Призыв Ламенэ к радикальному христианству восприняли католики всей Европы, включая Балмеса, посвященного в сан в 1834 году, в тот самый год, когда вышли «Изречения». Трактат подвергся суровой критике консервативно настроенных католиков, включая испанских, и, появившись в начале Первой карлистской войны, был воспринят как пример демократической заразы, от которой следовало защитить Испанию. Так что хотя взгляды Балмеса, более мягкие отголоски идей Ламенэ, могут сейчас показаться консервативными и даже реакционными, тогда они таковыми отнюдь не казались.
Балмес всегда был убежден, что католические догмы — единственная база социального порядка. Он видел римский католицизм динамичным, стимулирующим «цивилизацию»: промышленная революция вовсе не была исключительно протестантской. И еще он испытывал ностальгию по патриархальности, каталонскому paira/isme, который всегда был сильным козырем реакционеров-карлистов. Но, подобно Ламенэ, Балмес хотел отделить церковь от трона. Озабоченность Бурбонов идеями централизма, считал он, всегда была неэффективна, а сейчас и подавно. Традиционное «единство» Испании — миф, «недостижимый до ХllI века и даже тогда не достигнутый полностью». В 1843 году Бал-мес основал в Барселоне журнал «La Sociedad», который выходил на испанском языке — каталанский использовался так редко, что любой автор имел все основания опасаться, что написанное по-каталански не дойдет до просвещенной аудитории. В четырех статьях, написанных для этого журнала, Балмес рассуждал о Каталонии и политике Мадрида.
Каталония — зарождающийся промышленный центр страны, единственная зона, напоминающая типом своего развития Северную Европу. Мадрид инертен, это «безжизненная столица», а остальные территории полуострова — просто отсталые. Каталонская промышленность — единственная соперница Англии на испанском рынке. Таким образом, только Каталония в состоянии спасти Испанию от судьбы экономической колонии Англии. Для этого нужна государственная опека каталонской промышленности, а не свободная торговля, поощряемая либеральными политиками в Мадриде. Что хорошо для каталонских текстильных мануфактур, то хорошо и для Испании. Каталонская промышленность может развиваться под покровительством Мадрида, не помышляя об «абсурдных проектах независимости». Если взглянуть на «каталонское дело», causa de Catalunya, с чисто экономической точки зрения, то понятно, что всем — и либералам, и консерваторам — найдется работа.
Да, Каталония была единственной частью Испании, развивавшейся наравне с севером Европы. Но в связи с этим в ней возникли новые социальные проблемы. Не осталось и следа сельской идиллии между землевладельцами и крестьянами. Промышленность и вовлеченные в нее люди были очень уязвимы, сильно зависели от любого неверного политического шага:
Если каталонская промышленность получит удар, которого она так боится; если какое-либо неразумное деловое соглашение или перемена в один день сотрут в порошок результаты стольких стараний и приведут к краху стольких надежд; если в Каталонии начнется упадок, если она не сможет найти применения тысячам рабочих рук и уберечь тысячи семей от голода, мы будем ввергнуты в ужасный кризис.
Корни консервативного каталонизма, развившегося в XIX веке, — в идеях Балмеса. К 1840-м годам в каталонской политической жизни уже присутствовало ярко выраженное неофициальное левое крыло. Это был настоящий котел: идеализм, интриги, манифесты, закрываемые по цензурным соображениям журналы, тюрьмы, ссылки. Благоразумный Балмес предостерегал от подобных альтернатив своим идеям. Он писал о «нерациональных доктринах» и «абсурдных проектах завоевания независимости». Он-то стремился к объединяющему демократическому радикализму в Каталонии. Мы можем кратко остановиться здесь на его основных направлениях.
Возможно, первым радикальным демократом в Каталонии — и, безусловно, первым радикальным демократом, писавшим по-каталански, был Пер-Фелип Монлау-и-Рока (1808–1871), который издавал три влиятельных, хотя и недолговечных журнала: «El Vapor» (1833–1836), «El Propagador de 1а Libertad» (1835–1838) и «El Nuevo Vapor» (1836–1838). Ни один из этих печатных органов не проводил строго сепаратистской линии. Именно потому, что Монлау был социалистом, его идеи предвещали раскол к концу XIX века: каталонизм — капиталистическое движение, выразителем которого являлся средний класс, а социализм (а позже — анархизм) всегда опирался на интернационал.
Монлау восхищался французским социалистом Анри де Сен-Симоном (чье изречение «От каждого по способностям, каждому по труду» позже присвоил себе Маркс). Он видел мир будущего свободным от классов и привилегий, передающихся по наследству. Социальное равенство, разоружение, труд должны были принести в Европу мир и братство. «Люди не равны, — писал Монлау, — но они имеют равные права на интеллектуальное развитие и на блага, которые уровень этого развития им обеспечивает… Мы вовсе не желаем увековечивать неправильные отношения между людьми». На то, чтобы всерьез заниматься каталонским национализмом, ему было жалко времени, ведь Каталония, в конце концов (или любое другое государство, реальное или возможное), — «всего лишь часть целого, а именно — человеческого общества». Но так как ему не нравилось правление Мадрида, Монлау поддерживал независимую Каталонию, разделенную на четыре федеральные республики.
