— Меня посадят в тюрьму, — жалобно причитала я, вертясь в нескольких метрах от дома. Сбежать я не решалась, но и возвращаться было страшно. Не могла я его так сильно ударить… я и стукнула-то вполсилы и даже не очень замахивалась… В конце концов, он начал первый… — Я должна вернуться и вызвать «Скорую», — раза три повторила я, кивая головой в такт своим словам. — И ничего он не умер. С какой стати ему умирать, это глупо даже… Подумаешь, стукнули по голове лампой, а упал он на ковер. Ну, может, сломал чего-нибудь, но умереть-то с чего? Ему уже пора очнуться…
Подходя к двери, я лелеяла надежду, что Юрий Павлович в самом деле очнулся и сейчас встретит меня пусть и очень рассерженный, но живой. Я осторожно поднялась по лестнице и едва не вскрикнула от радости, потому что отчетливо различила шаги. Кто-то прошел по гостиной, потом протяжно свистнул, а я с сильно бьющимся сердцем ворвалась в комнату.
Юрий Павлович так и лежал на полу, а над ним стоял Мишка и таращил глаза. Вид у него был совершенно нездоровый, я имею в виду душевное здоровье. При моем появлении он вздрогнул, поднял голову и спросил, некоторое время беззвучно шевеля белыми губами:
— Что за дерьмо?
— Где? — спросила я первое, что пришло мне в голову.
— На ковре, естественно.
— Это Юрий Павлович, — сглотнув, сообщила я.
— Сам вижу, что Юрий Павлович. А за что ты его укокошила?
— Я нечаянно, он драться полез, а я его лампой. А он взял и упал. И я тоже.
— Ну что за день, — чуть не плача, сказал Мишка. — Только вышел — и нате вам. Ну на фига, скажи на милость, ты укокошила его в моей квартире? Тебе что, в городе места мало? Сколько угодно, вон хоть в сквере напротив… Господи, — воздев глаза к потолку, жалобно вопросил он. — Ну за что мне все это? Чем я хуже других?
— Прекрати, — рявкнула я, поведение Мишки возымело на меня совершенно неожиданное действие, я вроде бы начала успокаиваться. — Надо вызвать «Скорую».
— Труповозку, — поправил Мишка, оторвавшись от лицезрения потолка. — И милицию. Нет. Милицию, а труповозку они сами вызовут.
— Какая труповозка? Я ударила его лампой. Вон она лежит, видишь?
— Вижу, — кивнул Мишка. — Ударила и ударила. Мне-то какое дело, я тут ни при чем. И что он тебе такого сделал, что ты решила его укокошить? До чего же вы, бабы, кровожадные… А по виду ни в жизнь не скажешь.
— Как укокошить? — Из всей Мишкиной тирады я услышала одно лишь слово.
— Это тебе лучше знать. И не вздумай мне рассказывать. Я не прокурор. Вот он тебя выслушает… Угораздило меня притащиться не вовремя.
Я подошла к Юрию Павловичу и опустилась рядом с ним на колени.
— Так он правда мертвый? — пробормотала я испуганно.
— Мертвее не бывает, — с каким-то подозрительным удовлетворением ответил Мишка. — Хоть сейчас хоронить.
— Господи, но почему? — заревела я.
— Ладно, не убивайся так. И звони скорее в милицию, они страсть как не любят, если темнишь и сразу их не вызовешь. А я пойду, делать мне здесь совершенно нечего. Если не возражаешь, не стоит вообще упоминать, что я заходил. Я у Друзей переночую. — Он протянул мне трубку и сказал:
— Звони.
— Так я в самом деле его убила, — пробормотала я, не в силах поверить в этакое.
— Ну, дело житейское… Говоришь, он тебя поколотить хотел? Ты испугалась и… Красивая девчонка всегда красивая девчонка… Судьи тоже люди, а если адвокат будет стоящий, получишь сущие пустяки. — Я не хочу…
— Само собой. Что ж теперь, в жизни всякое бывает. А пистолет где? Лучше отдай его сразу, не вздумай прятать, это только ухудшит твое положение.
— Ты что, сдурел? — начав немного соображать, рявкнула я. — Какой пистолет?
— Я про него знать ничего не хочу, — замотал головой Мишка. — И не рассказывай, я все равно не слушаю, вот сейчас менты приедут, и болтай сколько хочешь…
— Заткнись, — возвысила я голос. — И объясни, что ты имеешь в виду?
— В каком смысле? — насторожился он.
— В смысле пистолета? Что за глупость такая?
— Почему глупость? Из чего-то ты шмальнула
Его, верно? Ну, не пистолет, так револьвер, я ж не баллистическая экспертиза.
— Ты что, хочешь сказать, я в него стреляла? — наконец дошло до меня.
— По-твоему, он сам застрелился? — начал терять терпение Мишка.
— Я ударила его лампой, — чувствуя, что сию минуту могу упасть в обморок, заявила я.
— Серьезно? — ехидно скривился мой новоявленный родственник. — Тогда он в самом деле сам застрелился, спрятал оружие, потом лег и умер. Занятно, но ментам это вряд ли понравится.
— С чего ты взял, что его застрелили? — балансируя на грани здравого смысла, продолжила я выспрашивать Мишку.
— Ну… — Он опустился рядом со мной, распахнул пиджак на груди Юрия Павловича и ткнул ему пальцем в грудь. — Видишь? — Я уставилась на палец, затем перевела взгляд на грудь и в самом деле увидела на рубашке две дырочки. — Прямо в сердце, — с чувством удовлетворения заметил Мишка. — Если я ничего не путаю, стреляли дважды. Но, конечно, тебе лучше знать.
