Так что дело тут было не в старике Карле и не в Фердинанде. Как пишет Виллиам Миллиган Слоон, «в каждом из испанских провинциальных округов пробудился восторженный местный патриотизм. Здоровая и неиспорченная испанская кровь забила горячим ключом при известии о коварстве, с которым французы обращались не только с королевским домом, но даже и с гражданами,– настоящими испанцами и испанками,– братьями и сестрами всех испанцев. Наполеон не предусмотрел возможность такого факта и уяснил ее себе лишь много лет спустя, когда его самого умудрили многие годы горького опыта. Мадридские беспорядки, подавленные Мюратом с таким страшным кровопролитием, казались тогда французскому императору единственно только желанной случайностью, благодаря которой получалась возможность сломить упорство Фердинанда; никаких дальнейших последствий он не предусматривал»{66}.
Изабелла II. 1860-е
И совершенно напрасно. Кончилось все для Наполеона в Испании очень плохо.
А что же Фердинанд? Затем он волей обстоятельств все же взял корону, но проявил себя слабым монархом, что привело к ряду гражданских войн внутри Испании и полной потере колоний в Южной Америке. Фердинанд не смог родить сына, но зато он отменил закон перехода трона через мужчин и поставил во главе Испании свою дочь, тем самым породив новые гражданские войны (так называемые Карлистские войны, названные так в честь брата короля дона Карлоса, который тоже претендовал на трон). И все же дочь Фердинанда Изабелла II взошла в 1833 году на престол… чтобы показать себя вздорной женщиной, жившей в собственное удовольствие, совершенно не считаясь с интересами государства (ее многочисленные любовники были преимущественно выходцами из более низких сословий).
Изабелла II «правила» Испанией во время путешествия В.П. Боткина. Василий Петрович прекрасно понимал суть происходившего, и он с удивлением писал:
«Едва ли есть в истории восстание более благородное, более героическое, как восстание всей Испании против Наполеона в 1808 году. Оно показало Европе, что Испания не умерла еще. Чтобы хорошенько понять это восстание, надобно представить себе положение Испании в эту эпоху. Воинственный дух испанцев давно потух в бедности народа, беспечность правительства слилась с арабскою беспечностью нации. Европа шла вперед; Испания спала. Костры инквизиции не пропустили в нее идей, двигавших Европу; философские идеи XVIII века прошли <…> не оставив в обществе почти никакого следа. Народ, предоставленный самому себе администрацией, чуждой всякой мысли, или равнодушно переносил свою бедность, или выходил на большие дороги с оружием в руках. В самом деле, среди общественного спокойствия и при устроенном правительстве Испания наполнена была множеством отлично устроенных шаек разбойников, которые договаривались с королем как равные с равным. Вся страна была одним обширным полем грабежа: грабили судьи, грабила администрация, грабили разбойники. Медленно угасала Испания: общественное истощение достигло своего высшего предела. Нападение Наполеона вдруг подало знак ко всеобщему восстанию, которое, изумив собою мир, обнаружило живучую натуру испанцев»{67}.
Шарль Порион. Королева Испании Изабелла II в сопровождении принца-консорта и избранных генералов. 1862
Почему же испанцы, несмотря ни на что, встали за такую власть?
В.П. Боткин отвечает на этот вопрос так:
«Вся нация восстала на битву без армии, без генералов, без правительства. Но это героическое потрясение совершилось в народе, лишенном всякого общественного устройства. Административный беспорядок источил общественное тело до самых костей. Всякий рад был схватиться за оружие – сколько из патриотизма, столько же из желания выйти как-нибудь из своего бедственного положения. Простолюдин, не научившийся владеть сохою, вообразил себе, что ружье прокормит его. Отсюда появление тысячей вооруженных людей, этих guerrillas, бьющихся вне всяких военных правил. Эта подвижная жизнь, эта жизнь наудачу, имела непреодолимую прелесть для масс, привыкших жить под открытым небом, в совершенной беспечности о завтрашнем дне, и о которых заботилась одна только хитрая и дальновидная благотворительность монастырей. Восстание победило Наполеона, но вместе с этим приготовило величайшее затруднение торжествующей Испании. Предоставленный своим страстям, весь этот народ, привыкший на шестилетней службе отечеству к безусловной независимости, должен был надолго сохранить к ней охоту. Трудно было сдержать в определенных границах это вторжение грубых и вооруженных пролетариев, а тогдашнее правительство, вместо того чтоб употребить в пользу эти руки, усталые от битвы, принялось гнать воскресавший общественный дух и патриотизм, предводивший этими руками, а усмирение простого народа взяли на себя монастыри»{68}.
И начались народные волнения, про которые В.П. Боткин пишет так:
«Отсюда ведут свое начало нынешние смуты Испании, здесь источник ее междоусобной войны. Защищая престол своего пленного короля, простой народ, не видя перед собой никакой отрадной будущности, осужденный на безвыходную нищету, привык насильственно добывать себе значение и пропитание. Имена начальников guerrillas, достигших высших военных чинов, остались в памяти народа живыми трофеями»{69}.