Его соредактор, Пер Мата-и-Фонтанет (1811–1877), пошел несколько дальше. Мата, почитатель Джузеппе Мадзини, был самым каталонистски настроенным из ранних республиканцев 1830-х годов. Он написал в «Эль Вапор» в 1936 году, что правление Мадрида сделало развитие Каталонии невозможным. Страна истощена ужасами реакции во время Первой карлистской войны, увязла в бюрократической трясине «вялых кастильцев», куда Каталонию затянули эти «политические проститутки, которые думают только о том, как бы заграбастать побольше денег».
В значительной степени благодаря влиянию Маты каталонские левые стали более националистически, более антимадридски настроенными и, следовательно, менее терпимыми к умеренным либералам. После поджога монастыря в 1835 году левое крыло сформировало революционную хунту, которая предложила построить каталонское государство по образцу старого королевства Арагона и Каталонии. Вышедший в 1836 году республиканский манифест «La Bandera» подстрекал рабочих провозгласить независимость Каталонии. В следующем году тайное общество, называемое просто «Федерация», ядро будущей демократической партии, образованное в Барселоне, вместе с каталонскими федералистскими силами сформировало республиканскую платформу. Первым ее рупором, недолговечным правда, стал exaltat по имени Рамон Шаударо-и-Фабрегас.
После того как Фердинанд VII вновь пришел к власти в 1823 году, Шаударо уехал во Францию. В Париже он опубликовал трактат о республиканском правлении для Испании (1832), который, однако, был переведен на его родной язык лишь спустя тридцать пять лет. Шаударо вернулся в Каталонию после смерти короля в 1833 году и немедленно впал в немилость к умеренным демократам, которые закрыли открытую им республиканскую газету, преследовали его через своих агентов и шпионов, сослали на короткое время на Канары в 1836 году и, наконец, за то, что он возглавил восстание в мае 1837 года, расстреляли его в Сьютаделла.
Еще одна значительная фигура развивавшегося каталонского социализма — Абдо Террадас-и-Пули (1812–1856). Террадас был из Фигейраса. В двадцать с небольшим лет в ряде политических эпиграмм против королевского абсолютизма под общим названием «El Rei Micomico» — фарсах, построенных по образцу коротких комедий Сервантеса, — он высмеял Фердинанда VII. За такую непочтительность власти выслали его во Францию, где он завязал дружбу с Этьеном Кабе. Вернувшись в Барселону в 1840 году, Террадас начал издавать радикальную газету «Эль Републикано», в которой напечатал свой «План революции» — вдохновенное произведение, наполовину в стихах, наполовину в прозе, включавшее в себя гимн «La Campana», который тут же сделали своим гимном каталонские республиканцы.
Абдо Террадас-и-Пули
Колокол бьет,
Пушка грохочет.
Вперед, республиканцы, вперед!
Вперед, к победе!
Смутьян Террадас верил в революцию с оружием в руках. Он оправдывал насилие, ссылаясь на старые каталонские права. В памфлете, озаглавленном «Кем мы были и кто мы есть», он пишет, что обычай каталонцев создавать объединения рабочих восходит в средневековым гильдиям, и его теперь нужно обратить во благо и сделать так, чтобы «уравнивающее лезвие демократии» прошло через города и деревни. Он собрал ополчение, быстро подчинил своему влиянию его руководителей и к 1843 году многое сделал для превращения ополчения в социалистическую, антилиберальную армию. Он называл ополченцев «людьми, которые взяли в руки оружие, чтобы защитить права». Вдохновленное Террадасом, ополчение участвовало в знаменитом восстании 1843 года: барселонские радикалы выступили против генерала Эспартеро, либерального регента Бурбонов в Каталонии, сильного человека и опытного политика.
Хамансия («пищевые бунты») началась как протест рабочих и владельцев мелких магазинов против городских налогов, отсюда ироническое название — бунт пирожников. Затем прошел слух, что Мадрид вот-вот подпишет торговое соглашение с Англией, которое откроет испанский рынок для беспошлинной продажи английского хлопка, таким образом выбив почву из-под ног каталонских текстильщиков. Как только толпа вышла на улицы, Эспартеро тут же арестовал Террадаса и других радикалов, до которых смог добраться.
Но солдаты не сумели подавить уличные волнения. Восставшие загнали их в крепость на вершине Монтжуика и даже сумели разрушить часть Сьютаделла прежде, чем войска Эспартеро начали стрелять по городу из своего редута. В результате обстрела было разрушено примерно 460 зданий.
Хамансия 1843 г., нападение на Цитадель
В музее Барселоны хранится любопытная реликвия. Это траурный светильник в виде совы, птицы ночи, смерти и мудрости, держащей в когтях один из не взорвавшихся снарядов Эспартеро. В подсвечнике тринадцать свечей — по числу ночей обстрела, устроенного генералом Эспартеро. Девятнадцать лидеров республиканцев (среди них не было Террадаса) расстреляли, а Мадрид оштрафовал Барселону на двенадцать миллионов песет. Террадасу же было суждено провести последние тринадцать лет своей короткой жизни между тюрьмой и, как ни удивительно, мэрией Фигейра-са, где его не менее четырех раз выбирали мэром — в городе были сильны республиканские настроения. Он умер в ссылке в Андалусии.