Оставался всего один верный человек – купец Кёршнер. Да и то непонятно, надолго ли. Как ни крути, а главным покупателем всей продукции купца был курфюрст.
Поэтому и не жалел Волков денег, ища среди офицеров города и отставных ландскнехтов себе опору. Ландскнехтам можно было денег и не давать; кажется, они и так взялись бы помочь, но тут жадничать было нельзя. Без денег то оказалась бы просьба, а с деньгами уже дело. С деньгами лучше. Волкову нужно расположение этих сплоченных людей, ведь они не просто отставные военные: добрая часть из них являлась служащими короны его величества. Почтмейстеры, землемеры, смотрители дорог, хранители имперских складов, писари и приказчики у имперского штатгальтера, который сидел в Вильбурге, – все это были отставники, которым император жаловал после службы должности с жалованьем. Говорят, и сам штатгальтер Ребенрее был из ландскнехтов, правда, из капитанов. Так что жадничать тут никак нельзя, кавалеру сейчас очень нужна опора. И он был даже рад, что нашлось дело, которое сблизит его со славными людьми.
А ситуация складывалась непростая. Меньше чем через две недели нужно было выводить солдат в поход – идти на соединение в Нойнсбург. А до этого надо было решить вопрос с графом и его людьми, причем обязательно бескровно. И это с учетом того, что граф-то как раз дышит злобой и хочет крови. Поэтому войско Волкова должно быть готово, готово до совершенства.
Не заворачивая в Эшбахт, он направился на восток к амбарам. Оттуда, переправившись через реку, поехал в лагерь. Еще остатки офицерского обеда не остыли, когда Волков появился там.
Ему и его свите подали обед за длинным офицерским столом. У офицеров всегда должен быть стол, еще и скатертями покрытый. Это солдаты едят из мисок и котлов, сидя на земле, господа же офицеры должны вкушать пищу за столом.
Господа офицеры, хоть уже и пообедали, снова рассаживались по лавкам, занимая места согласно субординации: чем старше звание и выше значение, тем ближе к командиру. Люди из выезда, Максимилиан и прочие, сидели в самом конце стола. По правую руку Волкова разместился лейтенант и командир первой роты Карл Брюнхвальд. Затем шли Рене, Роха, Бертье, офицеры кавалерии, командир эскадрона ротмистр Гренер-старший и теперь его официальный помощник Гренер-младший, после сидел капитан Пруфф, которого в лагере до этого Волков не видел, ротмистр арбалетчиков Джентиле, потом Хилли, Вилли, новый ротмистр Хайнквист, старший сержант Миллер и еще несколько офицеров, которых кавалер не знал – думал познакомиться с ними после обеда. И в конце стола, на уголке, уселся глава саперов инженер Шуберт – крепкий муж с тяжелым лицом, за спиной которого стояли два ученика. Шуберта представлял кавалеру капитан-лейтенант.
Едва расселись, едва всем места хватило за длинным столом.
– Бертье, вижу, вы тут? – заговорил полковник, глядя, как повар кладет ему в тарелку хорошие куски баранины, тушенной с чесноком и тимьяном, как наливает пиво в стакан. – Рад вас видеть, Гаэтан, да еще и в таком роскошном виде.
Красавчик Гаэтан Бертье был в новой одежде, как всегда, одетый в присущем только ему стиле: двухцветные желто-черные панталоны, лиловый колет, пояс золотой парчи, ярко-зеленая шляпа с замысловатым пером и невозможно красные высокие кавалерийские сапоги с каблуками и шпорами. Видно, дело найма солдат благоприятно повлияло на финансовое состояние капитана.
Капитан Бертье встал, поклонился и сказал:
– Полковник, все, что вы повелели, я выполнил, нанял солдат больше, чем вы просили, причем и на те же деньги. Полные списки поданы мною сегодня господину капитан-лейтенанту.
– Я уточню их и завтра поутру подам вам, господин полковник. – Брюнхвальд привстал. – Вот только капитан Пруфф мне списков артиллеристов своих не подал, я даже не знаю, скольких человек мне ставить на довольствие.
Капитан Пруфф немедленно покраснел, состроил недовольную мину, встал и обиженно сказал:
– Извините, капитан-лейтенант, но если вы изволили заметить, то я и мои люди только сегодня прибыли в лагерь, еще не успели расквартироваться. Как только у меня выдастся свободная минута, так я сразу подам вам списки личного состава. А если желаете знать без бумаг, так у меня сорок два человека в подчинении, а коней шестнадцать при трех подводах.
– Прекрасно, – Брюнхвальд миролюбиво кивнул, – жду от вас рапорта, капитан.
– Господа, впредь прошу вас не вставать во время доклада, – произнес кавалер и снова повернулся к Бертье. – Благодарю вас, капитан, недостатка в желающих, значит, не было?
– Был избыток, господин полковник, войны хорошей поблизости нет, так что даже я еще и выбирал, чтобы народец получше был.
– А сколько всего людей набрали? – поинтересовался Волков у Брюнхвальда. – Точных цифр не нужно, скажите на память, поротно.
– Да, господин полковник. – Брюнхвальд начал перечислять: – Моя первая рота – четыреста сорок два человека, людей первого ряда, в доспехе полном или доспехе на три четверти, так сто два человека будет. Сии люди весьма неплохи, таким не жаль два жалованья платить. Сержантов у меня восемнадцать. В роту к себе я взял заместителем ротмистра Хайнквиста и еще одного ротмистра господина Мальмерига.
