Так и не наевшись, поехали они к ратуше, где кавалер хотел повидать бургомистра и поговорить с ним о проделках этого графского холуя фон Эделя. Что он говорит, да с кем встречается, да к чему призывает славных горожан. А заодно и выяснить, что господа городские советники думают насчёт дороги.
Проезжая по улице Печников, в одном проулке, что выходил на эту улицу, он увидал человека. Человек тот был верхом и было сразу видно, что он из добрых людей. При железе нешуточном, при кинжале, в бригантине, бородат отменно, серьёзен, глаза у него острые и непокрытая голова. Горяч.
Волков, встретившись с ним взглядом, уже думал господину поклониться, так как казалось ему, что он где-то его видел, да господин тот вдруг глаза отвел и стал разглядывать старую, закопчённую вывеску колбасной лавки.
Ну и ладно, поехали дальше.
Бургомистр, как и положено, был в ратуше. К нему люди шли вереницами. Но как показался Волков, так всех иных людей он оставил.
— Рад сообщить вам, друг мой, что вопрос по дороге до владений ваших почти решился положительно, — сразу заговорил господин первый консул города Малена Виллегунд.
— И что же повлияло на решение господ советников? — спросил Волков с чувством приятного удивления.
— Во-первых, уголь, который стал возить ваш племянник в город, а во-вторых, причастность к сему делу господина Кёршнера.
— Не понимаю, а что господ советников так взволновало?
Бургомистр чуть ближе наклонился к кавалеру:
— Часть городского купечества стала волноваться, что Кёршнер сам построит дорогу до вашей пристани, — многозначительно сказал Бургомистр.
— Ах вот как…
— Да, — продолжал тот, — уголь, что вы привезли в таких хороших количествах, многих господ негоциантов удивил. Говорят, они посылали верных людей смотреть ваши пристани на реке, ваши склады. И после того стали волноваться, как бы ваш родственник Кёршнер не построил к вам дорогу сам. Они думают, сам построит, да потом никого к ней не допустит. А у них уже к вашей пристани аппетиты имеются.
Это было очень хорошо. Волков обдумывал услышанное, а бургомистр продолжал:
— Господа негоцианты уже думают о покупке земли у вас, чтобы строить себе склады у вашей пристани при амбарах.
— Мне стоит подумать о том, — отвечал кавалер нейтрально.
«Чёрта с два они получат хоть аршин моей земли. Будут пользоваться только моими складами. Кажется, мне и барж парочку стоит прикупить».
Приятно всё это было слышать, но сейчас кавалера волновал другой вопрос:
— Друг мой, дошёл до меня слух, что некий господин фон Эдель в городе, не скрываясь, интригует против меня.
Господин первый консул развёл руками:
— Никто не может ему того запретить, — он чуть помолчал. — Тем более, что представляет он фигуру в наших краях весьма значимую.
— И что же думают о том уважаемые в городе люди?
— Ваши позиции незыблемы, уважаемый господин фон Эшбахт, — улыбаясь отвечал бургомистр. — И уже не будем говорить о ваших славных делах и победах, а вспомним лишь о вашей пристани и доступе к реке. О вашем угле из Бреггена и о лесе, который лежит на вашем берегу и дожидается лишь хороших дорог. Все говорят сейчас только об этом, уверяю вас, а все усилия графа и господина фон Эделя тщетны.
— И это всё, что говорят? — уточнил Волков.
— Ну говорят ещё, что городу на руку вражда двух важнейших в графстве персон, за одним из которых стоят все земельные сеньоры, а за другим три сотни солдат и боевой опыт. Советники и главы гильдий говорят, что сии персоны отныне будут более сговорчивы, так как будут у города искать поддержки. То нам надо обращать городу в выгоду.
Спорить с таким было глупо. Волков понимающе кивал.
— А ещё говорят, — продолжал бургомистр, — что вы во Фринланде разбили огромный лагерь и собираете там тысячи солдат. Говорят, что война с кантоном Брегген скоро опять возгорится. И что вы пойдёте к ним на их берег.
Конечно, кавалер прекрасно понимал, что втайне от всех его лагерь держать не удастся. Но такие слухи… Он даже и не знал, что ему на это сказать. Надо было ещё подумать, что было бы для него лучше: подтвердить эти слухи или опровергнуть их. Наверное поэтому, несмотря на заинтересованный взгляд бургомистра, Волков ему так ничего и не сказал на сей счёт.
Он бы ещё поговорил с господином первым консулом, но у того было много просителей и посетителей. Поэтому кавалер не стал его задерживать. И предложил поехать к родственнику, купцу Кёршнеру, на обед.
Господа фон Клаузевиц, Максимилиан и Увалень были этому весьма рады — все знали, что дом купца славится гостеприимством и весьма богатым столом.
Самый богатый и самый большой дом Малена, чего уж тут говорить ещё. Большая конюшня, слуги. Огромный обеденный зал. Слуги так расторопны, а хозяева так радушны, что Волков чувствовал себя тут едва ли не герцогом. Кухня? О кухне и говорить нечего. По сравнению с кухней дома Кёршнеров кухня графов Маленов была мерзкой трактирной стряпнёй. Даже повара-монахи епископа не могли тягаться с поварами богатейшего купца графства.
