– Я понял, – на удивление спокойно кивнул рыжик, после чего подошел, настороженно потянул ноздрями воздух. А потом вдруг закашлялся и, прищурившись, взглянул на Лори.
– Что? – широко улыбнулся кот.
– Ты пахнешь им, – покосился на меня лохматый, а затем подошел ближе и, наклонившись к самому моему уху, шепнул: – А он тобой. Но ни от кого из вас не разит страстью.
Я усмехнулась:
– Теперь ты и такие оттенки научился различать? Молодец, не зря три дня зверем пробегал.
– Не зря, – совершенно серьезно подтвердил Роар. – Поедешь сегодня со мной? Мне нужно о многом тебя спросить.
– Ну, я пошел, – хихикнул сыночек, когда в сторону рыжего изумленно повернулись сразу оба его сородича. – А ты, лохматый, береги мою драгоценную кошку, потому что, если узнаю, что ты ее огорчил, то вернусь и откушу тебе голову.
Роар только фыркнул:
– Вот уж кого не боюсь, так это тебя. К тому же, в случае чего, твоя… хм… кошка первая мне башку открутит.
– Молодец. Смекаешь, – оскалился Лори и, звучно чмокнув меня в щеку, отступил. – Все, родная, пока. Жду тебя в гости. Хоть весной, а хоть через сто лет. И смотри там, друидов особо не гоняй – после визита Лорны они там наверняка пуганые.
– Иди уже, – отмахнулась я и снова зевнула. На этот раз по-настоящему.
Кот в ответ хихикнул, подобрал с земли позабытый с вечера узелок и, махнув лапищей, потопал обратно в лес. Роар проводил его задумчивым взглядом, а когда сыночек скрылся из виду, очень тихо сказал:
– Знаешь, когда я спрашивал, все ли баскхи похожи, то никак не думал, что настолько. Скажи, мне показалось или же?..
– Или, – отмахнулась от него я. – Но это уже неважно, потому что у Лори свои дела, а у меня свои, и они никак между собой не пересекаются. У вас что-нибудь пожевать с вечера еще осталось?
Наран кашлянул:
– Я кашу сварил. Будешь?
Я подумала, но все же взяла протянутую ложку и, пока лохматые собирались, набила брюхо в надежде, что до обеда этого хватит и мне не понадобится срываться на охоту посреди бела дня.
Рокхет, как и раньше, внимания мне не уделил, и это, честно говоря, было самую капельку обидно. Пока Лори не исчез в лесу, вожак внимательно за ним следил, но стоило ему убедиться, что малознакомый кот действительно покинул лагерь, как он тут же ушел к лошадям, даже не поинтересовавшись, в состоянии ли дама продолжить путь после бессонной ночи.
Впрочем, в отношении меня он, кажется, уже все решил и снизойти до вопросов не соизволил. Поэтому я охотно приняла приглашение рыжика и, как только наш скромный отряд тронулся в путь, бессовестно задрыхла, закинув ноги волчонку на бедро и предупредив, чтобы до обеда не беспокоил.
Роар, надо отдать ему должное, честно меня не беспокоил, а вскоре после полудня разбудил так деликатно и ненавязчиво, что я даже рассердиться на него не смогла. Вместо того чтобы толкать меня в плечо или шептать над ухом всякие глупости, рыжик просто достал из сумки кусочек вяленого мяса и помахал им у меня перед носом. Естественно, я машинально потянулась за едой и тут же ее схрумкала, так до конца и не проснувшись. Но за первым кусочком последовал второй, потом третий… в итоге я все-таки протерла глаза и, встретив совершенно невинный взгляд волка, покачала головой:
– Рискуешь, рыжий. А если бы я во сне перекинулась?
Волк в ответ легкомысленно пожал плечами:
– Значит, дальше мы бы с тобой пошли пешком. Или побежали на четырех лапах, потому что хребет у моей кобылы не железный и определенно подломился бы, не выдержав нашего общего веса.
– Это ты что, намекнул сейчас, что я толстая?
– Ну что ты! Просто отдал уважение твоей второй ипостаси.
– Хитрец. Ну да ладно, – зевнула я. – Раз все равно разбудил, то давай сюда мой второй завтрак. А за это я, так и быть, попробую ответить на твои вопросы.
На свое счастье, рыжик был достаточно хорошо воспитан, чтобы не торопиться, когда не просят. И, пока я со смаком поедала его припасы, не посмел отвлекать леди от важного дела. Но как только я вернула ему существенно полегчавший мешочек, парень немедленно встрепенулся и, явно подготовившись заранее, признался:
– Кажется, у меня проблема, Бас.
– Какого рода? – ничуть не удивилась я.
– Мой волк… я не знаю, как с ним теперь жить.
– Он что, стал агрессивным?
– Нет, – неожиданно смутился Роар.
– Перестал слушаться или же пытается вырваться на волю?
– Нет.
– Тогда какой смысл паниковать? – удивилась я, устроившись на конской спине поудобнее.
Роар вздохнул:
– Наверное, я неправильно выразился. Мой волк стал другим, и я не знаю, как с этим жить. Для меня это непривычно. И все время кажется, что в этом кроется какой-то подвох.
– Так, – я внимательно посмотрела на опустившего глаза оборотня. – Что конкретно тебя в себе не устраивает?
– Мой зверь стал сильнее, – тихо ответил Роар. – Я стал лучше его чувствовать. Со вчерашнего дня не было ни минуты, когда я не ощущал бы его в себе.
