Да и у Бертье в третьей роте не все плохо, в тех войсках, которые Волков повидал за свою жизнь, солдаты были хуже. Просто рота Бертье хуже смотрится на фоне отличной первой и хорошей второй. Левее третьей роты – арбалетчики.
– Карл.
– Да, полковник.
– Рота Бертье слабее роты Рене, – указал кавалер.
– Несомненно.
– Пусть стрелки Рохи станут рядом с Бертье, а арбалетчики будут при второй роте.
– Будет исполнено.
Тут же конный вестовой поскакал с холма, а барабаны заиграли «Бегом марш».
Как только вестовой доехал до стрелков, тут же те снялись с места и, схватив свои рогатки, тяжелые мушкеты и аркебузы, быстрым шагом и рассыпным строем пошли на другой фланг, а арбалетчики на их место.
Трех минут не прошло, как и те и другие уже строились в ряды на новом указанном им месте. Мушкетеры в первых рядах ставили рогатины, клали на них мушкеты, арбалетчики ставили на своем фланге свои большие и яркие щиты.
«А неплохо, неплохо их вымуштровал Брюнхвальд за неделю».
– Да, так будет лучше, – кивнул капитан-лейтенант, когда построение было выполнено. – Со стрелками Бертье будет стоять крепче.
А в это время, как и положено артиллерии – с большим опозданием, – на поля выехала шестерка коней, не без труда таща за собой большую пушку. А за ней две двойки коней тащили кулеврины.
– А вот и наш славный капитан Пруфф, – прокомментировал появление артиллеристов Брюнхвальд, в его голосе слышалась укоризна.
Волков прекрасно понимал своего лейтенанта, но все-таки заметил:
– Да, характер у него не приведи Господи.
– Именно. Уж очень обидчив, прямо слова ему не скажи.
– Вы, Карл, без нужды его не муштруйте, он человек тяжелый, обидчивый и упрямый, но по опыту, еще по фёренбургскому делу, знаю, что он нетруслив и во время стрельбы… иногда все-таки попадает.
– Да, в деле у оврага он пару раз попал по горцам, – припомнил капитан-лейтенант.
Волков засмеялся, Брюнхвальд тоже и после, посмеиваясь, закончил разговор:
– Без нужды не стану его донимать.
Посмеялись, глядя на ряды солдат, что стояли вдоль дороги, а тут Волков вдруг стал серьезным и сказал:
– Герцог послал за мной людей.
– Опять? – удивился его лейтенант. – Прошлого позора герцогу мало было?
– Это его наш граф взбаламутил. И сам граф идет во главе тех людей, да еще в городе наберет.
– Ах вот как? И сколько всего людей у графа будет?
– Верный человек говорит, что от герцога прибудут семь сотен или восемь, да в городе три сотни возьмут, да сто арбалетчиков. Граф еще соберет местное рыцарство. Говорят, баннер или даже два может собрать.
Кажется, капитан-лейтенант Брюнхвальд не был впечатлен таким войском, смотрел он на кавалера, не скрывая усмешки.
– Неужто граф фон Мален мнит себя тем полководцем, что с такими силами надеется нас бить?
– Нет, Карл, бить нас он не надеется. Ему нужно, чтобы мы его били, и били как можно крепче, к тому он и ведет. Хочет он, чтобы герцог после поражения по-настоящему осерчал и крепко обозлился на меня, да и горожане чтобы тоже обиделись, оплакивая павших. Сам-то граф сбежит, когда люди его на поле под картечью да под мушкетными пулями рядами ложиться станут, когда сеньоры местные на наших пиках повиснут. То ему и нужно. То ему и нужно, Карл. Всех против меня настроить желает, всех.
Теперь уже Брюнхвальд не улыбался, смотрел на кавалера озадаченно.
– И что же нам тогда делать? Избегать схватки? Уходить? Так он на ваш Эшбахт пойдет!
– Верно, друг мой, пойдет. Поэтому мы его встретим. Встретим в удобном месте и при встрече будем выглядеть так, чтобы у людишек его отпала всякая охота воевать. Чтобы при виде нас даже думать о деле им стало тоскливо. Тогда, Карл, мы отделаемся кровью малой, а может, и вовсе без крови обойдемся, как в первый раз.
Теперь Карл Брюнхвальд сомневался.
– Уж если какой командир решится воевать, то вряд ли людишки его могут тому противиться.
– Противиться воле полководца не смогут, а вот разбежаться, как только начнется дело…
– Это да, – не спорил тут Брюнхвальд. – Так что мне нужно сделать, полковник?
– Я хочу, Карл, чтобы только от построения, от вида наших солдат у людей графа ноги затряслись. Хочу, чтобы ряды были ровные, чтобы строились под барабан быстро, чтобы доспех сиял на солнце.
– И сколько у меня есть времени, чтобы довести построения и перестроения до совершенства? – спросил капитан-лейтенант.
– Не знаю, Карл. Говорят, что люди герцога уже вышли из Вильбурга. День, может два. Вся надежда на местное рыцарство: эти всегда на войну не торопятся.
Карл кивнул и, обернувшись к трубачам и барабанщикам, крикнул:
– Барабанщики, «Свободный шаг»! Трубачи, «Строиться», «Роты в общую баталию»! Вестовой, передайте господам офицерам: баталия в шесть рядов, доппельзольднеры первым рядом по всему фронту.
