Озадаченно сев, я дернула хвостом и навострила уши, не понимая, что происходит. Минуту сидела, две, три… но вой больше не повторился. А следом за этим и горы успокоились, даря надежду, что все это могло мне просто привидеться.
В конце концов я решила, что это и впрямь была галлюцинация, поэтому успокоенно улеглась возле камина снова. Но тут по крыльцу что-то отчетливо скрежетнуло, и после этого уже было глупо убеждать себя, что этого не было.
Подскочив на ноги и сменив ипостась, я подбежала к двери и опрометчиво ее распахнула, напряженно всматриваясь в темноту. Яростно взвывший ветер с готовностью ударил в толстую деревянную створку, буквально выбив ее из моих рук. Тяжелая дверь, протестующе скрипнув, с грохотом впечаталась в загудевшие от удара перила. А рванувший из-за моей спины свет мгновенно озарил засыпанную снегом площадку и лежащего на ней, замерзшего до полусмерти, едва дышащего волка, возле оскаленной пасти которого расплывалось большое кровавое пятно.
Глава 20
В самый первый миг я настолько оторопела, что могла только смотреть на припорошенное снегом тело, от которого в сторону ущелья тянулась цепочка кровавых следов. Там, возле скал, где еще утром нависал огромный снежный козырек, грозящий при малейшей оплошности рухнуть кому-нибудь на голову, теперь возвышался громадный сугроб. Я специально его не тревожила – в случае чего шарахнет зверя по темечку и не позволит вскарабкаться на вершину. А оно вон как вышло… теперь никакого козырька там уже не было. Просто потому, что кто-то потревожил его раньше меня. Кто-то, кто чудом отыскал мое затерянное в снегах логово, без всякого страха прошел смертельно опасной тропой. Добрался до выхода. Неосторожно ступил на тонкую кромку. И, похоже, рухнул с высоты четырех человеческих ростов, лишь по счастливой случайности не свернув себе шею.
Я снова перевела ошарашенный взгляд на неподвижного волка.
Да нет… не может быть! Там же снег еще рыхлый! Лохматому пришлось бы пробираться в нем по грудь, а то и глубже! Где прыгая, как ловкая белка, где разгребая сугробы лапами, как тюлень! В гору! Один! Да еще мое ущелье тянется на целых триста шагов! Без необходимой сноровки даже для оборотня это верная смерть! На такой высоте, да еще зимой, когда при сильной нагрузке горло в кровь разорвать можно…
Моих ноздрей коснулся смутно знакомый, с трудом пробивающийся сквозь тяжелый дух крови запах, и я в ужасе отшатнулась, глядя на исхудавшего, искалеченного, стершего себе когти до крови зверя, сумевшего в одиночку осилить путь, который далеко не каждому баскху был по силам.
Боже мой, Рокхет…
Да что ж ты за дурак такой, а?! И каким ветром тебя вообще сюда занесло?!
Впрочем, нет. Сейчас не это главное. Надо затащить его внутрь, согреть, перевязать… и накормить, наверное?
Недолго думая, я сменила форму, цапнула потерявшего сознание оборотня зубами за загривок. Поднатужилась, поднимая сильно изменившееся, но все еще тяжелое тело. И, хрипло порыкивая, с трудом затащила его в дом.
Бросив обледеневшего зверя возле огня, снова перекинулась и, закрыв дверь, помчалась за посудой, чтобы поставить на огонь воду. Еда… еды у меня пока навалом, но вряд ли оборотень сможет в ближайшее время нормально жевать. Вон все губы в кровь изорвал. Верхнего клыка лишился. Язык отморозил, будто снег не только лапами рыл, но и пастью хватал. На морду вообще без слез не взглянешь. Вся шкура в сосульках. Висит, как на пугале. Отощал, будто три года одними объедками питался. А теперь лежит мне тут, полы пачкает… пр-ридурок!
Ругаясь сквозь стиснутые зубы, я заметалась по дому, позабыв обо всем на свете. Зверь не мешал. Напротив, затаился, настороженно посматривая, как я набрасываю на искалеченного оборотня теплый плед, обмываю и перевязываю израненные лапы, стираю кровь с разорванных губ, тщетно пытаюсь напоить его из глиняной плошки. А потом с новой руганью бегу на поиски бутылки, после чего заливаю туда уже теплый, оставшийся с обеда бульон и уже в таком виде пытаюсь влить его в глотку обессилевшего зверя.
Рокхет, как назло, все никак не мог прийти в себя. Отогревшаяся в тепле шерсть повисла грязными клочьями, на спине и боках она местами успела сваляться в настоящие колтуны, на живот и пах смотреть страшно, настолько там все было плохо. Нежная кожа оказалась иссечена до такой степени, что там места живого не осталось. Чем уж он себя так… или кто его так, не знаю, но казалось, что передо мной лежит не величественный зверь, которым я в свое время так восхищалась, а какой-то бродяга. Бесконечно уставший, изможденный до последней стадии волк, который, словно в насмешку, совершал свои последние вздохи.
Наверное, я никогда не узнаю, сколько времени и сил он потратил, чтобы сюда добраться. Но главное, никто и никогда не скажет, зачем ему вообще понадобилось это делать. Он больше не был мне должен. Я ведь его отпустила. И вот он здесь. Заперт со мной в проклятой долине. Да еще и умирает у меня на руках.
Когда из горла волка вырвался долгий прерывистый вздох, мой зверь обеспокоенно заскулил и заскребся.
