– Чудно все. Чудно, что вас встретил, что теперь тут живу. Хорошо живу, но суетно, вечно с тревогой живу.
– Так хорошо или плохо, что встретил?
– Хорошо, конечно, хорошо, что встретил вас, господин.
– Больше господином меня не зови. Теперь говори мне «кавалер».
– Спасибо… кавалер.
Волков протянул ему руку. Ёган крепко жал ее. И Волков не сразу руку его отпускал, так и держали они рукопожатие свое – мужик и солдат. Два столпа, на которых стоит всякое государство, да и весь мир. А перед тем, как завершить рукопожатие, рыцарь сказал управляющему:
– Коли не вернусь, за бабами моими присмотри и за детьми, если родятся.
– Обещаю, господин… кавалер, – отвечал Ёган.
Волков вернулся совсем поздно, а госпожа Ланге не спит. Не хотелось ему этот разговор ночью затевать, но Бригитт словно чувствовала что-то. Сидела на перинах – волосы прекрасные под чепцом, тело прекрасное под простой рубахой.
– Отчего вы не спите? – спросил он.
– А куда вы с Ёганом ездили?
Трудно с такой жить: все видит, все замечает. Кавалер сел на кровать, стал снимать сапоги, но перед тем кинул на перину рядом с ней кошель.
– Что это? – Красавица сразу насторожилась, но к кошельку не притронулась.
– Завтра уезжаю.
Она только посмотрела на него зло, губы поджала.
– Карл войско выводит послезавтра, но я поеду пораньше, – объяснял он. – В Ланне дела есть.
Лучше бы этого он не говорил. Лицо красавицы тут же стало меняться: нос заострился, углы губ опустились, глаза оказались на мокром месте. Даже некрасивой стала. Но все молчала.
– Тут сто золотых… – продолжал Волков, стягивая второй сапог. – Это вам, если не вернусь. Вернусь, так заберу обратно, не тратьте. – Чуть подумав, он добавил: – Если не вернусь, с Ёганом дружите, человек он хороший.
И она вдруг потянула к нему свои руки в веснушках, их по весне по всему ее телу много. Стала гладить его по плечам и, тихо поскуливая, со слезами в голосе сказала, впервые, кажется, обращаясь к нему на «ты»:
– Не уезжай. Прошу…
А Волков взбесился: «Дура, чего скулишь, хоронишь раньше времени чего? Никогда меня не провожали бабьим воем, некому было, так всегда живым возвращался». Но злобу свою он подавил и отвечал ей сдержанно:
– Ремеслу я обучен воинскому, другого не знаю. Как иначе на хлеб нам зарабатывать?
– А поместье? – Бригитт уже рыдала в голос. – С поместья жить будем.
– Поместье едва четверть наших трат покрывает; все, на что мы живем, так это либо прежние заработки, либо серебро с войны. – Он попытался пошутить: – Да и не подарят нам кареты больше, если я воевать престану.
– Продай ее, в простой телеге с периной, если надо будет, поеду.
Волков помрачнел – не получаются у него шутки – и сказал строго:
– Слезы напрасны ваши, а разговор пустой, завтра поутру я выезжаю в полк, а оттуда в Ланн. Дело решенное.
Она кинулась его обнимать, прижалась к нему, и он почувствовал на своем лице ее слезы.
Еще хуже вышло с женой. Рыдала Элеонора Августа фон Эшбахт громче, чем госпожа Ланге. Бригитт сидела за столом с опухшим лицом; Волков спал, он всегда спал крепко, но ему казалось, что она до утра так и проплакала. Увидав кошелек с золотом, жена сначала схватила его, а как поняла, о чем идет речь, так завела плач. И плакала, как казалось Волкову, честно. Откуда только такая любовь к нелюбимому мужу взялась? Радовалась бы, что постылый уезжает и может не вернуться, так нет, рыдает. Монахиня для нее успокаивающие капли у брата Ипполита просила и опять же с укоризной на Волкова смотрела: ты, мол, виноват, вон как над женой измываешься. Так и ел он свой завтрак под бабьи слезы и под молчаливые укоры.
Максимилиан, Увалень и братья Фейлинги собирались в дорогу. Большую свиту кавалер решил не брать: дорого. Пусть остальные с войском идут.
А тут входит Увалень и говорит:
– Капитан Брюнхвальд спрашивает, примете ли его.
Волков удивился – думал, что Карл переправляет людей на другой берег, – и просил Увальня капитана звать. А тот был не один – приволок какого-то рыдающего мерзавца вида не мужицкого.
– Купчишка? – спросил Волков у Брюнхвальда.
– Купчишка. Подлец, Виллем Кройцфер из Малендорфа, – отвечал Карл. – Хотел его лупить палкой, но подумал, что вы в таком деле более сведущи.
– В деле избиения купчишек палками? – уточнил кавалер. Признаться, он был рад, что приход Брюнхвальда избавил его от слез жены и тоски подруги.
– Да нет же. – Карл подволок человека ближе к кавалеру. – Говори, подлец.
– Что говорить? – хныкал тот.
– Что мне говорил, повтори полковнику! – Карл Брюнхвальд сунул человеку кулак в бок.
– Ой! – еще громче хныкал тот.
Волков заметил, что человек, судя по одежде, не беден. И туфли у него недешевы, и кафтан тоже.
– Карл, объясните сами, в чем дело.
И жена, и Бригитт, и монахиня, и брат Ипполит – все с интересом смотрели на пришедших, женщины даже плакать перестали.
– Этот мерзавец приходил ко мне.
– Так.
– Покупал сыр.
– Прекрасно.
– По хорошей цене, не жадничал, – продолжал капитан-лейтенант.
– И?..
