– Денег я у них не брал, пусть не брешут, – напомнил ему кавалер, – брал товары по ценам завышенным. Так что пусть терпят.
– Терпят? Терпеть они не станут, вас они тронуть не могут, так на мне отыграются, – причитал Гевельдас.
– Хватит скулить и послушай меня.
– Да-да, слушаю.
– Сейчас ты пойдешь к ним…
– Нет, не пойду, убьют! – захныкал купец.
– Сейчас ты пойдешь к ним, – повышая голос, продолжал кавалер, – соберешь их всех и перепишешь все долги. И по векселям, и по распискам.
– И что, вы их оплатите?
– А потом уже скажешь, что поедешь с прошением к архиепископу.
Гевельдас, который в начале речи Волкова стал было надеяться на благоприятный исход, снова запричитал:
– Какой еще архиепископ? К чему это все?
– Слушай меня внимательно, дурень. – Волков уже начинал злиться из-за нытья купца. – Перепишешь всех купцов, кому я должен денег, учтешь все векселя и расписки, составишь жалобу.
– Так на кого же? На кого мне жаловаться? – не понимал Гевельдас.
– На меня, дурак, на меня! Поедешь в Ланн к архиепископу депутатом от купцов Фринланда. Жаловаться будешь на меня.
Купец кривился, он снова готов был разрыдаться.
– Да разве ж меня пустят к архиепископу, может, мне месяц у него в приемной сидеть придется.
– Не придется тебе там сидеть, я тебе письмо дам, так тебя он сразу примет, – пообещал кавалер.
Купец Гевельдас был не на шутку озадачен, он смотрел на Волкова и думал изо всех сил.
– Ну, чего ты окостенел-то? – спросил у него кавалер.
– Не пойму я ничего, – признался купец. – Просите вы, чтобы я на вас жалобу к архиепископу отвез, да еще и обещаете письмо такое дать, чтобы к его высокопреосвященству по письму вашему меня, жалобщика, сразу и впустили.
– Именно об этом тебе и говорю. Отвези на меня жалобу курфюрсту Ланна и напиши в ней, что все купцы Фринланда заступничества его ищут.
– Не понимаю я ничего.
– Тебе, болвану, ничего понимать и не нужно, – уже почти кричал Волков, – тебе нужно к курфюрсту Ланна жалобу от купцов Фринланда отвезти! А как только ты привезешь от его высокопреосвященства письмо, что обещает он купцам в деле том свое содействие, так деньги я сразу им и верну. Понял?
– А… – сказал Гевельдас. – Теперь понял.
Но по виду его кавалер догадывался, что ничего он не понимает, впрочем, понимание этого человека и не требовалось.
– Главное, что тебе нужно помнить, так это то, что язык свой ты должен держать за зубами, – напомнил кавалер.
– Господи, зачем ты мой путь связал с этим неспокойным человеком? – снова захныкал Гевельдас.
– Иди и делай что велено. Как будет готово прошение, приходи, я дам тебе письмо к архиепископу. И помни, если сделаешь все, как велю, ты не пожалеешь, что встретил меня.
– Я уже жалею, разве вы не видите? – хныкал купец. – Меня сейчас снова станут бить.
– Не будут, ты идешь к ним с делом.
– А должен – с деньгами. Господи, за что?
– И помни про язык, дурень, о нашем деле никто не должен знать.
– Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани.
Глава 25
Волков еще не покончил с делом купеческим, еще наставлял избитого Гевельдаса, пришедшего за письмом к архиепископу, когда доложили, что прибыл гонец из Малена.
– Пропустить, – коротко велел кавалер.
Он был спокоен и холоден. Он знал, что если это не гонец от родственника Кёршнера, то сегодня вечером придется поднимать людей в поход.
Кавалер отправил в Ланн к архиепископу купца Гевельдаса, похлопал его по плечу и, благословив, напутствовал:
– Езжай, купец, да хранит тебя Господь. Главное, держи язык за зубами, лишнего не болтай.
Купец уже успокоился. Кажется, и сам уже хотел попасть на прием к курфюрсту. Да и собратья по цеху, толпившиеся на входе в лагерь, его больше не били, а, узнав, что он вызвался ехать к сеньору Фринланда за справедливостью, даже стали его поддерживать.
Проводив купчишку, Волков велел звать гонца.
– От кого? – сухо спросил он у человека, который протягивал ему бумагу. Спрашивал рыцарь, конечно, для порядка, он и так видел, что человек этот прискакал не от маленского богатея.
– От ротмистра Циммермана, – отвечал тот.
Кавалер разломал сургуч, стал читать. Лицо его при чтении совсем не менялось, было холодным и серьезным. Когда он дочитал письмо, обратился гонцу:
– Скачи к ротмистру, скажи, что благодарен я ему. Скажи, что дальше делаем все, как уговорено. – При словах этих кавалер достал талер, сунул его гонцу. – Торопись.
– Спасибо, господин. – Человек взял деньги и, тут же сев на коня, уехал.
Он еще и на тридцать шагов не отъехал, как Волков распорядился:
– Максимилиан, капитана Пруффа и капитана Гренера ко мне!
Офицеры были неподалеку, и Максимилиан быстро их нашел. Волков уселся за стол, но офицеров к столу не позвал.
