консул в Барселоне сардонически отмечал, что приговоренные получили как известие о своей предстоящей казни, так и последнее причастие от священников, которые раньше подстрекали их к восстанию. Фердинанд VII снизошел до того, что триумфально проехал по королевской дороге от Мадрида до Барселоны, где, к огромному облегчению павших перед ним ниц деловых людей, утвердил политику государственной поддержки каталонской текстильной промышленности и получил от ее главных представителей подарок — миллион реалов. Французские оккупационные силы были выведены.
Затем пришли дурные новости. Фердинанд, заявив, что у него «есть кнут как на белую задницу, так и на черную» (имея в виду либералов и ультрароялистов), вспомнил о маркизе Кампо Саградо и заменил его настоящим сумасшедшим. Новым капитан-генералом Каталонии стал Карл, граф Испанский, родившийся во Франции в 1775 году. Ему предстояло погибнуть от руки каталонского патриота в Органье в 1839 году. Его отца гильотинировали в Великую французскую революцию, что не располагало графа сочувственно относиться к бунтующим крестьянам или городским либералам. Его отвращение к первым могло сравниться лишь с его ненавистью ко вторым, и за пять лет своего правления он многих отправил на тот свет при помощи петли, гарроты и расстрельных команд. Из-за паранойи он всюду видел заговоры — правых, левых, центристов — и своими, тщетными, впрочем, усилиями подавить их с помощью террора сумел отвратить от себя не только либералов и ультрароялистов всех мастей, но и представителей среднего класса, у которого вообще отсутствовало какое-либо представление о политике. Однажды капитан-генерал арестовал собственную жену по подозрению в государственной измене и выставил свою дочь с метлой в качестве часового на балконе дворца. Он любил распластаться в молитве на церковном полу, а однажды в полной парадной форме перед войсками сплясал торжествующий танец во время казни группы либералов. Декреты графа, касавшиеся цензуры, стяжали мрачную славу. Когда редактор «El Diario de Barcelona» представил на его суд льстивую оду режиму (до этого материал одобрили гражданский и церковный цензоры), в разрешении на публикацию было отказано. «Вместо этого, — гласила личная директива графа Испанского, — вы поместите статью о сельском хозяйстве, а также рекомендации по лечению геморроя, зубной боли и других недомоганий… и никаких отвлеченностей».
В общем, граф был самым неумным из тиранов, который когда-либо вредил испанскому городу, и как заметил историк Жауме Висенс Вивес, за пять лет его пребывания у власти появилось больше либералов, чем за двадцать лет правления конституционалистов. Это была последняя прививка королевского абсолютизма Барселоне. Отныне, какая бы реакционная политика ни проводилась в Каталонии вообще, великая столица оставалась демократической, не соглашаясь с Мадридом. К 1830-м годам либерализм победил в Каталонии, как и в остальной Испании. Церковь продолжала свои махинации и козни, а ностальгически настроенные консервативные землевладельцы стиснули зубы. Но власть оставалась в руках средних классов, а будущее принадлежало молодым. И те и другие понимали, что абсолютизм невозможно совместить с капитализмом. И те и другие возлагали надежды на Европу, о переменах в которой свидетельствовал исход Июльской революции 1830 года, когда конституционная монархия Луи-Филиппа и орлеанистов заменила реакционное правительство Карла Х.
Это не означало, что реакция исчезла из Каталонии. Наоборот, либеральные ценности трудно распространялись за пределами Барселоны и вообще едва проникали в глубинку Каталонии, Валенсии или Балеарских островов. Жители сельской местности оставались легитимистами, консерваторами, подозрительно относились к любым новшествам. Там продолжали тлеть претензии «недовольных», и они вспыхнули снова после смерти Фердинанда, когда разразилась Первая карлистская война.
Монарх умер в 1833 году. «Испания — бутылка с пивом, — однажды заметил он, — а я — пробка; пробка выскочит, вся жидкость выплеснется наружу, и бог знает, где я окажусь». Ничего такого не случилось. Вместо этого был краткий период политической нерешительности, когда страной управляла неуверенная рука премьер-министра Фердинанда Сеана Бермудеса. Затем в 1834 году появился королевский статут, смоделированный по образцу хартии демократических уступок Людовика XVIII. А потом, в 1837 году, умеренные и либералы пришли к власти и приняли новую конституцию.