– А сегодня завел со мной странный разговор.
– Какой же, Карл?
– Мнется мерзавец и говорит мне: а не хотите ли, господин капитан, послужить одной влиятельной особе. Я удивился и говорю ему: к чему же мне служить какой-то влиятельной особе, если у меня уже есть служба. А этот мерзавец, вы бы послушали его, кавалер, так мне и заявляет: а ваша новая служба никак вашей старой службе не помешает, а даже наоборот. – Брюнхвальд приблизил свое возмущенное лицо к лицу Волкова, чтобы тот лучше прочувствовал всю мерзость предложения. – Наоборот, говорит! Я спрашиваю: это как? А он мне: одна влиятельная особа желает, чтобы вы служили ей, находясь на своем месте.
Тут все благодушие Волкова как рукой сняло, он начал понимать, о чем идет речь, и, сразу оглядев обеденную залу и увидав там всех ненужных для такого разговора людей, сказал коротко, указав на купчишку пальцем:
– Максимилиан, Увалень, на двор подлеца.
И как только люди его схватили несчастного и поволокли прочь, кавалер встал и пошел за ними в сопровождении Брюнхвальда.
Купчишку бросили наземь за конюшней, там было тихо, забор да стена, никаких лишних глаз. А мужичонка, на земле валяясь, беду почуял, принялся плакать. Волков скривился – вот только этих слез ему за утро и ночь не хватало.
– Хватит! – велел он. – Хватит рыдать. А ну отвечай, что это за влиятельная особа тебя прислала моего капитана подкупать?
Купец всхлипывал, ничего сказать не мог из-за волнения.
– Говори, дурак, не то палача позову, так ему скажешь, – поторопил его кавалер.
– То… То… – Купчишка замолчал.
– Я и сам знаю, – продолжал Волков. – То фон Мален, граф здешний, так?
Купчишка, к его удивлению, затряс головой: нет, не так.
– А кто же? – удивился кавалер.
– Фон Эдель, – наконец признался он.
– Ну конечно, Эдель, сам граф такой грязью не занимается, слишком высокая персона, но от того хрен редьки не слаще, – заметил рыцарь. – А сколько же фон Эдель велел предложить денег моему лейтенанту?
– Пятьдесят, – почти сразу ответил купец, успокоенный тоном Волкова.
– Пятьдесят чего?
– Талеров, – продолжал купец.
– Талеров? – Волков скривился, посмотрел на Брюнхвальда. – За такую сумму я бы оскорбился, Карл. Пятьдесят талеров – это не всякому сержанту вдоволь будет.
– Сволочь! – Карл наклонился и кулаком ударил купца в ухо. – И вправду обидно, всю жизнь на службе – и вот так вот оценили меня. Пятьдесят монет! – Он опять ударил купца, а потом повернулся к Волкову. – Повесьте, господин Эшбахт, его на вашей прекрасной новой виселице, рядом с тем ублюдком, что уже там висит.
– Кстати, его надобно уже снять, – опомнился кавалер, – не вспомнишь сам, так никто и не вспомнит, – и продолжил: – Можно и повесить, но тогда Эдель с графом будут наверняка знать, что мы в курсе их происков. Лучше для дела, если он просто исчезнет.
– Исчезнет? – не понял Брюнхвальд.
– Да. Исчез купчишка и исчез. Найдите двух солдат, что за талер дождутся вечера и в тихом месте, без лишних глаз, его утопят, – говорил кавалер таким тоном, как будто дело уже решено.
– Господин, не надо! – захныкал купец.
– Отчего же не надо, ты же шпион! – воскликнул Брюнхвальд и опять принялся пинать мужика сапогом да приговаривать: – Шпион, шпион, а со шпионами у нас вон как просто: бултых в реку – и нет шпиона. Ишь, подлец, за пятьдесят монет меня хотел купить! Мерзавец! Еще сыр у меня покупал без торга, хитрец! Утоплю сегодня же!
Купчишка завывал тихонько да закрывался руками. Волков же не встревал, пока капитан-лейтенант не надумал пинать подлеца в морду, тут уже кавалер остановил его.
– Легче, Карл, легче.
– Что? – остановился Брюнхвальд.
– Кажется, купец не хочет нырять в реку, кажется, он хочет с нами дружить, – продолжал Волков.
– В реку, в реку пса! – рычал Брюнхвальд. – Слыхано ли дело – пятьдесят талеров.
– Ну так что, Виллем Кройцфер, в реку или дружить? – спросил у купца Волков.
– Дружить, – стонал купец, – дружить, господин Эшбахт.
– Вот и хорошо. – Волков на мгновение задумался и после велел: – Поедешь к фон Эделю и скажешь ему, что над предложенными тобой пятьюдесятью талерами капитан Брюнхвальд смеялся и сказал, что больше с тобой говорить не желает; сказал также, что если кто-то хочет с ним заключить сделку, так пусть место назначит для встречи и сам туда явится, а не холопов присылает. Пусть сам придет, чтобы все вопросы обговорить. Понял?
– Все понял, – сразу ответил купец.
– Запомнил?
– Да, капитан над моими деньгами посмеялся, со мной более дела иметь не желает, станет говорить только с хозяином, – сразу отвечал купец, видно, смышленый был.
– Ну, пусть так, – согласился кавалер, а потом наклонился к купцу, заглянул тому в глаза и добавил: – И не вздумай со мной шутки шутить, Виллем Кройцфер из Малендорфа. Обманешь или схитришь, так пришлю я к тебе неприятных людей, до того неприятных, что прежде, чем тебе кишки выпустить, они всей твоей семье муки устроят. И ты эти муки перед смертью своею видеть будешь. Имей в виду, я тебе не граф и не фон Эдель, я много хуже.