Даже сейчас, в этой унизительной позе, покорный, но все еще не покоренный, ты продолжаешь меня восхищать. Единственный за много лет, на кого по-настоящему обратил внимание мой придирчивый зверь. Единственный, с кем я почти не играла. Тот, чья судьба какое-то время была мне небезразлична. И кто, даже оказавшись под гнетом серьезной клятвы, нашел в себе силы ей противостоять.
– Встань, – так же тихо попросила я, опуская руки. А когда Рокхет навис надо мной тяжелой горой, еще тише добавила: – Теперь ты должен подтвердить отказ перед верховной богиней. Все, что от меня зависело, я сделала. Но обряд нужно провести, пока не закончилась ночь, иначе он утратит силу. Эйлинон, у тебя есть нож?
Молчаливо следящий за мной друид без лишних слов протянул требуемое.
– Кровь сделает твою клятву недействительной, таковы правила, – добавила я, вложив в руку тяжело дышащего оборотня короткий, обоюдоострый клинок. – Разрежь руку. Дай крови упасть в бассейн. Скажи богине, что отказываешься от тех слов, что произнес в храме. И на этом все закончится.
Рокхет нахмурился, но не сдвинулся с места.
– Не глупи, лохматый, – настойчиво повторила я, подтолкнув его в плечо. – Ночь не бесконечна. Иллари не будет долго ждать.
– Зачем ты это делаешь? – спросил друид, когда волк все же внял голосу разума, развернулся и на негнущихся ногах направился к бассейну, на дне которого по-прежнему искрилась и переливалась золотыми искорками освященная богиней вода.
Я отвернулась:
– Потому что на таких, как он, нельзя надевать ошейник. До встречи, Эйлинон.
– Прощай, душа моя, – печально улыбнулся друид, вкладывая в мою ладонь листок мэртоса с начертанным на нем именем. А когда я молча спросила, тот ли это маг, которого он мне обещал, так же молча кивнул и подхватил упавший с моих плеч плащ, в котором больше не было надобности.
Дворец я покинула сразу, не дожидаясь, пока Рокхет завершит ритуал, а Иллари подтвердит, что сделка между ними расторгнута. Все, что от меня требовалось, я уже сделала. С Эйлиноном разногласия уладила. С его далеким предком тоже поговорила. Скорее всего, когда я приду сюда в следующий раз, старейший в лесу мэртос станет еще выше и массивнее, а мне, наверное, будет приятно посидеть в его тени и уже без грусти вспомнить наше общее прошлое.
Но это будет потом. Когда-нибудь, когда я найду в себе силы сюда вернуться. Когда моя память уснет и мне больше не понадобится делать усилие, чтобы не дать ей поколебать мое душевное равновесие.
Насчет всех тех, кто по вине Айэлнона раньше времени сменил форму, я почти не беспокоилась. Даже если они не захотят возвращать человеческий облик, ничего страшного не произойдет. Лишние полторы сотни мэртосов во дворце – это не катастрофа, да и не погибли они в полном смысле этого слова. А значит, горевать нет ни единого повода.
Почувствовав, как в груди натянулась невидимая струна, я поспешно сменила форму и перешла на бег, всем существом чувствуя, как напрягаются нити, некогда связавшие меня с несговорчивым волком. Чем дальше я уходила, тем отчетливее они становились и тем больнее их было ощущать. Иларри… да чтоб тебя с твоими непонятными играми!
На этот раз рвать твои клятвы оказалось по-настоящему больно. Физическая привязка – это всегда нелегко, но с волком по непонятным причинам она получилась особенно прочной. И я отчаянно сопротивлялась разрыву даже после того, как стало ясно, что я ее не приму.
В какой-то момент боль стала настолько острой, что захотелось остановиться, развернуться и со всех лап ринуться обратно. Но вместо этого я ускорилась еще больше и глухо зарычала, когда проклятая струна, натянувшись в последний раз, с оглушительным звоном лопнула.
Фух.
Больше я лохматому ничего не должна. И он никому не должен, потому что Иллари все-таки приняла его отказ.
Самым странным во всей этой истории было то, что луноликая вообще решила вмешаться. Казалось бы, какая ей разница, что творится в одном из дальних уголков сотворенного Роттаром мира? Друиды… они ей даже молитв никогда не возносили! Не просили о помощи. Не приносили даров. И все-таки она решила поучаствовать в их судьбе и сделала все, чтобы я попала в лесной дворец вовремя.
Почему, верховная?!
Луна, ненадолго выглянув из-за туч, снова коварно сбежала. Следом за этим из недр друидского леса раздался долгий, зовущий, пронзительный волчий вой, при звуках которого у меня отчаянно заныло сердце. Однако богиня на вопрос так и не соизволила ответить, поэтому мне ничего не оставалось, как молча бежать дальше. В ночь. В тишину. Подальше от дворца, от леса и от двух таких разных, но по-своему привлекательных мужчин, один из которых страстно мечтал, но не мог быть со мной, а второй как раз мог бы, но, напротив, не захотел.
Правда, о последнем я очень старалась не думать. А мой зверь после случившегося пребывал в такой растерянности, что не испытывал ни злости, ни обиды, ни раздражения. Ему даже привычная кровожадность внезапно изменила. Поэтому все, что я ощущала, стремительно покидая северный лес, это… разочарование. Грусть. Тоску. И слабое, пугливо выглянувшее с задворок человеческого сознания чувство, что сегодня я умудрилась сделать непоправимую ошибку.