Ротмистры встали, чтобы Волков мог их видеть. Кавалер рассмотрел и задал вопрос:
– А сколько же вам лет, господин Мальмериг?
– Двадцать шесть, господин полковник, – заметно волнуясь, отвечал ротмистр.
– Прошу садиться, господа, – кивнул кавалер. Он повернулся к Брюнхвальду. – А не слишком ли молод господин Мальмериг?
Мальмериг от волнения не сел, остался стоять.
– Господин полковник, дозвольте мне сказать, – заговорил Бертье.
Брюнхвальд хоть и был недоволен таким нарушением субординации, но жестом предложил Бертье высказаться.
– Прошу вас, капитан, говорите, – разрешил Волков, раз Брюнхвальд был не против.
– Я нанял ротмистра Мальмерига не просто так, – сообщил Бертье. – Я поговорил с ним, он служит с пятнадцати лет, служил у генерала Гейбриха, прошел с ним четыре кампании, был при Родденбрюке, два раза сидел в осаде в Коллоне. Служил и у других генералов.
– О! Вы были при Родденбрюке? – удивился кавалер. Сам он тоже участвовал в том сражении с еретиками, состоя тогда в гвардии герцога де Приньи.
– Так точно, – отвечал молодой ротмистр, – я состоял тогда в полках генерала фон Набельсдорфа.
– Запамятовал, не напомните ли, какие цвета у того генерала?
– Такие же, как у вас, господин полковник, белый с голубым. А герб – латная перчатка, сжимающая розу. Мы стояли на правом фланге. Не сдвинулись тогда и на шаг, хотя по нам два часа били их пушки, – отвечал Мальмериг.
Волков покивал головой, а потом сделал знак рукой.
– Садитесь, господин ротмистр. Продолжайте, господин Брюнхвальд.
– Вторая рота – рота капитана Рене, двести тридцать семь человек, – на память говорил капитан-лейтенант, – при двадцати двух сержантах. Полсотни из людей имеют доспех на три четверти, остальные – половинный или кирасы со шлемами, но при стеганках. Большинство – старые люди господина Рене, что живут в ваших землях, господин полковник, так что люди хорошие, опытные. Не так ли, капитан?
Рене кивнул.
– Так, господин капитан-лейтенант. Можете в моих людях не сомневаться, господин полковник.
– Думаю к господину капитану послать ротмистром старшего сержанта Миллера.
Истерзанный железом за свою долгую солдатскую жизнь пятидесятилетний сержант встал, вот уж кто волновался, так это он. По лицу его даже пот стекал, хотя жарко-то и не было.
– Сержант Миллер был мне верным помощником многие годы, – Брюнхвальд кивнул, – в ремесле воинском для него секретов нет.
– Ну, раз вы так за него ручаетесь и у господина капитана Рене возражений нет, то пусть ваш сержант станет ротмистром, – согласился кавалер.
– Я возражений не имею, – сказал Рене.
Сержант, вернее уже ротмистр, устало сел, вытирая лицо подшлемником и переводя дух. Даже не поблагодарил никого от волнения.
– Третья рота – рота господина капитана Бертье, – продолжал Брюнхвальд. – Двести семь человек при шестнадцати сержантах, доспехов на три четверти едва пять десятков наберется. Пик нет вовсе, алебард мало, молотов и протазанов тоже, копья, тесаки да годендаги. Думал просить вас, господин полковник, купить хоть пару десятков алебард на роту и хоть полсотни пик.
– В вашем распоряжении остались деньги, Карл? – спросил кавалер.
– Остались. – Брюнхвальд склонился к Волкову и заговорил тихо: – И деньги есть, и ваши векселя. Но думается мне, что векселя ваши купцы здешние больше принимать не станут.
– Отчего же так?
– Думаю, что они уже злы. Каждое утро целая делегация их дожидается меня у палатки, – говорил Брюнхвальд так же тихо.
– И что же они хотят, Карл? – поинтересовался Волков с усмешкой.
– Как чего? – удивился капитан-лейтенант. – Серебра, конечно. Или, на худой конец, хотят узнать, когда вы бумаги гасить думаете.
– В лагерь их больше не пускать.
– Не пускать? – переспросил Брюнхвальд, кажется, с удивлением.
– Не пускать. Нечего всяким прохиндеям по лагерю разгуливать.
– Прохиндеям? Так мы что, расплачиваться по векселям и обязательствам не будем? – опять удивлялся капитан-лейтенант. – Совсем не пускать купцов сюда?
– Карл, векселя, и расписки, и купцы все эти – то забота не ваша. Ваша забота – купить пики и алебарды для третьей роты.
– Да? А! Да-да… – кивал Брюнхвальд.
– Да, Карл, купите требуемое оружие за серебро.
– Слушаюсь, господин полковник, – отвечал капитан-лейтенант, он был обескуражен положением дел.
Удивленное и даже разочарованное лицо Брюнхвальда вызвало у кавалера желание приступить к объяснениям, но делать это пока было нельзя. И кавалер сказал:
– Не волнуйтесь, Карл, мы купцам деньги обязательно вернем, но позже.
– Позже? Просто я обещал. Говорил, что вы человек чести.
– Знаю, Карл, знаю, что вы сами ручались за мои векселя, и мы от них не отказываемся, просто вернем их тогда, когда нам это будет выгодно.