– Господа, вам надлежит немедля выступить из лагеря. – Капитаны удивленно переглянулись, а кавалер спокойно продолжал: – Вы, Гренер, со всеми людьми идите без обоза на север, к броду, и через него на южную развилку. – Та развилка раздваивала дорогу, что шла из Малена, в Малендорф и в Эшбахт. – Там будете ждать ночь, а к утру, если не увидите войско, что направляется ко мне в Эшбахт, то отойдете к границе моих владений.
– К большим холмам, что поросли барбарисом? – уточнил Гренер.
– Да, к ним.
Капитан кавалерии молча поклонился и отбыл.
– А мне тоже выступать? – спросил капитан артиллерии.
– Да, капитан, сейчас же снимайтесь со всеми людьми, с обозом, и идите на Лейдениц, нанимайте первую попавшуюся баржу и переправляйтесь на тот берег.
– Немедля? Дозвольте хотя бы людей ужином покормить, – попросил Пруфф.
– Нет, дотемна вам надобно быть в Эшбахте, там и поедите, и дадите коням отдых.
– И?..
– И дождетесь там меня. Я буду к ночи. Деньги на переправу получите у капитан-лейтенанта Брюнхвальда.
Как всегда, имея на все свое мнение, капитан Пруфф поджал губы, но спорить с полковником не стал.
После Волков звал к себе Брюнхвальда и распорядился, чтобы тот поторопил поваров с ужином.
– Гренер и Пруфф снимаются, – заметил Брюнхвальд, прежде чем уйти, – кажется, дело затеялось.
– Так и есть, верный человек писал мне, что до рассвета граф выйдет из Малена, пойдет на Эшбахт.
– Хорошо иметь верных людей повсюду, – философски заметил капитан-лейтенант.
– Хорошо-то хорошо, да вот только дорого, – отвечал кавалер.
– А сколько людей у графа, человек не пишет?
– Семьсот шестьдесят людей герцога. Да еще город дал двести шестьдесят да восемьдесят арбалетчиков. Сколько рыцарей собрал граф, человек мой не знает. Думаю, пару баннеров, не больше. В графстве больше и не будет.
– Маловато, чтобы нас побить, – вслух рассуждал Брюнхвальд.
– Но достаточно, чтобы дело затеять. Помните, что я вам говорил, Карл?
– Помню, господни полковник, помню. Нам надобно не довести войну до дела. Чтобы крови не случилось.
– Именно.
– Снимемся все после ужина?
– Нет, с темнотой. Ежели кто за лагерем следит, так пусть думает, что мы тут ночевать будем.
– Разумно, но где мы баржи и лодки ночью раздобудем?
– Будем брать без спроса все, что найдем у пирсов, после, утром, расплатимся.
– А может, послать кого сейчас, чтобы с лодочниками договорился?
– Можно. Кого думаете?
– Рене. Арчибальдус – человек серьезный, его думаю послать.
– Хорошо, пусть он и отвечает за переправу, – согласился Волков.
– А нам надобно готовиться к ночному маршу?
– Да, позаботьтесь о том. Но пусть лагерь пока выглядит спокойным.
– Да уж это как придется, – засомневался Брюнхвальд, – кавалеристы поднялись, седлаются, артиллеристы запрягают лошадей, грузят свой порох в телеги. Все другие спрашивают, что случилось.
– Тем не менее сохраняйте видимость покоя.
– Как пожелаете, полковник.
Ночью любое дело дается совсем непросто, а уже военное – так и вовсе нелегко, попробуй хотя бы проведи полторы тысячи человек от лагеря до пристаней так, чтобы никто с пути не сбился да не потерялся. Казалось бы, и идти-то пешему меньше, чем полчаса, а попробуй пройди такой путь ночью. Слава богу, когда до пристани добрались, луна выглянула – хоть какой-то свет.
Подлецы лодочники за ночную работу просили вдвое против обычного. Пришлось платить. Хорошо, что Рене послали договариваться заранее: он уже знал, какую роту на баржу с пирсов грузить, а какую можно и чуть выше по течению в лодки с пологого берега усадить. Но даже это не сильно ускоряло дело. У пристаней один солдат в воду свалился. Но не утоп, вытащили, а вот оружие кое-кто из раззяв в воду ронял. Волков к концу переправы даже злиться устал, но офицерам не выговаривал, понимал, что дело сие редкое. В прошлый раз, когда на сторону горцев ночью переправлялись, людей у него втрое меньше было, а тут… Хозяева барж просили, чтобы солдаты все вместе на пристань не заходили, боялись, что помост не выдержит.
В общем, суетно, с руганью, с путаницей, с бестолковостью и, главное, с лишней тратой денег, но до полуночи все и без потерь на другой берег переправились. Там уже, опять же с руганью и бестолковостью, строились в походные колонны и шли на запад, на Эшбахт. Слава богу, без обозов были.
Волков ждать не стал, сам поехал домой поесть и помыться, время оставалось. Приехал, перебудил всех – Бригитт и жена встали. Бригитт пошла на кухню, с Марией то ли ужин, то ли завтрак собирать. Жена села рядом, глядела, как кавалер моется, меняет одежды, больше молчала или болтала всякие пустяки.
– Говорят, вы воевать едете.
– Еду, – коротко отвечал кавалер, не желая этот разговор продолжать.
– А с кем теперь? С горцами опять, поди? – спрашивала госпожа Эшбахт.
Волков плескался в кадке, молчал. Что ж ей ответить – сказать, что с братом ее воюет? Нет, то не дело.
– Герцог людишек прислал меня брать, – наконец ответил он.