План парка Сьютаделла, составленный Фонтсере
Ажунтамент устроил конкурс на лучший проект нового парка. В финал вышли двое: архитектор по имени Маккиачини и Хосеп Фонтсере-и-Местрес (1829–1897). Фонт-сере победил и начал набирать команду одаренных молодых архитекторов. Одним из них был двадцатиоднолетний Антони Гауди, только что закончивший архитектурную школу, другим Доменек-и-Монтанер, тоже едва за двадцать. Кое-что решено было не разрушать. Например, арсенал, спроектированный Проспером Вербумом. Пер Фальке (18571916) переделал его в королевский дворец, а сейчас в нем находится Музей современного искусства. А также решили не трогать часовню, построенную в стиле неоклассицизма, и площадку дляя парадов, известную как Пласа д’Армес. Но все остальное подлежало сносу или перестройке. Свой девиз Фонтсере поместил на одном из чертежей: «Не разрушай ради самого разрушения; разрушай, чтобы стало красивее». Подобно Фредерику Лоу Олмстеду, дизайнеру Центрального парка в Нью-Йорке и еще девятнадцати парков в Соединенных Штатах, он был готов подписаться под основной максимой планировки парков конца XIX века: «Сады для города — то же самое, что легкие для человека». Он полагал, что парк Сьютаделла должен довершить симметрию, заложенную в более ранней трансформации Старого города — поперечные Каррер Ферран и Каррер де ла Принсеса пересекают город от Рамблас до Сьютаделла через Пласа Сант-Жауме. По одну сторону — за Рамблас — промышленная Барселона; по другую — там, где была Сьютаделла — отдохновение от трудов. Парк уравновешивает фабрики и заводы.
Более того, кажется, Фонтсере и его команда рассчитывали создать парк-символ возрождающегося каталонизма — сад «на костях» Сьютаделла, трупа империи Бурбонов. В очертаниях парка не было и намека на то, чтобы «выказать уважение» или «сослаться» на план Сьютаделла, когда-то разработанный Вербумом. Парк был задуман как большая подкова с другой подковой внутри — улица, продолжающая одну из главных улиц на плане Серда — Пассейч де Сант-Жоан, образовывала полукруг и возвращалась к основанию подковы, теперешней Каррер Пужадес. Цветники и лабиринты, фонтаны и пруды, зимний сад, ботанический музей посредине парка, дворцы, статуи, напоминающие о великих людях Каталонии, дидактически разбросанные вокруг. Много позже добавился зоопарк со слоном, которого назвали, как и должны были назвать слона в Каталонии, L'Avi — Предок. Первый Ави, подаренный одним богатым каталонцем, скончался в 1915 году. Остался стишок, написанный каким-то неизвестным разочарованным демократом:
Разглядывая слона в Парке,
Наслаждайтесь демократией.
Достойное развлечение —
Хорошее и дешевое.
Останки слона увековечены в виде железобетонной скульптуры в натуральную величину, с могучими изогнутыми клыками. Этот мастодонт установлен около пруда с утками. Но сейчас барселонские дети предпочитают ему Снежка — аристократически апатичную гориллу-альбиноса, единственную в мире.
В общем, планировщики парка отдали дань как Старому, так и Новому городу. Самая зрелищная, если не сказать эксцентричная, черта парка — Каскад, огромный аллегорический фонтан, спланированный Фонтсере и его помощниками. Это имитация фонтанов в Марселе, устроенных в 1860-х годах в парке Лоншан архитектором Анри Эсперан-дье — те в свою очередь имитировали еще более старые фонтаны — такие, как фонтан Треви, которым Рим отпраздновал водопровод. Вода, которую Каскад изливает на парк, поступает из хранилища на Каррер Веллингтон, и здание его тоже построено Фонтсере. Со своей триумфальной аркой и ступеньками, квадригой, изрыгающими воду грифонами, Нептуном, Ледой, Амфитритой и Данаей, речными богами, стыдливо задрапированной Венерой, стоящей в позе танцовщицы фламенко на вершине того, что оказывается массой искусственной лавы, и четырьмя морскими коньками Каскад — сооружение почти непревзойденно отвратительное, помпезное, эклектичное. Так «украсили» Барселону скульпторы-академики 1870-х годов. Их работало над фонтаном не менее семи человек. Считается, что приложил к нему руку и молодой Гауди. Он, возможно, участвовал в создании центральной части композиции — грота в стиле рокайль с семью входами, которому надлежало выполнять роль аквариума. Если так, то это — первое проявление мании скальных работ, присущей Гауди, которая достигла своего апогея лет через сорок в парке Гюэль. Возможно, посмертная слава Гауди значительно преувеличила его реальный вклад в парк Сьютаделла. Не кажется ли странным, что юноше только-только из архитектурной школы сразу поручили так много? Тогда он был мальчиком на побегушках, а не гением. Возможно, Гауди помогал Фонтсере и с литыми въездными воротами парка, над которыми, судя по многочисленным щитам и тяжелым шлемам с шипами, вполне мог работать тот же мастер, что и над фонарными столбами на Пласа Рейаль.
