Холод на улице стоял воистину собачий, поэтому и коридор, и комнату за пару минут успело выморозить до покрытых инеем стекол. Сообразив, куда мог деться волк, я выронила мясо и кинулась следом за ним на улицу. А потом и выругалась, обнаружив, что неподалеку от входа снежок торопливо прикрывает следы пребывания на улице большого зверя, а сам зверь обессиленно лежит у крыльца, будучи не способным взобраться на него самостоятельно.
– Болван… – простонала я, выскакивая на улицу в одних меховых тапочках. – Да что ж ты за дурак-то такой, а?! Прошлого раза было мало?! Недостаточно промерз, пока сюда добирался?
Казавшийся безучастным волк вдруг поднял лобастую голову и, показав мне страшенные зубы, угрожающе зарычал.
– Чего?! – рявкнула я. – Это ты мне сейчас сказал?!
– Р-р-р, – утробно прорычал оборотень, после чего с трудом поднялся на лапы, набычился и уставился на меня так, словно увидел кровного врага.
Я досадливо клацнула зубами:
– Вот же волчья отрыжка… стоп! Лохматый! Ты что, меня не узнал?
Рык стал громче и отчетливее, а в желтых глазах оборотня метнулось самое настоящее пламя. Хищное, дикое, неприрученное. Во дела…
Я озадаченно замерла, разом перестав злиться:
– Мм, Рокхет? Ты ничего не помнишь?
А потом до меня дошло: чтобы выжить, Рокхет не просто сменил ипостась, он полностью отдал свою жизнь, судьбу и свободу в лапы внутреннего зверя. Напомню: отчаянно не любившего его зверя, которого этот дурак слишком долго держал на цепи. Само собой, вожак поступил так лишь оттого, что выбора не осталось. А может, он просто сдался, и вот тогда его сознание затопила вторая, животная сущность, которой были чужды смирение и покорность. И которая жаждала лишь одного – выжить… выжить любой ценой.
Цели своей он, как ни странно, добился, однако сдавать человеку позиции явно не спешил. Это означало, что сейчас передо мной стоял не оборотень, а всего лишь зверь. Здоровенный, все еще смертельно опасный волк. Скорее всего, почти или вообще ничего не помнящий о своей прошлой жизни. И вполне естественно отреагировавший на появление рядом незнакомого оборотня, да еще и кошки, с потомками которой волчье племя издревле было не в ладах.
Может, конечно, стоило оставить его там и дать вдосталь насладиться последствиями обретенной свободы, но после двух суток беготни, серьезно отощавших запасов в леднике, бессонных ночей и всех прочих прелестей ухода за беспомощным зверем мне стало попросту жалко потраченных усилий. Поэтому я подумала. Оценила угрожающую позу волка и… прямо на его глазах сменила ипостась.
Быть может, более крупному зверю он все-таки уступит и проявит уважение? Не как мои коты, но все же он ведь не дурак. Наверняка понимает, как велика между нами разница. И если я не буду проявлять агрессию, не стану давить и доказывать свою крутизну, возможно, он вспомнит, кто именно и в каком виде коротал рядом с ним эти долгие ночи. Вспомнит мой запах. Опомнится. Угомонится…
Вот только мой собственный зверь рассудил иначе и, вместо того чтобы последовать мудрому совету, вдруг с хриплым победным ревом сиганул с места в длинном прыжке. Мгновенно сбил с ног ослабевшего волка. Навалился всем телом, а потом… вдруг прижался и с жадным урчанием облизал его морду.
Рокхет от такого приветствия настолько опешил, что, кажется, даже забыл, как дышать. И не то что не огрызнулся, но и не сопротивлялся толком. А когда мой наигравшийся зверь все-таки соизволил с него слезть, настороженно понюхал воздух, так же осторожно лизнул меня в морду. И только после этого неуверенно вильнул хвостом.
Ну слава великой… узнал.
Повелительно порыкивая, я заставила оборотня подняться с земли и, проследив, чтобы он вернулся в дом, во второй раз сменила форму, намереваясь закрыть за нами дверь.
И неожиданно снова услышала из-за спины угрожающий рык.
Нет, он что, издевается?!
Я неверяще обернулась, но Рокхет и впрямь успел позабыть все на свете. И про мою человеческую ипостась, и про то, что она пахнет совсем иначе. Да что за напасть-то с ним такая?!
Пришлось мне с руганью возвращать четырехлапый облик, успокаивать лохматого и немало времени потратить, чтобы убедить его, что я это я. Потом еще с полчаса нырять из одной ипостаси в другую, показывая ему все в доступной форме. Снова успокаивать. Пояснять. Уговаривать. И раз за разом осыпать бестолкового зверя всеми известными ругательствами, видя, что в человеческой форме он категорически не желает меня признавать.
– А ну, хватит! – в конце концов рыкнула я, со злости сменив ипостась только наполовину.
Волк от моего окрика удивленно замер. В который уже раз за сегодня принюхался. А когда я демонстративно сунула ему под нос когтистые пальцы, очень осторожно их лизнул.
– Ну все? Угомонился? – фыркнула я, когда стало ясно, что хотя бы в таком виде он не воспринимает меня как врага. – Тогда обедать пошли, упрямец. А то, не ровен час, проголодаюсь и сама тебя сожру.
