мает, что раз уж начал кампанию и если сразу не победил в одном-двух сражениях, то она всегда затянется до осени, до зимних квартир. А если ты даже и победил, но мира не подписал, то как уходить к фон Боку? Враг тут же новое войско соберет, пусть даже небольшое, чтобы выжечь дотла твой беззащитный удел. Послушать глупого попа, так и собранное войско недолго растрепать, и землю свою на разграбление оставить, и к фон Боку на кампанию не успеть, тем самым сорвав ее. «Нет, не в помощь мне ты сюда приехал, приехал ты сюда повелевать. Уже и с герцогом беседовать собираешься, и с графом, кажется, дружить намерен».
– Отчего же молчите вы? – с вызовом или даже с легким раздражением спросил отец Франциск. – Словно со статуей разговариваю.
– Думаю над советом вашим мудрым. Думаю, как мне с войском моим быть, на горцев пойти или к фон Боку.
– А чего же тут думать, уж скажите людишкам своим, чтобы шли за реку да побили дикарей горных. А уж потом и к фон Боку поспешайте, мужиков бить, – объяснил епископ.
«Э-э, братец, да ты просто дурак из благородных».
– Надобно мне все как следует обдумать, – сказал наконец кавалер.
– Что ж тут думать, – продолжал поп, – слушайте святого отца своего, устами его с вами говорит сам Господь. Кстати, а кто у вас духовник?
– Священник из Эшбахта, отец Семион, – отвечал кавалер. Конечно, никакой он ему не духовник, Волков уже и забыл, когда последний раз исповедовался да на причастии был, но говорить о том епископу не желал, не дай бог тот в духовники еще напросится.
– Пришлите мне его, хочу беседовать с ним.
«Ну да, конечно, думаешь, что он тебе тайны исповеди моей все откроет?»
– Как только будет возможность, так сразу пришлю.
На том Волков откланялся.
Поп снова совал ему перстень для поцелуя, но кавалер целовать не стал, сделал вид, будто сие из рассеянности и задумчивости, но на самом деле был он назначением архиепископа очень разочарован. «Еще и это дело решать теперь!»
Глава 16
Теперь Волков с малой свитой не ездил. Теперь при нем безотлучно находились Максимилиан, молодой Гренер, братья Фейлинги и трое их послуживцев, все при железе и латах. Господа все, кроме Максимилиана, ждали кавалера на выходе из храма. Максимилиан, с пистолетом за поясом и с невзведенным арбалетом, не боясь Господа, поджидал господина прямо в церкви, сидя на скамейке у выхода. Когда кавалер подошел, он встал и первым вышел.
Волков выходил из храма в большой задумчивости, а на ступенях дома Господня под присмотром его людей стояли четыре видных господина в шубах, хоть и не холодно уже на улице. Стали они ему кланяться. Волков думал, что кивком головы отделается, не хотелось ему сейчас никаких разговоров, но не тут-то было. Господа, видно, его ждали. Сразу подошли, стали просить разговора. Купчишки. Не до них кавалеру, но как отказать, ему сейчас горожане – последняя опора в графстве. Епископ-то, уже ясно, не помощь, а скорее помеха. Так еще один из этих купчишек ему золото в долг давал. В общем, согласился он на их предложение отобедать, тем более что есть уже давно хотел, дело-то к вечеру повернуло.
Горожане обрадовались, повели его в ближайший трактир, рассказывая кавалеру, что повара там неплохи. А он все думал, о чем они говорить с ним хотят, а еще о том, как его отыскали, ведь он в город только что приехал. «Видно, хотят поговорить о возврате золота или о разрешении на провоз товаров по дороге и погрузку их на пристани».
А купцы усадили его за хороший стол и стали заказывать добрую еду: говяжью вырезку, печенную с тимьяном, буженину, нашпигованную морковью и обвалянную в горчице и соли. Хорошее, да нет же, лучшее вино они требовали и пиво без счета, светлое и темное. И не скупились: всех людей Волкова посадили с собой за стол, для всех требовали хорошую еду.
«Будут просить вернуть долг раньше времени, купчишкам деньжата, видно, нужны».
Стали носить пиво с закусками. Пиво в больших кувшинах, из которых на стол стекала пена, братвурсты с подпаленными боками из крупнорубленого фарша, которые жарили прямо на открытом огне, а подавали со сладкой желтой горчицей и нарезанным кольцами маринованным луком. К ним ставили на стол свежайшие пшеничные хлеба, печенные на сливочном масле.
Волков и его непообедавший выезд сразу начали хорошо есть, не дожидаясь главных блюд. Что ж, повара тут были и вправду хороши и поставщик пива – честный человек. Довольные господа купцы видели, как хорош аппетит у рыцаря и его свиты, и улыбались. А как разносчики стали на стол ставить сладкий вермут в красивых стеклянных графинах, так купцы и приступили к разговору.
Если о возврате долга, кавалер готов был говорить, готов, так как деньги у него сейчас имелись. Но говорить о том, о чем хотели купцы, не желал вовсе.
