Испания теперь технически являлась федеральной республикой, ее политики были неспособны к управлению. С 1870 года наступил большой подъем в организованном рабочем движении. Первый Конгресс испанских рабочих, проведенный в Барселоне в 1870 году под эгидой Коминтерна, отказался сотрудничать с более умеренными федералистами, так как рабочие верили в свою миссию победить в международной классовой борьбе и совершенно не интересовались политикой государства. Так что согласие, которое пыталась продемонстрировать в 1873 году Первая республика, существовало только на бумаге. Оно нарушалось разнообразными восстаниями, от правых мятежей до выступлений коммунистов, от Картахены на юге до баскских территорий в Пиренеях. Это было плохо еще и потому, что вдохновляло затаившихся ультраконсерваторов-карлистов, которые, потерпев неудачу в попытке посадить претендентов из Бурбонов на трон в двух предшествующих гражданских войнах (1833–1840 и 1846–1849), теперь жгли деревни и убивали демократов во имя очередного бурбонского претендента, Карлоса Мариа.
Карлисты, жаловался один из либералов, «чувствовали себя как рыба в воде» среди консервативно настроенных крестьян Каталонии. В Третью карлистскую войну они получили больше поддержки, чем когда-либо, так как Испания стала более «современной», и город все больше отчуждался от деревни. В сельской Каталонии карлизм был тем руслом, куда устремлялся поток разочарования Первой республикой и сопутствовавшими ей экономическими переменами. Веками каталонские крестьяне демонстрировали почти безграничную способность упрямо сопротивляться любому, будь то каталонец или нет, кто покусится на их скромное благополучие и уклад, а после 1874 года они чувствовали угрозу со стороны Антонио Кановаса дель Кастильо (1828–1897), консерватора и составителя новой конституции Первой республики. Так их предки когда-то чувствовали угрозу со стороны графа Оливареса. Церковники все еще таили обиду за desamortafao, распродажу церковных земель. «Кто, — кричали они с трибуны, — купил землю? Никто из здешних ее не покупал. Городские! Люди, которых интересует только собственная выгода, которым наплевать на наши обычаи. Эти “конституционалы” вырвут землю у нас из-под ног, они бросят нас всех в городской ад». Карлисты же позиционировали себя единственными гарантами всего старого, доброго, доиндустриального. Они неустанно трубили, что Бурбон на троне вернет Каталонии свободу от подавляющего либерального центра. Надо объединить Каталонию с остальными субъектами прежней конфедерации — королевствами Арагон, Майорка, Валенсия — под властью кастильской короны, и принципат «вновь обретет прежнее лицо», — утверждал Франсеск Савальс-и-Массот, барон Видра, маркиз Альпенский, ветеран последней карлистской войны и верховный главнокомандующий карлистскими силами в 1870-х годах. Согласно его программе, государственной религией мог быть только католицизм. «Все жители — солдаты своей страны, и когда она в опасности, каждый должен взять в руки оружие, будь то против иностранных захватчиков или при возникновении внутренней угрозы нашим правам и привилегиям».
В партизанских схватках с карлистами правительству приходилось рассчитывать на генералов, которые, как правило, бьли настроены антиреспубликански. Такие полководцы, как Павиа и Мартинес Кампос, быстро разделывались с восстаниями левых, но вовсе не рвались крушить карлистов, которые к тому же были лучше организованы и с которыми было гораздо труднее справиться. Чтобы покончить с ними, потребовалось четыре года — с 1872 по 1876-й. В какой-то момент у карлистов имелись 9000 человек против всего лишь 7350 правительственных солдат, из которых 2400 были расквартированы в Барселоне. Генералы взяли за правило сначала расправляться с республиканскими восстаниями, а уже потом, на досуге, думать о карлистах. В начале 1874 года генерал Павиа, сытый по горло радикалами, вошел с отрядом вооруженных солдат в мадридский парламент и объявил себя диктатором.
Этот переворот был первым из множества такого рода независимых военных акций, вплоть до Франко: вместо того чтобы действовать как военная сила определенной политической партии, Павиа выступил с собственной концепцией. Новое правительство, возглавляемое сторонником Изабеллы генералом Серрано, оказалось нестабильным, ненавистным прогрессивным силам, но достаточно консервативным, чтобы удовлетворить консерваторов. Оно рассчитывало, что умный политик, умеренный Антонио Кановас дель Кастильо, найдет выход из сложившейся ситуации. Кановас решил вернуть конституционную монархию с Альфонсо XII, сыном Изабеллы, на троне. Пока он собирался осуществить задуманное, Альфонсо XII поддержал генерал Мартинес Кампос, что и решило дело. В 1874 году молодой король, кадет школы Сандхерст, у которого еще молоко на губах не обсохло, сел на трон. Реставрация Бурбонов оказалась свершившимся фактом. Это было, как написал историк Альберт Бальсельс, «не что иное, как второй, корректирующий акт псевдореволюции 1868 года».
