– И что же? Бить их будете? – с удивительной простотой спросила Элеонора Августа.
Он взял у девки полотенце, вытер лицо, плечи.
– Бить не буду, не хочу герцога злить, – прогоню.
– И верно. – Она на секунду замолчала и тут вспомнила: – А у меня чадо уже в животе шевелится.
Волков, вытирая промежность, взял чистое исподнее, посмотрел на жену – живот у нее стал уже весьма заметен.
– Слава Господу, молюсь ему каждодневно за ваше чрево.
– А я Божьей Матери и пресвятой Марте, заступнице обретенных, – сообщила жена.
– Это хорошо.
Волков принялся одеваться. Пришли Максимилиан и братья Фейлинги, стали доставать из ящика его доспехи, бело-голубые полотнища его флагов.
– Два стяга возьмем? – задал вопрос Максимилиан.
– Да, два, – Волков кивнул, одеваясь, – главный для вас и малый для первой роты.
Бригитт принесла серебряную тарелку, стакан, хлеб под чистой тряпицей, расставила все на столе. Девки кухонные притащили крупные черные куски говяжьей печени с луком в большой сковороде, вареную белую фасоль, масло, сыр, подогретое молоко, мед. Бригитт сама накладывала Волкову еду в тарелку. Он сел есть, отломил кусок хлеба.
– Господин мой, а хотите потрогать чрево мое? Пусть чадо руку отца почувствует, – предложила госпожа Эшбахт.
– Конечно, госпожа моя, – ответил кавалер, положил руку на горячую и живую выпуклость своей жены, а жена опустила свои ладони на его руку.
Элеонора Августа улыбалась, счастливая, а он тайком поймал взгляд госпожи Ланге. Та осталась серьезной, но на вид спокойна: пусть господин трогает чрево своей жены. А тут и монахиня спустилась, поздоровалась с кавалером.
Волков принялся быстро есть. Тем временем Максимилиан и Фейлинги уже выложили на лавки все части его доспеха. Максимилиан занялся осмотром стеганки.
– Кавалер, кольчугу под доспех будете надевать?
– Нет, – рыцарь опять поймал взгляд Бригитт, – стеганки будет достаточно.
Так и не доев, он встал, пошел прочь из залы, а в дверях остановился так, чтобы его не видели другие, и рукой подозвал к себе госпожу Ланге. Та сразу подошла, а Волков схватил ее под руку и повел в почти темную комнатушку, где хранились кухонные вещи: кастрюли, чаны, кадки. Там, около спуска в погреб, рыцарь обнял красавицу, быстро поцеловал в губы, прежде сказав:
– Каждый день, каждый день я о вас думаю.
Она ответила на его поцелуй и после проговорила:
– А я без вас и спать не хочу ложиться, постель постыла без вас, мой господин, даже жена ваша уже не злит. – Бригитт ласково гладила рыцаря по небритой щеке. – Жалею ее иной раз. Плакать хочу все время, едва сдерживаюсь, слуг браню без причины. Жду вас и жду… Во мне ведь тоже ваше чадо… Вы же не забыли?
– Нет, за ваше чадо молюсь еще больше, чем за чадо жены, – ответил кавалер.
– Так вы мне о том хоть написали бы. Или дел у вас много? Пишите мне хоть иногда…
А он слушал госпожу Ланге, а сам повернул ее к себе спиной, поцеловал в шею, крепко сжал ее груди, приласкал, затем наклонил женщину, а она и сама согнулась, подбирая подол ночной рубахи.
– Берите меня, мой господин.
– За тем и приехал, любовь моя.
– Любовь? – Она, кажется, даже всхлипнула.
– Да, вы любовь моя.
Госпожа Ланге еще оправляла свою одежду, а Волков уже направлялся обратно в обеденную залу. У него оставалось мало времени: скоро уже граф выведет людей из города, надобно успеть к границе владений раньше него.
Когда кавалер вернулся, Элеонора Августа рыдала на верхней площадке лестницы. Не понравилось госпоже Эшбахт, видно, что муж ее Бригитт уводил в темную комнату. Монахиня что-то бубнила своей госпоже, ему в укоризну, но кавалеру сейчас не до баб, он сел доедать печенку и сказал пришедшему и усевшемуся на лавку у стены Увальню:
– Александр, седлайте мне коня.
Тот сразу вскочил.
– Какого оседлать, вороного?
– Нет, он быстр, но невынослив, а мне в доспехе весь день ездить. Серого седлайте.
Увалень кивнул и поспешил уйти, чтобы исполнить поручение. А Максимилиан уже тащил рыцарю наголенник с железным башмаком: пока кавалер доедает, он его обует.
Глава 26
Дороги не просохли после вешних дождей – глина хорошо держит воду, – но обоза у Волкова не было, потому-то кавалеру удалось по темноте и сырой дороге довести людей до нужного места еще до рассвета. Выслали вперед заставы, предупредив их о том, что с севера или с востока придут кавалеристы Гренера, сообщили им пароли – все как положено, – и только после того дали солдатам посидеть, отдохнуть. Солдаты лезли в котомки за хлебом с толченным с чесноком салом, садились корпорациями, выбирали места посуше; пили из фляг пиво, ели. Было тепло, костры разводить нужды не имелось.