Тут Боткин говорит об испанских герильерос (в написании того времени – гверильясах, от испанского guerilla – малая война), то есть о партизанах, действовавших на Пиренейском полуострове и боровшихся в 1808–1813 годах против французских захватчиков.
Пьер Жюль Жолливе. Испанские гверильясы. XIX век
Самые знаменитые из начальников, о которых говорит В.П. Боткин, это кастилец Хуан Мартин Диес по прозвищу «Эль Эмпесинадо» (Упрямец), памплонец Франсиско Эспос-и-Мина, уроженец Бургоса Херонимо Мерино, уроженец Саламанки Хулиан Санчес и др.
Был такой начальник-партизан и в Каталонии. Его звали Франсиско Ровира, и он имел прозвище El Cura (Кюре). Он родился в 1764 году недалеко от Барселоны и возглавлял каталонское ополчение. Точнее, будучи католическим священником, он принял на себя командование партизанами, которые сопротивлялись французской оккупации его родной Каталонии. Его отряд насчитывал несколько тысяч бойцов. В феврале 1810 года его люди приняли участие в сражении при Вике. А наиболее известным его подвигом стал неожиданный захват замка Сан-Ферран в апреле 1811 года, что было частью осады Фигераса.
Эта осада продолжалась с 10 апреля по 19 августа 1811 года, а в замке Сан-Ферран, находившемся неподалеку от Фигераса, стоял испанский гарнизон под командованием генерала Хуана Антонио Мартинеса. Окруженный французами Мартинес и его солдаты продержались намного дольше, чем ожидалось, но в конечном итоге из-за голода были вынуждены сдать крепость. Однако в ночь с 9 на 10 апреля 1811 года испанские партизанские отряды под предводительством Франсиско Ровиры отбили замок Сан-Ферран в ходе успешной внезапной атаки. Это было просто невероятно, и Наполеон был разъярен, когда узнал об этом. Стратегически важный форт был взят каким-то сбродом, плохо вооруженным и под руководством какого-то священника…
И тут В.П. Боткин совершенно прав: такие необыкновенные люди, как Франсиско Ровира, остались в памяти народной живыми трофеями. Прав Боткин и в том, что законы в Испании менялись так часто, что испанцы потеряли всякое уважение к ним и всякое понятие о законности. А еще они так устали от беспрестанно менявшихся «маленьких деспотов», думавших только о своих карманах (с ноября 1843 года по сентябрь 1868 года испанские правительства сменились 33 раза), что стали мечтать о твердой власти, которая внесла бы порядок в этот бесконечный общественный хаос.
В.П. Боткин пишет и о Барселоне в упоминаниях провинции, народ которой «сохраняет свою гордую самостоятельность: это Каталония, и преимущественно Барселона»{70}.
В своих письмах он описывает последние волнения в Барселоне, подразумевая события 1843 года, спровоцированные республиканцем из Фигераса по имени Абдо Террадес-и-Пули (1812–1856). Его несколько раз выбирали мэром Фигераса, но вступить в должность он ни разу не смог, отказываясь принести присягу королеве Испании, следуя своим антимонархическим убеждениям. Он стал наиболее выдающимся деятелем народного восстания, известного под названием «хамансия» (пищевые бунты): ему удалось поднять народ против городских налогов и против генерала Бальдомеро Эспартеро, регента Бурбонов в Каталонии.
Смутьян Террадес оправдывал насилие, ссылаясь на старые каталонские права. В памфлете, озаглавленном «Кем мы были и кто мы есть», он пишет, что обычай каталонцев создавать объединения рабочих восходит к средневековым гильдиям, и его теперь нужно обратить во благо и сделать так, чтобы «уравнивающее лезвие демократии» прошло через города и деревни. Он собрал ополчение, быстро подчинил своему влиянию его руководителей и к 1843 году многое сделал для превращения ополчения в социалистическую, антилиберальную армию. Он называл ополченцев «людьми, которые взяли в руки оружие, чтобы защитить права». Вдохновленное Террадесом, ополчение участвовало в знаменитом восстании 1843 года.
Как только толпа вышла на улицы, генерал Эспартеро тут же арестовал Террадеса и других радикалов, до которых смог добраться. Но солдаты не сумели подавить уличные волнения. Восставшие загнали их в крепость на вершине горы Монжуик и даже сумели разоружить часть из них, но войска Эспартеро начали стрелять по Барселоне из пушек, и в результате обстрела было разрушено примерно 460 зданий.
В.П. Боткин пишет:
«Батальон солдат вышел разгонять толпы народа. Они оробели перед ружьями. „Ведь мы можем умереть только один раз!– закричал один работник.– Обезоружим солдат!“ Все это произошло с такою быстротою, что передние ряды едва успели выстрелить, как батальон был обезоружен; может быть, и солдаты не делали большого сопротивления. Следствием этого было то, что начальство вывело весь гарнизон из Барселоны»