Благородные господа из Комитета радости.
Кто угодно мог принять участие в играх, и количество участников, новых и уже известных писателей, все увеличивалось. В 1859 году было 39 заявок, а в 1869 году — уже в десять раз больше, а к 1875 году — 466. По ходу дела игры, которые начали новую жизнь как состязания в лирической поэзии, охватили также исторические, драматические произведения, эссе, романы.
И все же престиж мероприятия держался на стихах. Это не очень вязалось со средним уровнем, который поощряли игры, — Жоан Фустер, каталонский критик, говорил о «серой массе поэтов». По правде говоря, новые «цветочные игры» почти четверть века вручали розы и фиалки бог знает кому, пока в 1879 году не наградили наконец настоящий шедевр — эпическую поэму Жасинта Вердагера «Атлантида». Но существовала очень сильная патриотическая тенденция отдавать предпочтение количеству перед качеством. Патриотизм для Возрождения был тем, чем для современных поэтических семинаров в Америке являются феминизм и экология. Рифмоплеты генерировали поток стандартных сантиментов и «правильной» политической риторики, все это писалось с глубочайшей убежденностью и выплескивалось на слушателя как нечто, накопившееся в каталонских сердцах и рвущееся наружу. Большая часть возрожденческих стихов доказывала, что ни искренности, ни патриотизма, как бы почтенны они ни были в жизни, недостаточно для того, чтобы писать хорошие стихи.
Поскольку целью «цветочных игр» было поощрение местной литературы, жюри установило связи с французскими «Felibrés», группой из семи поэтов, возглавляемой Фредериком Мистралем, который в 1854 году начал кампанию возрождения провансальского, родственного каталонскому, как живого письменного языка.
Сам Мистраль померживал тесную дружбу и состоял в оживленной переписке с Виктором Балагером. В 1868 году они организовали путешествие каталонских и провансальских поэтов в монастырь Монтсеррат. Но хотя поэты из Лангедока иногда участвовали в «цветочных играх», каталонские судьи редко давали им награды.
Так как проект «цветочных игр» был призван утвердить каталанский язык, а не поощрять разнообразие литературных тенденций, то одни и те же темы повторялись из года в год — в основном обыгрывалась ностальгия (enyoranca — одно из любимых слов того периода). В нагрузку к ностальгии шли основные стандартные образы. В описаниях природы преобладали пейзажи Каталонии (предпочтительно деревенская малая родина поэта, если только он не родился в Барселоне) и священные вершины: Монсени, Монтжуик и особенно Монтсеррат. Жауме Кольель в стихотворении, получившем flor natural в 1870 году, писал: «И мы, сыны Каталонии, сохраним нашу родину, пока вершина Монтсеррата упирается в небо». Поэты активно использовали «весенний ковер цветов, покрывающий долины», и «потоки, бегущие с заснеженных гор», — символы пробуждающихся от гнета Бурбонов Каталонии и ее языка. Скалы означали твердость и постоянство, расселины и пропасти — романтическую тягу к смерти. Вот что писал Пер Тальрик о родных Пиренеях:
Вальеспир —
Нежный вздох!
Какое счастье!
Мое сердце мечтает,
Что однажды обретет здесь последний покой,
Гранитную плиту.
Если даже Господь лишит меня этой надежды,
Если свой последний день
Я встречу под чужим небом Франции,
Я сохраню это воспоминание.
Я умру не от старости,
О, нет! Я умру от тоски…
В целом, поэтическая продукция «цветочных игр» имела столь же мало отношения к известным фактам каталонской средневековой жизни, как английские прерафаэлиты, с их печальными барышнями, цветущими лугами, святым Георгием в сверкающих доспехах а-ля Руперт Брук[39] — к английскому средневековью. Практически нигде в «цветочных» стихах не чувствуется той мужественности, остроты, социальной активности, что была присуща настоящим каталонским трубадурам. И, конечно же, исчез сам аромат Средних веков, их животная, первозданная грубость. Ученые периода Возрождения, столкнувшись со средневековым материалом, едва не падали в обморок. Вероятно, больше всего их шокировал анонимный стихотворный фрагмент XV века под названием «Coloqui de Dames» («Разговор дам») — болтовня стайки валенсийских дам (предположительно благородного происхождения) в соборе. Речь идет о старике, гениталии которого они неожиданно увидели:
Ты похож на сухую виноградную лозу,
Выросшую на песке.
У тебя ревматизм и грыжа,
Ты одет как нищий,
Ты грязный и потный,
И вдобавок сумасшедший!
Мы свернем тебе шею, как голубю!
Скажи спасибо, что ты в церкви,
А то мы бы надавали тебе по физиономии
Больше раз, чем на дереве листьев.
Даже стропила под крышей
Презирают тебя.
Ты прервал нашу беседу —
Никто не осудил бы нас,
Если бы мы вцепились тебе в бороду!
Когда набожный Мила-и-Фонтанальс обнаружил этот лакомый кусочек в каком-то архиве, он переписал его, а потом, чувствуя себя виноватым в прегрешениях предков, пошел исповедоваться.