В первые десять лет реставрации каталонизм, который до сих пор был в основном литературным течением, стал движением поэтическим. Вообще-то нельзя говорить о каталонизме как об организованном движении с единой программой. В самом широком смысле каталонизм конца XIX века может быть определен как политическая доктрина, которая стремилась утвердить индивидуальность Каталонии — в языке, законодательстве, истории, культуре — и обособить провинцию от остальной Испании. Но в рамках такой боль-шой и довольно туманной задачи существовали, иногда параллельно, а иногда пересекаясь, по крайней мере, четыре главных линии.
Первая и самая ранняя нашла свое отражение в литературе Возрождения. Несмотря на весьма посредственный общий уровень, поощряемый «цветочными играми», каталонская литература этого периода имела свои взлеты. Например, в 1879 году поэт Жасинт Вердагер получил розу на играх со своей эпической «Атлантидой». Возрождение дало каталонизму много символов, броских фраз, устоявшихся метафор, но, кроме разве что косвенного, оно не имело на страну политического влияния и затрагивало лишь небольшое количество людей — культурную элиту.
Вторая линия, по-настоящему популистская, — это карлизм. Но он завоевывал себе союзников в каталонской глубинке, а в Барселоне считался реакционным болотом.
Третье течение, противоположное карлизму — республиканский или федералистский каталонизм. Республиканцы-каталонисты 1870-х годов, такие как Нарсис Рока-и-Фаррерас (1830–1891), придерживались крайних взглядов: Каталония должна быть самоуправляющейся республикой, государством в государстве. Они надеялись и всю Испанию увидеть ассоциацией таких государств, нейтрализующих (если не уничтожающих) централизованную власть Мадрида. Их политические взгляды имели немало общего с социалистическими идеями, которые циркулировали в Барселоне с 1840-х годов. Они верили, что могут найти опору своему движению среди рабочих. Участники федералистского движения спорили между собой, иногда довольно резко, о том, как это сделать. Самой выдающейся фигурой среди них был политик, издатель и юрист Валенти Альмираль-и-Льосер (1841–1904), чья книга «Lo Catalanisme» стала основополагающим манифестом движения. Именно благодаря Альмиралю «жесткий» республиканизм Нарсиса Рока и его сторонников дозрел до того, что федералисты позже называли партикуляризмом, имея в виду признание особых качеств Каталонии, особенностей ее культуры и так далее. Это был всего лишь эвфемизм, используемый, чтобы не раздражать Мадрид.
Четвертая и в конце концов возобладавшая линия — региональный консерватизм, каталонизм начальников: умеренный, озабоченный государственным протекционизмом каталонских товаров и, следовательно, осторожный, опасающийся обидеть или даже раздражить Мадрид. Консервативность, почвенничество — все это в каком-то смысле смыкалось с карлизмом (по крайней мере, на ранних этапах). Много говорилось о древних добродетелях, и тем не менее в основе своей это было движение городских привилегированных классов и тех, кто хотел к ним присоединиться. Его главными идеологами были священник Хосеп Торрас-и-Багес и газетчик по имени Жоан Манье-и-Флакер. Многие писатели, художники, архитекторы влились в ряды движения, и из него выросли первые каталонские политические организации: Каталонский центр (в союзе с федералистами) (1882), затем Каталонский союз (1891), полноценная политическая партия, и Лига регионалистов, образованная в 1901 году в результате объединения двух предыдущих организаций.
Повнимательнее присмотримся к федералистам и консерваторам. Как они воспринимали друг друга?
В 1873 году Нарсис Рока выступил с резкими нападками на консерваторов в ежедневной газете на каталонском языке «La Renaixenсa», издаваемой поэтом и драматургом Анхелем Гимера. Их примиренческий каталонизм, писал Рока, — платонический, непоследовательный, отменяющий сам себя. Это статичный и реакционный каталонизм, от которого нечего ожидать; «он боится демократии, революции, республики, масс, народа, и боюсь, что его занимают только интересы привилегированных классов, gent conforme, тех, кому есть что терять. Это уже гордыня и эгоизм, если говорить со всей каталонской прямотой». Консервативный каталонизм предает «все исторические подвиги… нашей страны, подстраивается к мадридскому испанизму, занимает центристские позиции, реакционен, и все это глубоко враждебно настоящему народному духу».
А во что верили прогрессисты? В кортесы, а не в двор; в антиклерикализм, а не в монастыри и церкви; в простого человека, а не в богатого горожанина; в крестьянина или человека в barretina (мягкий головной убор красного цвета, который носили каталонские рабочие), а не в аристократа в своем замке. Прежде же всего, в три идеи.
Первое: справедливость и революционный смысл, надежды на перемены, которые проведут в жизнь простые люди… Второе: неспособность консерваторов — боязливых, занятых только собой, приходящих в упадок, смущенных — спасти дело Каталонии… И третье: необходимость смотреть в будущее. Простые люди… правы в своем стремлении освободиться, добиться равенства, сбросить с себя ярмо. Если средний класс, буржуазия сбросили с