Трубы взревели, барабаны рассыпали над пустырем размеренную дробь, вестовой поскакал к офицерам с объяснением, как строить солдат.
Волков даже поднялся со стула, слегка опершись на меч. Стоял и смотрел, как рассыпаются ровные ряды людей, как сержанты, не сговариваясь, чертят протазанами невидимые линии, по которым должны встать ряды, как покрикивают офицеры, как люди один за другим становятся плечом к плечу.
А барабаны бьют сигнал «Свободный шаг».
Первый ряд, солдаты с лучшим доспехом и оружием, уже готов. Сержанты просто ровняют линию.
Барабаны продолжают бить дробь.
За ним ряд с копьями… тоже уже готов. После строятся два ряда пик. И… тоже уже почти выстроены. Быстро, без всякой суеты, без намека на неразбериху. Люди прекрасно знают, что им делать, все: от офицеров до солдат последнего ряда.
Волков не успел бы съесть тарелку бобов, как сержанты навели порядок уже в последних рядах и барабаны смолкли. Барабаны смолкли, последние сержанты пробегали вдоль рядов, чтобы занять свое место на флагах. Всё, все встали на свои места, офицеры стояли перед баталией, сержанты – на флангах. Тишина, даже не позвякивает железо.
Кавалер повернулся к своему лейтенанту.
– Неплохо, Карл. На памяти моей… только в гвардии де Приньи люди строились быстрее.
Неплохо? Кажется, Карл Брюнхвальд ожидал другого слова.
– Думаю, что и людей в гвардии герцога было поменьше, – заметил он в ответ.
Волков засмеялся.
– Да, капитан-лейтенант, вы правы, у герцога было всего четыре сотни людей в баталии.
Волкову все нравилось. Войско выглядело отлично: и пехота, и стрелки, и арбалетчики на флангах, и отличная кавалерия, что стоит в тылу за баталией. Все красивы и весьма устрашающи.
Кавалер приглядывается, указывает рукой на группу людей, которую раньше не замечал:
– А это там кто? Что за зрители тут?
– Это… Это купцы… Кажется, – отвечал Брюнхвальд, приглядываясь. – Извините, полковник, я еще не распорядился… не успел. Сейчас же прикажу выгнать их из лагеря.
Кавалер молча кивнул.
Глава 23
Франс Конрад фон Гальдебург, иначе отец Франциск, епископ Маленский, не был излишне рьян в вере, также не был он слишком книжен и образован, и, уж конечно, не являлся он тем, кого называют истинным пастырем, как, например, его предшественник, отец Теодор. К отцу Теодору вечно и до, и после службы стояли люди за благословением, к нему несли больных детей и новорожденных младенцев, чтобы святой отец просто возложил на них длань и прочел самую короткую молитву.
Отец Франциск обряды вести не особо любил, а если и вел, то только утренние или в важные праздничные службы. Людишки простые к нему особо не лезли, а вот горожан знатных и влиятельных он привечал всячески. Не гнушался себя и в духовники к таким предлагать. Был с ними любезен и ласков, отчего среди приличных людей города быстро снискал себе приятелей и уже неоднократно оказывался зван на обеды и ужины.
В это утро, едва проснувшись и выпив редкого в этих местах, но так любимого им кофе, не позавтракав, епископ приехал в кафедральный свой собор, чтобы читать проповедь. Приехал самолично. Не будь сегодня субботы, так и не взялся бы, поручил бы дело одному из своих младших отцов, среди них числились весьма к тому умелые. Но не сегодня, сегодня он сам встал в ризнице и развел в стороны руки, позволяя служкам и братьям монахам надевать служебное облачение.
Тот старый монах, что вел все дела у отца Теодора, теперь занимался делами и отца Франциска. Он теперь стоял рядом с лицом неспокойным.
– Что ты? Чего кривишься? – спросил его молодой епископ. – Службу я сию знаю хорошо, отчитаю без запинок. Тогда я устал просто.
В прошлой службе отец Франциск многие тексты священные забывал и либо ждал подсказки, либо вовсе заглядывал в псалтырь и искал там нужное место, водя по страницам пальцем, что паства весьма охотно замечала и начинала радостно шушукаться при всякой его заминке.
– Не о том я волнуюсь, – отвечал умный монах.
– А о чем же?
Монах помолчал; видно, не очень он хотел затевать этот разговор, но все-таки начал:
– Вчера днем, когда народа больше всего, на рынке, что у старого арсенала, похабник выискался.
– Что за похабник? – спросил епископ спокойно, подставляя левую руку для облачения.
Монах вздохнул, видя, что отец Франциск словам его большого значения не придает, и продолжил:
– Вас лаял.
– Меня? – Вот тут епископ удивился, даже повернул лицо к говорившему. – Чего же ему меня лаять? Чего я плохого ему сделал?
– Кричал охальник, что вы сюда не веру укреплять приехали, а серебро искать.
Тут епископ уже полностью обернулся к брату своему. Служки, что держали одеяние, замерли, а епископ и спрашивает:
– И что же, охальника стража не схватила?
– Не схватила.
– То плохо. Нужно имя его узнать, я уж с начальником стражи поговорю.
– Не то плохо, что стража его не схватила, – вдруг возразил епископу монах.
– А что же?
– А то, что такие охальники на всех рынках были, по всем площадям сие кричат. И каждый похабник вас лает.