– Без тебя вижу, – прошептала я, лихорадочно заметавшись взглядом по сторонам. – Времени совсем не осталось…
Волк снова вздохнул. Тихо, устало, словно потратил все силы на борьбу со стихией. И судя по тому, каким слабым стало его дыхание, он действительно умирал. А я ничего не могла с этим поделать.
Зверь снова заскребся, отчаянно не желая видеть лежащего у камина оборотня мертвым. И тут, как специально, в окно лукаво заглянула луна. Круглая, яркая, она залила своим светом всю немаленькую комнату и снова, как когда-то, заплясала на неплотно сомкнутых веках Рокхета.
– Богиня… – сглотнула я, запоздало сообразив, что кое-чем все-таки могу ему помочь.
Луна в ответ засветилась ярче. Зверь настойчиво пихнул меня лапой. И после этого я все-таки решилась – метнувшись на кухню, цапнула со стола нож, резанула по собственному запястью и, ухватив волка здоровой рукой за полураскрытую пасть, стряхнула на распухший язык несколько алых капелек.
– Великая, помоги!
Рана на руке тут же закрылась. Луна, как назло, забежала за тучку, а укрытый теплым пледом оборотень как лежал неподвижной колодой, так и продолжал лежать, пока я истово над ним молилась.
Не знаю. Обычно Иллари не делала снисхождений и не дарила смертным одни и те же подарки дважды. Но луна не должна была обмануть. Это был знак… по крайней мере, мне так показалось. Да и какая теперь разница? Рокхету все равно не жить. Так что, если у меня и была какая-то возможность отвести от него смерть, я ею уже воспользовалась.
Какое-то время я просто сидела, держа голову волка на руках и настойчиво всматриваясь в его потускневшие зрачки. Дышать он вскоре перестал. Сильные лапы, дрогнув, красноречиво вытянулись. Притаившийся внутри меня зверь горестно заскулил, отчаянно не желая верить, что все кончено. Но сама я по-прежнему надеялась. Молча молилась. Ждала. И все-таки дождалась! Потому что в какой-то момент в груди могучего волка снова раздался слабый толчок, в перехваченном спазмом горле что-то заклокотало. Еще через миг мою руку опалило горячим дыханием, и я с облегчением прижалась щекой к морде изможденного оборотня.
– Спасибо, великая! Я дважды твоя должница!
Луна, словно услышав, лихо подмигнула с небес и снова исчезла. На этот раз – насовсем.
Меня это, правда, уже не заботило. Помогла и помогла, огромные ей почет и благодарность, но Рокхет все еще неимоверно слаб, изранен и может потерять бесценный дар Иллари с такой же легкостью, как и обрел. Надо высушить ему шерсть, как следует согреть и проследить, чтобы с ним больше ничего не случилось. А для этого придется нагреть еще воды, сварить большую кастрюлю бульона, достать из ледника свежее мясо, дать ему оттаять, порубить кусочками и потом только ждать, когда волк будет способен его проглотить.
Я крутилась волчком вокруг Рокхета до самого утра, ухаживая за ним, как сердобольная нянька. Поила, когда требовалось, пыталась кормить, обтирала, согревала. К рассвету вконец умаялась и, только когда оборотень забылся тяжелым сном, рискнула немного подремать.
Поскольку бросать его одного мне не хотелось, а затащить на второй этаж не вышло бы ни при каких условиях, я просто сменила ипостась и покемарила, прижавшись к нему мохнатым боком. Ближе к полудню была разбужена собственным зверем. Сбегала на улицу проветриться. Затем снова вернулась, накормила-напоила истощенного волка. Кое-как его обмыла, стараясь не задеть свежие раны. И горестно вздохнула, обнаружив, что за ночь они ничуть не затянулись.
Это ж до какой степени себя надо было довести, чтобы даже знаменитая волчья регенерация отказала?
– Давай, лохматый, ешь, – приговаривала я, отпаивая оборотня бульоном из бутылки. – Мне же тебе еще уши надрать будет нужно. А как я их откручу, если они и так еле держатся?
Волк не сопротивлялся и, кажется, еще не до конца осознавал происходящее. Его глаза были мутными, больными, взгляд расфокусированным. Горячий нос время от времени тыкался мне в ладони, но ни капли узнавания Рокхет не проявлял. Он просто ел, пил, спал, стараясь повернуться спиной к огню. И больше не выказывал никаких желаний.
– Вот ведь горе ты мое, – посетовала я, когда он в очередной раз закрыл глаза и уснул, даже не допив бульон из бутылки.
Рокхет, само собой, ничего не ответил. После чего я тяжело вздохнула, уложила его голову на исхудавшие лапы и, накрыв теплым пледом, окинула глазами воцарившийся в комнате бардак.
Разбросанные тут и там тряпки, разлитая вода, засохшая на полу кровь и безнадежно испорченное покрывало. Второй раз мы с тобой встречаемся, лохматый, и во второй раз ты устраиваешь настоящий кавардак в моей жизни. Я-то думала, что после друидов мы больше не встретимся. А ты вон как – снова мне на голову свалился.
Люди в таких случаях говорят: судьба. И знаешь, кажется, я начинаю в это верить.
В себя оборотень пришел лишь на третий день, и это само по себе было поводом серьезно обеспокоиться. Я его пробуждения, к сожалению, не застала, потому что в этот момент ковырялась на леднике в поисках подходящего куска замороженного мяса. Услышав шум, тут же вернулась и в буквальном смысле слова обмерла, когда обнаружила, что лохматого на прежнем месте нет, а в коридоре гремит и хлопает по перилам настежь распахнутая дверь, за которой радостно завывает вьюга.