В Барселоне тогда, как и сейчас, не хватало места для гостей. Там не было отелей, которые даже пламенный патриот осмелился бы назвать первоклассными по стандартам Парижа, Лондона или Рима. Доменек-и-Монтанер получил распоряжение построить такой отель в начале 1888 года. И (что невероятно при тогдашних задержках в строительстве и перерасходе средств) ему удалось уложиться в сроки и не выйти из бюджета. «Отель Интернасьональ», металлический каркас в кирпичной и терракотовой облицовке, имел пять этажей и 1600 комнат; его фасад, выходивший на улицу, был 500 футов длиной. Через три месяца перерезали ленточку и стали заселять первых гостей. Такие подвиги были бы сегодня немыслимы. Не состоявшие ни в каких профсоюзах рабочие трудились как рабы на галерах — по двенадцать часов в день, работали круглые сутки, посменно, ночью — при электрическом свете. Кроме того, такая скорость была результатом феноменального таланта организатора, которым обладал Доменек. Здание как бы собиралось из заранее изготовленных модулей. Мы никогда не узнаем, сколько было допущено небрежностей и как долго простоял бы «Отель Интернасьональ», потому что его снесли к окончанию работы выставки. Газеты сатирического толка, такие как «Колокольчик на балконе», рисовали карикатуры: здание уходит в прибрежный песок, будто корабль под воду. Разумеется, Доменек не намеревался строить столь эфемерное здание, и пресса очень жалела, когда его разобрали на куски, чтобы освоить пространство в 1889 году. «Собственность, — написал один возмущенный журналист, процитировав затертые слова Прудона, — это кража прав на красоту и искусство».
Кроме еще одного произведения Доменека — кафе-ресторана и Триумфальной арки Хосепа Виласека, все еще стоящей на Пассейч де Луис Компани, ни одно из зданий, построенных к Всемирной выставке, не вызвало у населения симпатии и восхищения, и все они тоже были разрушены. Главная постройка периода выставки, дотянувшая в полуразрушенном состоянии до 1929 года, — Дворец индустрии, который команда архитекторов под руководством Рожента сделала полукруглым, полкольца толстого железа и стекла, которые, как надеялись создатели, удивят мир. Но были еще Галерея станков, Дворец науки, Павильон сельского хозяйства, Дворец изящных искусств и множество частных павильонов, хозяева которых выставляли свои товары, от сифонов для содовой до молотилок. Но следовало ли, например, модель замка в шесть футов высотой, изготовленную из сыра манчего, считать сельскохозяйственным экспонатом или произведением искусства? Проблема нахождения наилучшего места для того илии иного экспоната превратилась в кошмар, особенно если учесть, что очень мало кто из участвовавших стран заранее сообщил, что именно они будут выставлять. Часто экспонаты для всех оставались тайной, пока на складе не распаковывали коробки. Рог изобилия капитализма конца XIX века извергал в парк поток предметов иногда столь поразительных, что даже организаторы, не говоря уже о посетителях, не могли понять, что это такое и для чего предназначено. Все это создавало толпу и невыносимую суету, которая сохранилась на фотоснимках Дворца индустрии. Было много мелких краж, но даже воров, если верить веселому описанию Всемирной выставки в «Городе чудес», поражали масштабы действа. Два юных негодяя, Онофре Боувила и его подельник-верзила Эфрен Кастельс, специализировались на кражах часов — не из карманов, а из коробок.
Луис Доменек-и-Монтанер.
«Отель Интерна-сьональ»: фасад, выходящий на Пассейч де Колон. и внутренний дворик
Были здесь карманные часы, часы для башен и общественных зданий, часы с репетиром, часы со второй стрелкой, морские хронометры, маятники, астральные часы, хронометры для астрономических и научных наблюдений, клепсидры, песочные часы, часы-регуляторы, часы, показывающие солнечные и лунные циклы, электрические часы, гномоны, экваториальные, полярные, горизонтальные, азимутальные, прямого восхождения, склонения… «Если не избавимся от этих часов, — сказал верзила, — мы с ума сойдем от их тиканья и перезвона».
Дворец науки был храмом ностальгии, музеем неудач, ибо именно здесь все проспекты, рисунки, модели всех сумасшедших проектов, задуманных каталонскими изобретателями, авантюристами и мошенниками в годы «золотой лихорадки», в последний раз увидели свет, прежде чем отправиться на свалку. «Как летят годы! — писал близкий друг Нарсиса Ольера журналист Жоан Сарда в «Ла Вангуардия» летом 1888 года. — Лето 1881 года было летом больших надежд для всякого рода предпринимателей и организаторов. Эти времена уже не вернутся. О поэты всенародных проектов, недоделанные Ротшильды, будущие Лессепсы, затевающие строительство железных дорог, трамвайных путей, каналов; концессионеры несуществующих шахт, изобретатели вечного двигателя, вычислители квадратуры круга; беспомощные, задыхающиеся, потерпевшие крушение, цепляющиеся за обломки корабля в надежде, что какое-нибудь судно подберет их, приютит, спасет!»