Фердинанд оставил дочь-наследницу, Изабеллу П, чистое, невинное создание. С политической точки зрения она обладала одним недостатком — ей было всего три года. Так что сначала Испанией правили два регента: ее мать, Мария Кристина де Бурбон, и фаворит Марии Кристины, либерально настроенный генерал Хоакин Эспартеро Бальдомеро. Семь лет его регентства (1833–1840) изменили политику Испании. «Мы думали, что коронуем королеву, — писал хитроумный Мариано Хосе де Лара в 1836 году, — а на самом деле начинали революцию».
Либеральную революцию. И это не понравилось брату покойного короля, Карлосу Марии Исидро де Бурбону, который был столь же отъявленным реакционером, как и Фердинанд. Испанией, считал Карлос и его сторонники, не может управлять женщина, не говоря уже о маленькой девочке. Он потребовал себе трон. Вокруг него сплотились сторонники, ультрароялисты всех мастей, от крестьян до аристократов. И в 1833 году разразился столь непримиримый спор о легитимности наследования трона Бурбонов, что страсти кипели во всей Каталонии, Наварре и Стране басков семь лет.
Поддерживаемые и подстрекаемые церковью, карлисты жаждали возвращения к абсолютной мужской монархии под девизом «Religio, rei i furs» — под словом furs подразумеваются традиционные права сельской Каталонии, древние законы деревень и долин. Карлизм коренился в сельской местности. Как и повстанцев 1820-х годов, карлистов можно было опознать по тому, против чего они выступали. Против либералов любого толка и всякого рода новшеств, включая новые технологии. У карлистов не было последователей в Барселоне, и в других каталонских городах их тоже было немного, но в горах они вели яростную партизанскую войну, возрождая ужасы наполеоновских войн: тактика выжженной земли, террор, расправы с мирными жителями, расстрелы заложников. Так как все, связанное с промышленностью, стало символом городского либерализма, карлисты разрушали любую фабрику вне стен Барселоны. Тем временем всё больше крестьян — беженцев с ферм и из деревень, которые стали полями сражений — стекались в Барселону в поисках работы.
Антикарлистский эстамп, 1835 г.
В Барселоне они находили убежище и приют. В 1832 году Фердинанд заменил презираемого всеми графа Испанского на посту генерал-капитана Каталонии более умеренным (и, прежде всего, клинически здоровым) генералом Мануэлем де Лаудером. Лаудер был каталонцем, он родился в Матаро, сражался за абсолютизм Бурбонов против французов. Но генерал хорошо знал особенности Каталонии, и хотя он не был либералом, его назначение радостно приветствовали на улицах Барселоны. Однако перед Лаудером стояла почти невыполнимая задача: ему предстояло разбить карлистов в стране, набрав либеральную армию, для чего надо было разослать по городу агитаторов. В борьбе с карлистами Лаудер достиг определенного успеха, хотя его армия все же оставалась слишком маленькой (двадцать тысяч рекрутов) и плохо вооруженной, чтобы покончить с ними. Крайне левым он предложил чересчур мало и чересчур поздно. Но с деловыми людьми, крупными и помельче, Лаудер добился выдающихся успехов. Его режим обеспечил стабильность и порядок, без которых бизнес процветать не может. Промышленные предприятия не работают хорошо ни при тирании и деспотизме, ни при беспорядках и анархии. Лаудер замостил дорогу к победе умеренной буржуазии в Барселоне. Но толпа, экстремисты-либералы, exaltats (возбужденные), не желавшие ничего другого, кроме как строгого исполнения конституции 1812 года, были недовольны. Более того, возрождение Лаудером ополчения имело самые непредсказуемые последствия. Ополчение приняло сторону экстремистов. Три года правления Лаудера этот блок сеял в городе смуту и рознь.
Прокарлистский эстамп, 1874 г.
Лето 1835 года ознаменовалось внезапной вспышкой антиклерикализма на улицах Барселоны. Революционная толпа, воспламененная либеральными агитаторами, стала жечь монастыри, и начался кошмар, равного которому не было вплоть до «Трагической недели» 1909 года. Волна поджогов пошла из города Реус, там они начались в отместку за убийство нескольких либералов бандой карлистов. Эта «эпидемия» быстро распространялась по сельской местности. Были разрушены, наряду с другими зданиями, цистерианское аббатство Поблет, бенедиктинский монастырь Сант-Кугат дель Валлес, картузианские монастыри Скала Деи и Монталегре. Пожары бушевали по всей Барселоне, разрушая храмы и религиозные сооружения, среди которых, что особенно трагично, была церковь XIII века и монастырь в Карме — здание, которое по архитектурной значимости соперничало с СантаМария дель Мар. Городской фольклор приписывал ярость толпы разочарованию от неудачного боя быков.