Барселона: история города — страница 55 из 113

Борьба за права живых «машин» сначала носила чисто умозрительный характер.

В первой половине XIX столетия социалистические идеи медленно проникали в Испанию. Тому было несколько причин: сильная монархическая власть, оппозиция церкви, малограмотность и, прежде всего, общее недоверие, порожденное наполеоновскими войнами, ко всему французскому. Пиренеи не были глухим барьером, отрезающим полуостров от остального мира. Тем не менее социализм для Барселоны 1850-х и 1860-х годов был не более чем мечтой, причем мечтой незначительного меньшинства энтузиастов.



Этьен Кабе в 1848 г.


Главный вдохновитель каталонского республиканского социализма никогда не бывал в Испании. Француз Этьен Кабе (1785–1856), сын рабочего из Дижона, получил юридическое образование, недолго исполнял должность генерального прокурора на Корсике, а потом стал издавать газету социалистического толка «Ле Популэр», в которой позволял себе выпады против монархии. Спасаясь от преследований, он бежал в 1834 году в Англию, где познакомился с кротким утопистом Робертом Оуэном, проповедником социалистической кооперации в промышленности. Подобно Марксу в будущем, Кабе засел в читальном зале библиотеки Британского музея. Он жадно набрасывался на любые утопические труды, от Кампанеллы и «Утопии» сэра Томаса Мора и республиканцев-социалистов предыдущего поколения (Франсуа-Эмиль Бабеф, Филиппо Буонаротти) до «Нового взгляда на общество» Оуэна. Он находился под сильным влиянием отчаянного фантазера Шарля Фурье (1772–1837). Фурье считал идеальной начальной единицей социальной организации общества фаланстер, группу примерно из 1700 человек, которые должны жить в бараках все вместе (доходы поровну, свободная любовь). Каждый такой блок самодостаточен, является мини-обществом. Фурье полагал, что при условии максимальной взаимопомощи фаланстеры распространятся по всей Земле, и наступит рай. В мире появятся тридцать семь миллионов музыкальных гениев, не уступающих Моцарту, и тридцать семь миллионов математиков, равных Ньютону. Даже море превратится в лимонад.

Кабе был не настолько безумен. Его эксцентричности хватало от силы на то, чтобы увидеть в Нагорной проповеди радикальное средство (если, конечно, правильно его применять) к смещению королей и других сильных мира сего, которые правят людьми именем Христа. «Всякий, кто внимательно прочтет евангелия, — писал он, — увидит, что Христос проповедует новый социальный порядок, основанный на братстве всех людей, доброте и милосердии… мы находим это во всех социальных системах, потрясающих ныне мир… нет разницы между социальным учением, заложенным в евангелиях, и учением социализма».

Кабе хотел написать «истинный трактат о социальной и политической морали, философии и экономике… вдохновленный чистейшей и пламенной любовью к человечеству». И написал «Путешествие в Икарию» (1839): чистой воды коммунистический опус идиосинкразического толка: практичное благодушие в сочетании с несбыточными мечтаниями и грезами.

«Путешествие в Икарию» построено как серия диалогов английского аристократа (написанного с Оуэна) с молодым ссыльным художником (сам автор). Они вместе мечтают об идеальном обществе, Икарии, государстве, где единственным королем является закон. Так как закон — продукт философии, он не может быть изменен непосредственно у избирательной урны. Все в Икарии, от жилищного вопроса до книгоиздательства, находится под контролем государства: «Естественно, республика… будет печатать только то, что считает нужным для поддержания социальной гармонии в Икарии». Ничего раздражающего, ни следа избранности, элитарности, этого побочного продукта духа соперничества, не будет позволено. Кротко, но твердо. Любой цветок, который вырос выше остальных, будет срезан. Таков был ХХ век, увиденный глазами идеалиста из библиотеки Британского музея. Мысли Кабе предшествовали марксистскому закону о полной гегемонии государства. Его проект аппарата власти: собрание двух тысяч депутатов, а также исполнительная власть, представленная президентом и пятнадцатью министрами, напоминает политическую схему Сталина и его наследников. Представления Кабе об интеллектуальной жизни в Икарии не слишком далеки от принципов «политкорректности» в американских университетских кампусах 1990-х годов.

Идеи Кабе были мало кому известны во Франции, но в Барселоне они упали на подготовленную почву. Его читали прогрессивные либералы, exa/tats 1830-х и 1840-х годов. Провал хамансии заставил некоторых из этих радикалов вернуться к идеалам мирного республиканства, к утопическим фантазиям, к Икарии. Самый известный ученик Кабе в Каталонии конца 1840-х и в 1850-х годах, Нарсис Монтури-оль-и-Эстарриоль, был весьма интересной и привлекательной фигурой: социалист, издатель, изобретатель, пионер подводных изыскании.



Нарсис Монтуриоль, изобретатель каталонской субмарины, 1861 z.