— Вот что, — придя в себя и поднимаясь с пола, заявила я. — Я ударила его лампой, видишь, ссадина на лбу? Он упал и я рядом, потому что очень испугалась, а когда очнулась, выскочила на улицу, потом немного успокоилась и вернулась, чтобы вызвать «Скорую», а здесь ты стоишь над трупом и нагло врешь, что я его застрелила.
— Кто ж его, по-твоему, застрелил? — нахмурился Мишка.
— Откуда мне знать? — ответила я и потянулась к телефону, но родственник перехватил мою руку
— Подожди, дорогая. Ты на что ж намекаешь? Хочешь свой труп на меня повесить? Ну, матрешка, ну… — Он выдал нечто замысловатое, но основную идею я уловила.
— Я вызываю милицию, пусть они разбираются.
— Нет, подожди… О черт, — вдруг рявкнул он и кинулся из комнаты, бегом поднялся наверх по лестнице и яростно затопал над моей головой. Вернулся минут через десять, физиономия его за это время претерпела кое-какие изменения, а именно: приобрела мраморную бледность и нездоровый блеск в глазах. — Твою мать, — заорал он, как только влетел в комнату, и стал приближаться. Особого ума не требовалось, чтоб сообразить, с какой целью. Я торопливо набрала 02. — Эй, матрешка, — вытянув вперед руки, проворковал он и тут же сорвался на крик:
— Брось трубку, дура. Тебе ж хуже будет. — Мотнул головой, а потом даже улыбнулся:
— Оленька, не стоит торопиться. Давай все обсудим.
— Давай, — подумав, согласилась я.
— Ты ударила его лампой, так?
— Так.
— Он упал. И что дальше?
— Дальше я тоже упала.
— Лишилась чувств?
— Да. У него кровь была на лбу, и я испугалась.
— Ага. Упала и чего?
— Лампа погасла… Ведь я его лампой…
— Это я слышал. Дальше.
— Дальше? Очнулась, темно. Зажгла свет. Он лежит. Я стала его трясти.
— То есть ты была рядом с ним?
— Конечно.
— И он был жив?
— С чего бы ему умереть, ведь я только ударила его лампой и то несильно?
— Но парень-то отключился, — пробормотал Мишка.
— Отключился, — согласилась я.
— Когда ты очнулась и начала его трясти, кровь на полу видела?
— Да. Вокруг головы.
— А здесь? — Он ткнул пальцем на ковер.
— Я не знаю, — заревела я. — Я на голову смотрела. — И тут отчетливо вспомнила, как пыталась нащупать пульс и старалась определить, дышит ли Юрий Павлович. — Была кровь, — не рискнула соврать я. — И дырочки вроде были, только я на них внимания не обратила. Зачем мне эти дырочки, я ж по груди его не била, только по голове… Миша, я его не убивала, — перешла я на отчаянный рев.
— Помолчи, — шикнул он, — И дай мне подумать… Ох, мама моя, до чего ж не везет, ну надо же… Вот что, — немного пометавшись по комнате, заявил он. — Надо его отсюда убрать.
— Куда? — не поняла я.
— Куда угодно. Только подальше от моей квартиры. У меня аллергия на трупы.
— Что ты говоришь? Как это «убрать»? А милиция?
— И никакой милиции. Послушай, дело наше дохлое. Ментам свою сказку можешь не рассказывать. Они ни в жизнь не поверят. Уж я-то знаю… Вот что, когда ты на улицу сиганула, входная дверь была открыта?
Я зажмурилась, но не от желания восстановить события в памяти, а от ужаса, потому что прекрасно помнила, как возвращалась за ключами.
— Заперта на ключ.
— Вот-вот. Менты умрут от счастья. Скажут, как же так, гражданочка, ключи на тумбочке, дверь заперта, следовательно, на улицу выйти никто не мог, а у вас тут труп образовался.
— Ты мог. Ведь вошел же?
— Но после того, как дядю кокнули.
— Ты мог войти раньше, когда я лежала без памяти, а потом разыграть этот спектакль.
— И на фига мне это, не подскажешь? Если б я его кокнул, то быстренько бы смылся, и возись сама с этим трупом как знаешь. А я приперся и надо же: в самый неподходящий момент.
— Я его не убивала, — кусая губы, заявила я.
— Конечно. И я его не убивал. Но кто-то его кокнул?
— Почему я должна тебе верить?
— А я с какой стати должен верить тебе? — скривился Мишка. — Говорю, дело наше дохлое. Не тебя, так меня непременно посадят, а скорее всего обоих.
— Но почему…
— По кочану. И отвяжись. Говорю дохлое, значит, дохлое. По башке ты ему двинула, выходит, и пристрелить вполне могла от избытка чувств, а на меня и так всех собак рады навешать. Я уже семь месяцев отсидел в СИЗО, и можешь мне поверить, ни малейшего желания туда возвращаться не имею.
— За что? — вдруг спросила я.
— Чего? — не понял Мишка.
— За что сидел семь месяцев?
— А-а, из-за твоей сестрицы, чтоб ей… Ладно, чего теперь. Но мне там жутко не понравилось, и тебе тоже не понравится, так что слушай, что говорю: надо от него избавиться.
— Почему я должна тебе помогать? А если ты его вправду убил, а теперь… Ведь я не убивала…
— Опять сказка про белого бычка, — развел руками Мишка. — Короче, так: я не верю тебе, ты не веришь мне, труп здесь, менты нагрянут, и чем дело кончится, ведомо одному господу. Второй вариант: ты веришь мне, а я тебе, и мы быстренько избавляемся от трупа.