А заговорили они поначалу о том, что вопрос с дорогой уже решен, что дороге от Малена до границы его владений быть, притом хорошей дороге, что в любую распутицу тяжелый воз выдержит и на которой кони рвать жилы себе не будут. Как купцы стали расхваливать дорогу, так кавалер насторожился, перестал жевать, отпивал пиво малыми глотками, слушал – и не зря. Купчишки стали предлагать построить ему дорогу от границы владений и до амбаров, и ладно бы то, но взамен они принялись просить его землю.
– Совсем немного, – говорил один из них, ласково и даже заискивающе улыбаясь. Остальные кивали головами в больших беретах, шевелили толстыми пальцами в дорогих перстнях, словно пауки лапами. – Землицы нам немного надобно, – продолжал главный из них. – Как раз под постройку своей пристани и нескольких амбаров!
Каковы подлецы! И вправду пауки! Пристань свою захотели на его реке, амбары – на его земле! У Волкова аппетит пропал. Но он виду не показывал, улыбался им и обещал:
– Очень мне ваше предложение по душе. Земли у меня и не перемерить, берег хороший я вам найду под пристань.
Купцы дышать перестали от возможного счастья. А он и говорит, подняв палец:
– Но ремесло мое военное, человек я в подобных делах несведущий, прежде чем обещать вам что-то, даже на словах, хочу я со знающими людьми посоветоваться.
Купчишки в лицах изменились, уже не так благодушны, а один и спрашивает:
– А с кем же господин кавалер думает советоваться?
– Так с родственником моим, – отвечает Волков бодро, – с купцом Кёршнером. Вы же знаете, что племянница моя недавно вышла замуж за его сына. Думаю, посоветует он мне по-родственному, как быть. Вот как он посоветует, так и поступлю.
Лица купцов и вовсе стали кислы. Так уж на них неблаготворно действовало имя Кёршнера. Поняли, что зря выезд кавалера потчуют, весь обед – пустая затея. А молодые господа, голодные, здоровые, едят, не стесняются. Сеньор их улыбается купцам как лучшим друзьям.
Волков с Кёршнером, конечно, поговорит, но решение он уже принял. «Будете вы, господа купцы, свои товары на моих складах хранить и с моих пристаней грузить, а может статься, что и в мои баржи, и винить в том станете не меня, а купца Кёршнера».
Купцы и сникли, принялись толстыми пальцами своими ковыряться в блюдах, что ставились на стол, да есть без всякого аппетита.
А тут в заведение пришли люди, чуть ли не дюжина, что были Волкову милы всегда. То были господа из отставных ландскнехтов, из Южной роты Ребенрее, проживавшие в Малене и округе. Увидав кавалера, они подошли к столу кланяться. А Волков не поленился, встал, всем отвечал, а двоих из них, почтмейстера Фольриха и землемера Куртца, обнимал как старых друзей. За стол к себе кавалер, конечно, их не звал: за стол платили купцы, – поэтому он крикнул трактирщику, чтобы тот господам ландскнехтам выставил два хороших кувшина крепкого портвейна за счет господина фон Эшбахта. Ландскнехты благодарили и просили рыцаря быть к ним за стол хоть на пару тостов. Так и решили.
Теперь купцы совсем попритихли, стали вести разговоры с Волковым про будущий урожай пшеницы, но он говорил им, что его земля совсем скудна и пшеница на ней не растет, а растут лишь рожь да ячмень с овсом. Поговорив так еще немного, купцы стали расплачиваться и откланиваться. И Волков тому был рад, так как ему-то всяко веселее с ландскнехтами, чем с людом торговым.
Как купцы ушли, он и пересел к товарищам. Стали они сразу выпивать, поднимать тосты и первым делом говорить о бригантах, о графе, об убитом рыцаре фон Клаузевице, и, к радости Волкова, все как один безоговорочно признали графа подлецом и бесчестным убийцей.
– Будь граф воином, так не прятался бы ни за разбойников-убийц, ни за своих чемпионов, а сам вызвал рыцаря на поединок! – кричал один из старых вояк, размахивая медным кубком с портвейном.
– Истинно, истинно, – отвечали ему другие господа ландскнехты.
– Нет, такому поединку не бывать, – не соглашались те, что были потрезвее, – граф знает, что против Эшбахта он мозгляк, и полминуты не выстоит.
– Это так, нипочем графу против рыцаря не выстоять, – сразу соглашались первые. – Так что этот подлец граф снова будет убийц нанимать.
– Надо бы его окоротить. Сказать ему, что он бесчестный человек. Вот бы ворота перед ним закрыть.
– Точно, ворота запереть перед носом, пусть знает, мерзавец, что ему тут не рады.
– Бургомистр и капитан стражи не посмеют.
– Никогда не посмеют. Пусть он тут хоть баб на улице режет, но ворота перед ним закрыть они не решатся.
– Да и в городе он бывает редко!
– Зато его пес фон Эдель наезжает часто!
– Точно, господа ландскнехты, фон Эдель, чертов графский холоп, из города нашего не вылезает.
– Вот и уговоримся, господа ландскнехты, что всякий из нашей роты при встрече будет ему говорить, что он и его сеньор – подлецы и убийцы.
– Но без грубости и поединков, – добавлял Волков, откровенно радуясь такой помощи.
– Да-да, – кричали старые воины, – без грубости, чтобы до железа дело не доходило, вежливо, но чтобы понимал.
– За то нужно выпить!
– Эй, трактирщик, еще три кувшина портвейна! – требовал Волков.