– Нашел о чем беспокоиться! Я всю жизнь так живу – и ничего.
– Ты не понимаешь, – так же тихо ответил рыжик. – Так неправильно. Нам всю жизнь говорили, что звериное начало нужно держать под контролем. Я в это верил. Мой волк был послушен и скован до тех пор, пока я не давал ему немного воли. Но когда я был зверем, эти оковы ослабли. И я… честное слово, теперь мне кажется, что в них вообще нет никакой нужды!
Я фыркнула:
– Ах, вот оно что. У тебя вдруг глаза открылись на собственную природу. Ничего, через пару-тройку дней готовься к новым открытиям. Если, конечно, решишься пойти до конца.
– Я потеряю над собой контроль? – ощутимо напрягся волк.
– Дурак. Ты, наконец, его обретешь!
– Прости, я не понимаю…
Я возвела глаза к небу:
– Богиня, вразуми этого наивного волчонка и помоги ему в себе разобраться… Роар, вот скажи: что конкретно тебя тревожит? Тот факт, что ты ослабил контроль над зверем и после этого ничего страшного не случилось? Или же то, что, по мнению большинства лохматых, это как бы неправильно?
Волчонок снова смутился:
– Меня тревожат последствия. Чем дольше я был зверем, тем меньше мне хотелось снова стать человеком.
– Тебе не этого не хотелось. Ты просто вспомнил, что вместе с человеческой формой придется соблюдать массу правил, которые вы себе навыдумывали. Проблема в том, что изначально ваш предок был человеком и с самого первого дня воспринимал своего зверя как… довесок, как временно полезного, но дикого, а значит, и опасного соседа, которого ни в коем случае нельзя выпускать из клетки.
– Так и есть, – подтвердил рыжик.
– А еще тебя учили, что клетку ни в коем случае нельзя открывать. Что за первой вольностью последуют вторая, третья, и рано или поздно это приведет к тому, что человеком овладеют звериные инстинкты и он превратится в безумца, ведомого лишь простейшими побудительными мотивами – голодом, жаждой крови, желанием спариваться…
– Конечно, – снова подтвердил оборотень, но на этот раз уже не так уверенно.
– Коне-е-ечно, – поддразнила его я. – А ты когда-нибудь видел безумного зверя? Кота, волка… не бешеного, а именного сумасшедшего?
– Безумие – это человеческая болезнь. Говорят, звери ей не подвержены. Но когда человеческий разум сталкивается с разумом зверя, кто-то неизбежно проигрывает.
– Только в том случае, если начинается борьба. Тогда ты прав – обязательно появится победитель и проигравший. Но ты не думал, что для того, чтобы жить, сражаться совсем необязательно?
Роар озадаченно замер.
– Разве вчера ты сражался со своим зверем? – испытующе взглянула на него я, подметив краем глаза, как заинтересованно поглядывает в нашу сторону Наран. Рокхет тоже косился, но скорее неодобрительно. И не исключено, что все-таки надумает вмешаться, чтобы я не развращала ум молодого волка своей кошачьей ересью. – Скажи, Роар, а позавчера тебе тоже хотелось ударить своего волка? Он сделал тебе плохо? Больно? Он хотя бы раз пытался совершить то, чего вы, мохнатые, так боитесь? Стремился поглотить твой разум?
Брови рыжика сошлись почти на переносице.
– Я… не помню. Честно.
– Но тебе было хорошо? – продолжала допытываться я.
– Да, – едва слышно признался оборотень. – И именно это кажется мне неправильным.
Я только вздохнула:
– Как же с вами тяжело… вот скажи, глупый: есть разница, когда твой зверь сидит в клетке и вынужден отдавать тебе свою силу, потому что ты заставляешь его это делать, или когда он делает это добровольно? Ты сам хотел бы оказаться в клетке? Запертый там на долгие годы без малейшего шанса освободиться? С переломанными лапами, с тугим ошейником на горле, да еще когда со временем на нем появляются растущие внутрь шипы? Тебе бы такое понравилось?
Роар поджал губы:
– Нет.
– Так почему же ты удивляешься, что твоему волку не захотелось туда возвращаться? – ласково осведомилась я. – Что бы ты сделал на месте зверя, если бы однажды получил возможность вырваться? Остался бы? Или же попытался сбежать?
Рыжик дернулся, словно от пощечины:
– Зачем ты об этом спрашиваешь?
– Затем, что хочу услышать ответ. Так скажи: ты бы остался?
– Нет.
– Даже если бы это означало сойти с ума или умереть?
– Да, – так же тихо подтвердил оборотень. – Если бы меня не сумели сломать, я бы умер, но нашел выход.
– Тогда почему же твой зверь этого не сделал? – с жалостью посмотрела на него я. – Почему он не убил? Не сбежал? Не попытался ударить или укусить?
– Потому что… потому…
– Потому что вы – одно целое, дурья твоя башка! Когда ты ранен, ему тоже больно. Когда ты страдаешь, он тоже мучается. Чтобы снять с тебя дурацкое заклятие, твой зверь отдал собственные силы. Взамен на крохотную толику свободы и море сомнений, которыми ты изводишь себя уже который день!
Лицо молодого волка пошло красными пятнами. Он открыл было рот, чтобы что-то возразить, но передумал и снова нахмурился, нутром ощущая, что я права, но все еще стараясь найти аргументы против.