Глава 5На ярмарку
«Славная революция» сентября 1868 года, которая избавила страну от монархии Бурбонов на короткие шесть лет, делит историю Испании на старую и новую. Эта была большая победа армии. И одно это отличает данную революцию от других европейских революций. Мы привыкли считать армию орудием реакции. Не так вышло в Испании, где на протяжении XIX столетия и особенно в период правления Изабеллы Il у политиков было принято призывать на помощь генералов. Причину этого вкратце сформулировал историк Реймонд Карр: «Там, где гражданское общество развито слабо… армия обладает не только монополией на физическую силу, но и выполняет дисциплинирующую роль и хранит espri de corps (честь мундира), которой ни одна другая группа не может похвастаться… таким образом, пронун-сиамьенто в качестве механизма политических перемен заменил выборы».
Пронунсиамьенто — присяга армии на верность определенной политической группировке. Со времен разгрома Наполеона всякий прогрессивный режим в Испании устанавливался военным путем, а не голосованием. В 1854 году генерал Хоакин Эспартеро Бальдомеро присягнул Изабелле 11. В 1856 году генерал Леопольдо О'Доннел подобным же образом вернул власть в парламенте умеренным и консерваторам. В 1868 году еще один военный поддержал умеренных либералов, которые до того чувствовали себя отлученными от власти из-за консервативных симпатий Изабеллы 11. Это был каталонец Жоан Прим-и-Пратс (1814–1870). К Приму присоединился генерал Франсиско Серрано, кастилец, пожалуй, более «правый». Союз этих двух генералов и их политических сторонников известен как Сентябрьская коалиция. В результате бескровного путча правительство Изабеллы 11 пало, сама королева была отправлена во Францию, где на следующие шесть лет ей предоставил убежище Наполеон 111. За это время оказалось, что «славная революция» — и не революция вовсе.
Тем не менее она дала новую конституцию, написанную в 1869 году и предоставившую испанцам «всеобщее» избирательное право. Разумеется, всеобщим оно не было, поскольку предоставлялось только мужчинам старше двадцати одного года. И все-таки это был большой шаг на пути к демократии. Конституция 1869 года была по сути своей консервативной. Республиканцев особенно разъярили статьи двадцать первая, которая подтверждала католицизм как государственную религию, и тридцать третья, которая восстанавливала монархию как форму правления. Религиозный вопрос вызвал потоки речей с обеих сторон. Особенно активно выступал молодой республиканец Хосе Эчегарай (будущий лауреат Нобелевской премии по литературе). Он предложил коллегам-депутатам задуматься о том, что лежит под улицей Калье Карранса в Мадриде, там, где раньше устраивались аутодафе. «Слои пепла, размоченные в человеческом жире, на них слой обожженных костей, на них — слой песка, чтобы прикрыть, потом новый слой пепла, еще один слой костей и снова песок, и так растет эта ужасная свалка». Но консерваторы и умеренные отнюдь не устрашились; перед ними стояла проблема — найти монарха, и здесь принципиально важным было мнение Прима.
Генерал Прим, будучи каталонцем, пользовался популярностью в Барселоне. К тому же он сделал несколько правильных шагов. В 1843 году возглавил восстание в Реусе против либерального генерала Эспартеро, презираемого прогрессивными и умеренными за бомбардировку Барселоны с Монтжуика во время хамансии. После падения Эспартеро, имея поддержку либерально-умеренных, Прим был назначен губернатором Барселоны. Exa/tats и ополчение отказались сдать оружие, и на сей раз Прим накормил город пулями, чем заслужил горячее одобрение деловых людей. После этого Прим вернулся на иностранную службу в Пуэрто Рико, потом на Крымскую войну, а в 1860 году во главе пятисот каталонских добровольцев сражался с арабами из испанского Марокко в Тетуане. В действительности эта «знаменитая победа» ничего не решила, но пробудила воспоминания о a/mogavers, каталонских бойцах прошлого, и укрепила имперские настроения каталонской буржуазии, причем настолько, что Барселона заказала огромное полотно с изображением этой битвы художнику Мариа Фортуни.
В 1862 году Прим повел франко-англо-испанскую экспедицию в Мехико, а потом порадовал испанских республиканцев, выступив против решения французов вернуть низложенного императора Максимилиана на трон. Но для Испании он хотел конституционной монархии — при условии, что королевой не будет Изабелла 11. Отчаянно искали кандидата. Страх, что королем Испании может стать Гоген-цоллерн, стал поводом для франко-прусской войны 18701871 годов. Кандидатом Прима был Амадео, герцог Савойский. Хотя Прим был убит в Мадриде в 1870 году, Амадео посадили на трон. Он не смог удержать власть и скоро отрекся. В 1873 году была провозглашена Первая испанская республика, во главе с каталонским социалистом Франсес-ком Пи-и-Маргалем, но ей не была суждена долгая жизнь.