Как только начало светать, рыцарь в сопровождении командиров рот стал объезжать окрестности. Место это было ему хорошо знакомо, здесь его владения граничили с землями графа с востока и с землями города, что лежали западнее дороги; здесь он дрался с Шаубергом. Поездив по округе, выезжая на холмы, господа офицеры как следует огляделись, остановились на самом высоком из окрестных холмов.
Тут Брюнхвальд – ему по рангу положено – и говорит:
– Господа, рекогносцировка показала, что удобной сухой земли тут немного, все низины вокруг холмов сыры, суха только дорога. Полагаю, ее и перегородим. Как вы считаете, господин полковник?
– Все так, – ответил кавалер и замолчал, предоставляя своему капитан-лейтенанту право продолжать.
– Думаю поставить мою, первую, роту прямо на дороге, фронтом на север, глубиной на восемь рядов.
– Восемь рядов? Не слишком ли? – сомневался в таком крепком строе кавалер.
– Пятьдесят человек в ряд, они и так почти все поле перегородят, а нам еще две роты на фланги поставить нужно, – объяснил капитан-лейтенант. – Иначе частям рот Бертье и Рене в кусты и в лужи придется встать.
Тут он был прав, широкий фронт в этих местах не требовался. Здесь, в холмах, да в лужах, да в густом кустарнике, вражеской кавалерии было не разгуляться. Атаки во фланг можно было не опасаться. Оставалось как-то разместить еще две роты.
– Хорошо, – согласился Волков. – Продолжайте, капитан-лейтенант.
– Там, справа от меня, – Брюнхвальд указывал рукой, – встанет капитан Бертье, за ним капитан Роха со стрелками – ему как раз будет место выйти вперед пострелять. А позицию слева займет капитан Рене, за ним ротмистр Джентиле. Как придет Гренер, встанет вон в ту низину у холма.
– Боюсь, что оттуда он не сможет атаковать, – заметил Рене и развил свою мысль: – Он там даже людей построить не сможет, останутся в колоннах.
– Больше тут места нет, – ответил Брюнхвальд. – Иначе придется ставить людей Гренера в кусты, и перед атакой ему все равно надо будет выходить и строиться на поле.
– Надеюсь, господа, что до кавалерии дело не дойдет, – проговорил Волков, осматривая окрестности.
– Думаете, будет как в прошлый раз – посмотрят на нас, повернутся да уйдут? – любопытствовал Бертье.
– Надеюсь на то. – Волков кивнул. – Помните, господа, надобно сделать все, чтобы до дела не дошло, чтобы вида одного нашего им оказалось достаточно.
– Будем стараться! – ответил за всех капитан-лейтенант.
– Карл, раз уж мы притащили сюда саперов, так поставьте их вон там. – Волков указал рукой на дорогу. – Там дорога вверх идет, и с севера их будет видно.
– Отличная мысль, кавалер, – обрадовался Брюнхвальд, – поставлю их шагах в пятистах на дороге в колонну по четыре, ни один черт не разглядит, что это саперы, все будут думать, что это наш резерв.
– Хорошо бы еще Пруфф успел до дела приехать, – заметил Бертье.
– Да, капитан Пруфф не из тех, кто торопится, – ответил Роха.
Все стали улыбаться, а Волков сказал:
– Полукартауна тяжела, господа, а дороги еще не высохли, но будем надеяться…
– Да-да, господа, – закончил совет Брюнхвальд, – будем надеяться, что капитан Пруфф поспеет, а сами пока начнем строиться. Прошу вас, господа, ехать к своим ротам.
Легкий туман никак не желал таять даже от поднимающегося солнца, но день обещал быть прекрасным. А кавалер не находил себе места. Нет, конечно, внешне он демонстрировал спокойствие, никто бы и не усомнился в его хладнокровии, видя его привычное чуть холодное, слегка недоброе лицо. Но на деле старый солдат очень, очень беспокоился. Вот чего он точно не хотел, так это еще большего ухудшения отношений с сеньором, а к тому и шло сейчас дело. На высоком холме – именно под ним Волков убил Шауберга – Увалень поставил господину раскладной стол и стул, налил вина, подал серебряную чашку с сушеными сливами, абрикосами, колотыми грецкими орехами, миндалем и цукатами. Но кавалер едва хлебнул вина, как встал со стула, сел на коня и съехал к подножию – смотреть, как сержанты первой роты строятся прямо поперек дороги. Зачем? На что тут смотреть, что Волков мог увидеть такого, чего не видел за двадцать лет в армии? Или сержанты, у которых усы и бороды седые, не знают, как построить людей в линию?
Так он лишь выражал недоверие Брюнхвальду, но сейчас кавалер о том не думал, просто он не мог сидеть на месте. А его капитан-лейтенант это, видно, понимал и подъехал к нему вроде как советоваться.
– Думаю поставить людей поплотнее, чтобы у второй и третьей рот было хоть чуть места для маневра.
– Да, это было бы разумно, – отвечал ему Волков, проезжая вдоль первых рядов.
То были лучшие солдаты его войска. Они приветствовали его криками «Эшбахт!» или стуком оружия о свои кирасы. Молоты, топоры, двуручные мечи, протазаны, крепкие латы и шлемы. Молодых бойцов среди них почти не сыскать. Они ему нравились. Кавалер поднимал правую руку в знак того, что принимает их приветствия. Вот такими и должны быть доппельзольднеры.
Сам он был в своем прекрасном доспехе, поверх которого надел великолепный бело-голубой ваффенрок, как говорят герольды, «цветов лазури