Откуда оно взялось, это мерзкое ощущение, какая мимолетная мысль успела пробудить его в моей звериной душе, я не знала. Но и докапываться до причин не хотела, потому что по опыту знала, что после таких вот поисков нередко отыскивается то, о чем лучше было бы не знать. Не видеть. Не помнить. Вместо этого лучше просто продолжить жить, затолкав неудобную находку на дно, в самый дальний угол огромного, воистину безразмерного сундука, который в простонародье называется памятью.
В моем сундуке таких укромных уголков было предостаточно, чтобы втиснуть туда последние две недели своей жизни и больше никогда о них не вспоминать. Но, как назло, даже в зверином обличье сегодняшняя ночь упорно не шла из головы.
Впрочем, я знала массу способов, как заставить память умолкнуть: смена обстановки, новые впечатления, целительный сон в тщательно скрытом логове… За долгую жизнь мне не раз приходилось зализывать раны в одиночестве. И с этой неприятностью я тоже как-нибудь справлюсь. Не сейчас, так через год. Не через год, так через два.
В конце концов, это всего лишь волк. Самый обычный, серый, угрюмый волк, который не испытывал к таким, как я и мой зверь, ничего, кроме презрения.
Сколько таких было в нашей жизни? А сколько еще будет? Так что не вздыхай, малыш. Не жалей. И не оглядывайся назад – там нас с тобой ничего хорошего не ждет.
Что?
Говоришь, что слышишь зов?
Это просто ветер, малыш. Играет с деревьями, как боги порой играют с людскими судьбами. Все связи оборваны. Все следы затоптаны. Некому нас больше звать. Так что беги, мой хороший. Спеши. Уводи нас отсюда прочь. А я, если позволишь, ненадолго тебя оставлю.
Глава 19
Говорят, бессмертие – великий дар. Но лишь для тех, кто не знает его истинной цены. Жить бесконечно долго, зная, что без согласия богини не можешь даже умереть, приятно лишь в первые пару сотен… максимум пару тысяч лет. А затем однообразие жизни начинает утомлять. Царящая вокруг суета безумно раздражает. Способность удивляться и испытывать эмоции постепенно притупляется. Люди и нелюди кажутся одинаково скучными. Мир неумолимо теряет краски, тускнеет, сереет. И чем дальше, тем меньше хочется в нем находиться, прекрасно сознавая, что ничего по-настоящему нового уже не произойдет.
Иногда, правда, что-то все же случается… чаще почему-то плохое, чем хорошее. Но со временем и оно заканчивается, а старая проблема возвращается с новой силой.
Чтобы встряхнуться, бессмертному приходится идти на ухищрения: ввязаться в опасную авантюру, залезть на самую высокую гору или забраться в жуткое подземелье, чтобы кого-нибудь там подразнить, взбесить, убить. Порой даже взбеситься самой или же в очередной раз влюбиться без памяти… именно в этом, пожалуй, заключается самая большая сложность для бессмертного: скука. Мутная, нескончаемая, поджидающая за каждым углом скука, от которой порой просто некуда деться. И ради избавления от которой баскхи готовы на любые безумства.
Именно поэтому мы так часто меняем друзей, любовников, окружение. Вечно куда-то бежим, стараясь не дать следующей за нами по пятам скуке навалиться на плечи. Нам просто необходимы новые впечатления. Новые знания. И конечно же, чувства. Иначе мы зачахнем, как оставшееся без полива дерево, или сойдем с ума, что, на мой взгляд, гораздо хуже.
Я за долгие годы придумала для себя лишь один надежный способ решить эту проблему – долгий целительный сон, во время которого память как бы засыпает, и все плохое, что было, забывается. На протяжении месяцев или даже лет меня как бы даже не существует в полном смысле этого слова. Зато после пробуждения я чувствую себя обновленной. Можно сказать, отмытой, очищенной от прежних проблем, забот и тревог. Причем чем дольше длится сон, тем надежнее забывается прошлое. Тем меньше оно надо мной довлеет. И тем легче пережить потерю друзей, детей, возлюбленных, ибо во время сна не только память – старые эмоции тоже забываются. После чего я снова получаю возможность чувствовать, переживать, испытывать привязанности. И снова ощущаю себя живой.
Вот и на этот раз я крепко уснула, оставив своего зверя в одиночестве. Уснула со спокойной душой, прекрасно зная, что в мое отсутствие он не станет резать чужой скот, убивать без причин или разорять людские поселения. Мой зверь неглуп. Он, как всегда, будет соблюдать осторожность. И не разбудит меня до тех пор, пока я сама этого не захочу или же пока нам обоим не начнет угрожать серьезная опасность.
Конечно, среди смертных в очередной раз поползут слухи о разгуливающем в лесах порождении ночи, сильно смахивающем на гигантского баскха. Потом какой-нибудь охотник с благоговением сообщит, что встретил в лесу живое воплощение богини Кхеметт. Потом громадного зверя увидит или решит, что увидел, кто-то еще. Еще через какое-то время в храмы потянутся верующие с вопросами, просьбами и мольбами. Но жрецы, как и раньше, будут хранить загадочное молчание. До тех пор, пока я не разрешу им просветить взволнованную паству или же пока кто-то из прихожан не принесет наглядное доказательство того, что загадочный зверь действительно существует.