В общей сложности прошло два с половиной дня, прежде чем Рокхет смог привыкнуть к обеим моим ипостасям и перестал рычать, когда видел меня в двуногом обличье. В доме он тоже быстро освоился. Все тщательно изучил, все углы обошел, кое-где даже пометил, за что огреб от меня полотенцем по хвостатой попе. Насупился, естественно, но ставить метки все-таки перестал. И еще сутки демонстративно от меня отворачивался, предпочитая есть с пола или из миски, но только не из моих рук.
Я на него после этого плюнула и впервые за несколько дней ушла спать наверх. Одна. Потому что в присмотре оборотень больше не нуждался. Но когда уже устроилась на низкой, устланной шкурами лежанке, вдруг подумала: а что с ним теперь делать? Снега за эти дни навалило во дворе еще больше. Тропу в горах, даже если Рокхет ее собой протаранил, тоже безнадежно засыпало. Да и не пройти ему по ней во второй раз – он еще не восстановился. Помрет только зазря. Да и не дурак он небось, снова туда соваться.
Но это что же получается, мы с ним теперь тут заперты вдвоем?
От этой мысли у меня пробежал холодок между лопатками.
Во время гона такое соседство может стать для волка смертельно опасным. Гон – это пора безумия, обусловленного яростными поисками подходящего партнера для спаривания. Человеческий разум во время этого звериного буйства угасает, и оборотнем управляют только инстинкты. Вернее, всего один инстинкт. И перебороть его еще никому не удавалось.
Я, к слову сказать, не исключение. Во время брачного периода мой зверь становится неуправляемым, кровожадным и по-настоящему бешеным. Если сумеет найти подходящего партнера, то забудет обо всем и накинется на него со всей страстью, на какую только способен. Если не найдет, то тоже накинется… на первого, кто попадется под руку. Устроит его такой партнер, отымеет и потом сожрет. Не устроит – сразу сожрет, вымещая на ни в чем не повинном самце свое разочарование. Если дело будет совсем плохо и других кандидатов не объявится, он, правда, смирится и вынужденно ляжет под первого встречного. Но первый же проблеск разума и осознание собственной слабости станут приговором для оказавшегося рядом мужчины. Что человека, что оборотня, что друида. Без исключений.
Именно поэтому я во время гона старалась уходить подальше от обжитых мест и запирала себя среди скал, чтобы не было даже малейшей возможности убить кого-нибудь просто за то, что оказался рядом. Эйлинону сорок лет назад, можно сказать, повезло – он оказался в нужном месте и в нужное время. Я тогда не успела добраться до убежища. Вернее, «зеленый» умышленно меня задержал. И когда настало время, просто не стал отказываться, хотя, надо сказать, сделал это не по злому умыслу, а всего лишь потому, что действительно неровно ко мне дышал. И решил, что если действовать осторожно, то невеселая участь любовника на одну ночь как-нибудь его минует.
Именно за эту осторожность, понимание и присущий друидам такт мой зверь не стал его убивать, когда гон закончился. Когда же стало ясно, что я понесла, зверь окончательно смирился и какое-то время честно его терпел. Как не особенно важную, но в чем-то полезную и дорогую для меня вещь, с которой, в случае чего, не жалко будет расстаться.
Если бы Эйлинон проявил чуточку больше терпения, мы, скорее всего, и сейчас были бы вместе. Но первая же ошибка вывела моего зверя из себя, и теперь этот путь для друида был закрыт навсегда. Мой кот не простит, не забудет, не подпустит к себе больше. А если и свалит его с ног извечная весенняя кошачья болезнь, то после этого владыку друидов не спасет ни кора, ни стража, ни искренняя мольба о прощении.
И вот теперь рядом со мной появляется неприрученный, ничего не соображающий и откровенно дикий волк. Более того, ослабевший волк, который ни в партнеры для спаривания не годится, ни уйти отсюда самостоятельно не сможет.
Что с ним сделает зверь, когда окончательно потеряет голову?
Вернее, что с ним сделаю я, когда потеряю разум и на какое-то время превращусь в неуправляемое чудовище?
До боли закусив губу, я села на постели и обхватила руками голову.
Богиня, что же теперь делать? И стоило ли тогда бороться за жизнь оборотня, чтобы потом его самой же и растерзать? За что мне такое испытание? И как ты вообще могла, великая, допустить, чтобы мы снова встретились?!
Какое-то время я просто сидела, невольно вспоминая все, что мне довелось пережить по вине ни о чем не подозревающего волка. А потом решительно встала.
Что ж, если мне суждено превратиться в чудовище, то пусть хотя бы по отношению к Рокхету у меня не останется никаких иллюзий. Надо, чтобы мой зверь его хорошенько запомнил, пометил запахом, принял как своего и даже в минуту бешенства не начал воспринимать ни как врага, ни как обманувшего надежды любовника. Для этого нам придется постоянно быть рядом, есть, спать… каждую свободную минуту, каждый день проводить вместе. До тех пор, пока во мне будет оставаться хотя бы капля разумного. Быть может, тогда в минуту безумия я смогу сохранить ему жизнь