Каскад в парке Сьютаделла
Хотя Каскад и убавил уважения к скульптуре, которое существовало в период реставрации, в парке нет в ней недостатка, и большая часть ее была поставлена позже. Кто-то — точно неизвестно кто — придумал искусственный холм. Его пики располагались так же, как на каталонской Фудзияме — священной горе Монтсеррат. Это достойное земляное сооружение, которое на сохранившихся фотографиях выглядит как нечто, что можно обнаружить на миниатюрной площадке для гольфа, — счастливым образом не сохранилось. Массивные аллегории сельского хозяйства и морского промысла, промышленности и торговли стояли на опорах ворот. Внутри на своих гермах, пьедесталах, постаментах высились статуи и бюсты Арибау, Агило, Балагера и других светочей Возрождения, не говоря уже о бронзовой конной статуе генерала Прима. Если не считать сборища аллегорических дев, в парке есть только одна скульптура, посвященная женщине. Это каталонская художница по имени Пепита Тейшидор (1875–1914), чей мраморный бюст работы Мануэля Фуса установили в 1917 году барселонские феминистки.
Здесь, в парке, находится и любимая скульптура барселонцев — дама с зонтиком, она же Фонтан, она же Хосефина, она же (более интимно) Пепита. Эта чудесная уличная скульптура была создана Жоаном Ройг-и-Солером в 1884 году. Она очаровательна, забавна и совершенно в духе своего времени: молодая девушка, одетая по моде в платье с турнюром, смотрит на небо и подставляет ладонь под капли дождя. Она держит над головой раскрытый зонтик, его ручка — труба фонтана, и вода низвергается на зонт. Романист Мануэль Васкес Монтальбан считал, что эта скульптура похожа на прохожую девушку из песенки Хосепа Карнера, которая начинается так:
Дама с румяным лицом
И легким зонтиком!
Свет клубится вокруг тебя,
Как дым.
Проект Фонтсере предусматривал также две большие постройки садового типа — Ивернакль (Зимний сад) и Умбракль (Дом теней), располагающиеся на улице, известной теперь как Пассейч де Пикассо. Ивернакль (1884) — устремленная ввысь оранжерея из металла и стекла, построенная Хосепом Амаргосом. Умбракль (1883–1884) — более интересная постройка, спроектированная самим Фонтсере: тоже металлическая конструкция, но сверху есть доступ воздуху, крыша состоит из деревянных планок. Они отбрасывают такие удивительные и разнообразные полоски теней на высаженные внизу тенелюбивые растения и субтропические пальмы! Дом теней состоит из одного большого тоннеля с двумя боковыми нефами с обеих сторон.
Идеи Фонтсере не ограничивались парком. Арочные пятиэтажные жилые здания, которые смотрят на парк с другой стороны Пассейч де Пикассо, тоже были частью его плана, и нет сомнений в том, что он хотел, чтобы, глядя на Дом теней и другие парковые постройки, вспоминали и его проект знаменитого рынка Меркат дель Борн, что в пяти шагах ходьбы от парка. Особое значение имеет «прихожая» парка, известная в то время как Сало де Сант-Жоан, а теперь — как Пассейч де Луис Компани, «Зала», через которую пешеходы попадают с Пассейч де Сант-Жоан ко входу в парк. Это пространство было огорожено чугунной балюстрадой с массивными урнами, отлитыми на заводах Бонаплата (и опять-таки, некоторые считают, что к дизайну приложил руку Гауди). Первоначально там стояли на постаментах семь бронзовых статуй каталонских героев. Пять из них, включая Волосатого Гифре, Рамона Беренгера 1 и хрониста Берната Десклота, переплавили в 1937 году по приказу франкистского правительства в огромную Богоматерь на крыше новой церкви Мерсе: прекрасная аллегория судьбы каталонизма под пятой централизма. Только статуя Рафаэля Касановы-и-Комеса остается там, куда ее перенесли — на Ронда де Сант-Пер.
Никто не может сказать, что парк Сьютаделла, такой, каков он сейчас, отличается единообразием. Он больше похож на коллекцию символов, разбросанных на фоне пейзажа, сочетающего в себе элементы английского сада, рощи, французского регулярного парка и увеселительного парка — очень неоднородного, но весьма приятного. Собранные здесь растения не представляют особого интереса для ученого-ботаника, но это не имеет значения для веселых стаек детей, скачущих туда-сюда, как волнистые попугайчики, или для влюбленных, бродящих, взявшись за руки, по берегам здешних прудов. Иногда, особенно осенью, этот пейзаж приобретает особое очарование, несколько эксцентричное и слегка окрашенное печалью. Он не слишком изменился с тех пор, как Хосеп Пла описывал его, вспоминая свою юность:
Парк казался пустым, хотя в конце аллеи показывались иногда люди: грустный, скучающий по дому солдат, господин, бредущий без дороги, парочка… Я сел на скамейку. В нежном, сладостном свете дня глухой городской шум тек мимо подобно медленной сонной реке. У меня в кармане была книга, «Вертер» Гете… По главной аллее ехала повозка, запряженная лошадьми. В ней сидела пожилая дама, старомодно одетая, густо напудренная, с крошечными глазками. Через некоторое время на скамейку напротив моей сел молодой человек со спутанными волосами. Он был неряшливо одет, сутул, задумчив. Я предположил, что он анархист. В те времена всякого, кто так одет, сочли бы анархистом. Он открыл книгу и стал читать. Я без труда понял, что это «Вертер» Гёте — то же издание (0,60 песет), что и у меня. Мы переглянулись, но не нашли что сказать друг другу. Больше этот человек не казался мне анархистом.