Монтуриоль (1819–1885) родился в Фигейрасе. Он был вторым сыном в семье мастерового-бондаря. Его отец делал бочки для вина. Кто знает, возможно, это косвенно способствовало возникновению у сына желания делать непроницаемые для соленой воды резервуары. Монтуриоль учился в университете Серверы, а степень бакалавра права получил в Барселоне. В 1843 году, в двадцать четыре года, он стал сотрудником «Эль Републикано» и принял участие в хамансии. Но уже тогда, по сути дела, он был пацифистом. С тех пор он поддерживал тесную связь с другими последователями Кабе в Барселоне. В 1847 году Монтуриоль и еще несколько прогрессивных деятелей — писателей, печатников, врачей и молодой музыкант по имени Хосеп Ансельм Клаве, который позже станет знаменем каталонского музыкального возрождения, — образовали в Барселоне «икарийскую группу» и начали издавать еженедельный листок под девизом «Едем в Икарию!». В их гимне были такие слова:

С сегодняшнего дня все люди — братья,

Не будет больше рабов и хозяев.

Вперед, вперед, икарийцы,

Под знаменем любви!

У них было 340 подписчиков, что нимало не обескуражило издателей, грезивших о Новом Иерусалиме. В передовой статье было написано: «Начало эры всеобщего благоденствия совпадает с основанием Икарии 20 января 1848 года. С этого мгновения началось возрождение мира».

В тот самый день Этьен Кабе уехал в Америку. Наконец-то он собрался воплотить свои мечты в жизнь. Он начнет с «чистого листа» — с Нового Света, где и родится Икария. Монтуриоль оптимистично надеялся, что наберется двадцать тысяч икарийцев. Набралось шестьдесят девять. Среди них трое каталонцев — молодой врач по имени Жоан Ровира, его жена и их друг. Товарищи Ровиры в Барселоне собрали шестьсот франков, чтобы оплатить билет до Парижа.

Икарийцы сели на американский пароход в Гавре и отправились в Новый Орлеан. Дальше они путешествовали посуху и к началу апреля добрались до намеченного места на Красной реке севернее Шревпорта (участок Кабе купил заранее, не глядя, у кого-то из акул торговли землей). Там и основали Икарию.

Затея провалилась сразу же. Выяснилось, что никого не интересует всеобщее братство. Оно как-то не прививалось на американской территории. Кроме того, почва была — песок и болота. Здесь благоденствовали разве что москиты и гремучие змеи. Ровира, который пустился в путь в широкополой белой шляпе и с двустволкой («Каждую минуту сюрпризы! Думаю, Икария станет центром всякого знания и опыта!» — писал он Монтуриолю), застрелился в Новом Орлеане в 1849 году. Остальные икарийцы двинулись на север, в Науву, Иллинойс, и основали там поселение. От Кабе год не было вестей. Икария разваливалась. Ненавидимый своими учениками, Кабе умер от горя в Иллинойсе в 1856-м.

В Каталонии Икария некоторое время «существовала» — как плод радикального воображения, — питаемая честными грезами Монтуриоля и лживыми сообщениями об успехах поселения. Ее имя унаследовали промышленные трущобы — часть рабочего квартала Сант-Мари Провенсальс в Барселоне. К концу века отцы города, не желая мириться с таким вызывающим социалистические ассоциации названием, переименовали квартал в Побленау (Новый город). Но название, придуманное Кабе, прилипло к одной широкой улице, Авингуда де Икария. Она идет (и это очень символично) от перенаселенного рабочего квартала, снискавшего себе зловещее прозвище «квартал, где все рождаются стариками», огибает зоопарк и упирается в ворота местного кладбища. Олимпийская деревня 1992 года получила абсурдное название «Новая Икария».

Провал Икарии обескровил мечту Монтуриоля о братстве. Однако он продолжал издавать журналы, которые цензура обыкновенно закрывала вскоре после их возникновения. Журнал «Мать семейства» (1846) публиковал статьи, призывающие к равноправию мужчин и женщин. В следующем журнале — «Отец семейства» (1849–1850) — Монтуриоль писал о правах рабочих, защищал тред-юнионизм, публиковал материалы об условиях труда: «Рабочим нужны только хлеб, нравственность и образование». Журнал закрыли, и цензор наложил на издателя штраф в размере 12 500 песет.

III

К 1850-м годам интересы Монтуриоля переместились в другую область: подводные лодки. Если человечество надеется усовершенствовать себя образованием, то оно должно расширять границы познания, ведь человек социалистического будущего — это, в каком-то смысле, и Прометей. Монтуриоль вовсе не был луддитом. Он отдавал должное машинам. Он был позитивистом. Он верил в совершенствование человека через совершенствование технологий. «Полюса Земли, глубины океанов, верхние слои воздуха — эти три победы должны быть одержаны в ближайшем будущем.

Приблизить эти завоевания — вот задача, которую я себе поставил».

Монтуриоль как-то видел в Кадакесе, как утонул ныряльщик за кораллами, и в 1857 году они с друзьями основали в Фигейрасе общество, целью которого обозначили, по возможности, сделать этот промысел более безопасным. Подводным лодкам предстояло сыграть важную роль. Но основная цель их применения все-таки была научной, а не коммерческой — исследование неизведанного, весьма грубо и поверхностно представляемого себе мира. Этому и посвятил Монтуриоль свою жизнь. Субмарины были космическими кораблями 1860-х годов.