Что касается участия во Всемирной выставке иностранцев, то есть всего остального мира, то оно разочаровало. Испания не обладала достаточным политическим влиянием для того, чтобы соперничать с Всемирной лондонской выставкой 1851 года, филадельфийской 1876 года, тем более с Всемирной выставкой, которой Париж собирался отметить столетие Великой французской революции. Промышленно развитые нации не выставляли своих передовых технологий раньше времени, они придерживали их для Парижа 1889 года. Вместо этого они посылали в Барселону то, что, как им казалось, должно понравиться испанцам (по их мнению, отсталому и романтическому народу). Единственным исключением были железные дороги, которые быстрыми темпами развивались в Испании. Здесь изготовители видели рынки сбыта.
Но, несмотря на все это, Всемирная выставка открылась вовремя, 20 мая 1888 года. Далеко не все было готово: триумфальная арка Виласеки все еще стояла в лесах, и кафе-ресторан Доменека-и-Монтанера тоже оставался недостроенным — там не продали за весь год ни одного бокала вина и ни одной порции ра атb tomaquet (хлеба с помидорами). Но регентша Мария Кристина Габсбург-Лорена прибыла с будущим Альфонсо XIII, и ей выразили свое почтение восемь наций, чьи корабли пришвартовались в гавани Барселоны. К восхищению (надо полагать) двухлетнего монарха, они отдали салют из двадцати одной пушки, и герцог Эдинбургский, представлявший Великобританию, сказал его матери: «В честь Вашего Величества флоты мира израсходовали свой порох на салют. Мир в Европе спасен!» Церемония открытия прошла во Дворце изящных искусств. Риус-и-Таулет произнес краткую речь о прогрессе, братстве и пацифизме. Банкир Мануэль Жирона прочитал длинную речь о трудностях финансирования. От имени Марии Кристины премьер-министр Пракседес Сагаста объявил выставку открытой. Процессия двинулась к Дворцу индустрии, где регентшу более всего привлекла австрийская экспозиция. Позже Мария Кристина была объявлена королевой «цветочных игр», участники их составили длинное цветистое обращение к ней, достаточно раболепное, но с оттенком драчливости. Там говорилось о ее роли защитницы старинных каталонских прав, свобод и обычаев. Промышленники завалили ее подарками, из которых лучшим был, безусловно, белоснежный корсет, изготовленный фирмой дона Кардоны Бальдрика. Лиф украшали вышитые золотом гербы Испании, а в соответствующих местах красовались два медальона: один — с изображением (акварель) ее покойного супруга Альфонсо XII, другой — с портретом ее сына Альфонсо XIII. На «бедрах» были вышиты шесть белых голубей, и каждый в клюве держал цветок. Цветы символизировали милосердие, чистоту чувств, постоянство, мудрость, добродетель и величие души. После того как правительница провела двадцать дней, открывая новые больницы, снимая покрывала с памятников, выслушивая навязшие в зубах речи о том, что Каталония переполнена горячей любовью к прогрессу, бесстрашным стремлением к материальному и интеллектуальному совершенствованию человеческой деятельности во всех ее проявлениях, она заключила, что пора уезжать в Мадрид.
Толпа полюбила американские горки, волшебный фонтан и другие развлечения, но в парке Сьютаделла уже повеяло усталостью. В жаркие летние месяцы ничего особенного не происходило. Жизнь несколько оживилась в сентябре. Настоящим символом Всемирной выставки был не Дворец индустрии, а воздушный шар, в плетеной корзине которого самые храбрые могли подняться над парком. Шар был привязан стальным тросом. Над огороженным местом, где находился этот globo cautivo («пленный шар»), висел плакат, написанный буквами в три фута высотой:
ВЫ ХОТИТЕ ИМЕТЬ СЫНОВЕЙ??? ПЛАСТЫРИ ПЕДРЕЛЛА!
От бесплодия, выкидышей, болей в почках!
Всемирная выставка 1888 года действовала тридцать пять недель. Ее посетили полтора миллиона человек, примерно шесть тысяч в день. Большинство из них были испанцами. Выставка создала здоровый приток иностранных посетителей, но они туда не хлынули неудержимым потоком, как ожидалось. Когда 9 декабря 1888 года двери выставки закрылись, бухгалтерские книги показали дефицит в шесть миллионов песет, что никого не удивило. Риус-и-Таулет при нехватке денег, похоже, пользовался очень простой тактикой: просил денег у Мадрида, ничего не получал и тем не менее тратил. На карикатуре, опубликованной в начале 1889 года в сатирическом листке «Колокол Грасии», полный и представительный мэр пирует за столом, на котором стоит торт в форме Дворца индустрии, с высокопоставленными чиновниками и архитекторами, и все они поднимают бокалы шампанского, налитого из бутылок с этикетками «Моэт Мунисипал» и «Шампанское Таулет». Карикатура подписана: «Год, в который ничего существенного сделано не было, зато много потратили».
Карикатура на гостей выставки 1888 года, спящих на бильярдном столе из-за нехватки гостиничных номеров. «Эскелла де ла Торратша», 21 октября 1888 г.
Городу понадобилось еще десять лет, чтобы выплатить долг, но в этом не было ничего исключительного. Правда, на сей раз выплаты пришлись на период депрессии, поразившей Барселону после того, как Испания потеряла все свои колонии в 1898 году. Настоящей проблемой было то, что отцы города не желали понимать необходимости реформы налоговой системы. Общий долг города в конце 1880-х годов вырос так сильно, что издержки на Всемирную выставку стали лишь частью всей суммы — шесть миллионов из двадцати четырех миллионов песет. Финансовая некомпетентность городских чиновников была такова, что они предложили погасить эту задолженность, введя налог на бордели, который, к счастью сексуальной ж