Конечно, начались разговоры с родственниками. И, конечно, начались просьбы. Госпожа Клара Кёршнер завела разговор про своего сына Габриэля. Вздумалось купчихе, чтобы второй её сын пошёл по стезе военной. И пригласила сына, чтобы кавалер на него взглянул, пока слуги накрывали на стол. Родственница просила кавалера взять его к себе в выезд. Габриэль Кёршнер оказался весьма крепок на вид. Да разговор вёл разумно и с большим почтением; выражал желание состоять при доме фон Эшбахтов.
Волков, может, и взял бы его, но была одна загвоздка. Молодые господа, выезд кавалера, могли и не захотеть служить вместе с сыном купеческим, да ещё со внуком вонючего кожевенника. Уж такие спесивые юноши как Фейлинги точно не упустили бы возможность хотя бы позлословить. А в среде молодых людей воинского достоинства всякое злословие легко могло закончиться поединком, а поединок — смертью. Волков и обернуться не успел бы, как ему доложили бы о мертвеце. В этом кавалер не сомневался, служа в гвардии видел всё не раз, хотя среди гвардейцев поединки были запрещены настрого, но они случались систематически.
Но отказывать родственникам, конечно, нельзя. И тогда Волков придумал простой способ решить проблему:
— Георг, — обратился он к фон Клаузевицу, который присутствовал при разговоре, — не будете ли вы столь любезны и не возьметесь ли опекать и учить господина Кёршнера? Думаю, что отец его за сие учение не пожалеет некоторой суммы денег, например, пяти талеров в месяц.
Фон Клаузевиц был абсолютно беден. Всё, что он получал, так это деньги за походы, да полагающуюся ему часть военной добычи, которую тратил тут же. На одежду, новые доспехи, и как теперь уже Волков знал, на распутных девок. Пять талеров в месяц ему совсем не помешали бы.
— Опекать и учить господина Кёршнера? — удивлённо переспросил молодой рыцарь.
— Уж мы были бы вам так благодарны, — с улыбкой говорила госпожа Клара Кёршнер.
— Почту за честь, — фон Клаузевиц встал и поклонился хозяйке дома.
Вопрос был решён. Уж никто из молодых повес не осмелится задирать того, кого опекает фон Клаузевиц — рыцарь, который не побоялся в сложный момент выступить чемпионом сеньора и принять вызов любого фехтовальщика графства. После того случая Георг среди молодых людей, да и среди офицеров тоже, пользовался большим авторитетом, несмотря на свою молодость.
Тут появился и хозяин дома, сам господин Кёршнер, который был до этого занят делами:
— Друзья мои, — говорил он, кланяясь и улыбаясь радушно, — стол накрыт, прошу вас обедать.
Ах, что это был за стол! Особенно для людей, которые со вчерашнего вечера ничего толком не ели.
Сначала лакеи несли паштеты. Причём два на выбор: один из мяса дикой птицы с морковью, луком и базиликом, а второй из гусиных печёнок с чёрным перцем. Паштеты подавались с горячим белым хлебом и мягким сливочным маслом с укропом и чесноком. К паштетам приносили тёмный и крепкий портвейн.
Волков усмехался, глядя как его молодые люди жадно едят паштеты. Уж он знал, что за паштетами последуют другие блюда, он даже хотел сказать Увальню, чтобы тот так не спешил, но подумал, что это будет жестоко. Александр Гроссшвюлле жил, кажется, для того чтобы есть. Он снял свою огромную кирасу, шлем и стёганку, и сидел за столом, одетым на грани приличия — в одной нижней рубахе. Но, как ни странно, именно он среди всех людей за столом находил наибольшую симпатию хозяина дома. Они оба любили поесть. Именно Увальню господин Кёршнер советовал новые сочетания в еде и радовался, когда тот отвечал ему:
— Это очень вкусно! Уж не думал я, что паштеты с маслом так вкусны.
— Запивайте обязательно портвейном, но лишь глотками малыми, самыми малыми, у нас сегодня будут ещё и другие кушанья, нам пьянеть ещё рано, — советовал ему купец, радуясь отменному аппетиту этого большого человека.
Не дав гостям насыться, хозяин велел уносить блюда с паштетами и нести птицу. Вальдшнепы, лесные голуби, рябчики тут же появлялись на больших блюдах. Хорошо зажаренные, без всяких пряностей, чтобы великолепный вкус птицы ничем не перебивать.
Тушки были лишь посолены и немного присыпаны перцем. Самую малость. Больше было и не нужно. Повара знали своё дело. К птице подавали самое светлое пиво и лёгкое красное трёх лет.
Тут уже господин Кёршнер оставил Увальня и решил, что настало время для серьёзного разговора. Так как Волков сидел по левую от главы дома руку, то купец мог говорить тихо. Так он и говорил:
— Все только и говорят в городе о вашем угле. Мало кто поверить мог, что вы из кантонов сюда уголь привезёте. До сих пор удивляются. Говорят, что пристань вы не зря поставили, что оттуда думаете по всей реке торговать. Весь Мален о том только и говорит.
Волков, с удовольствием разрывая рябчика, кивал: да, мне уже о том известно.
— Думаю, до наступления тепла вы весь уголь распродадите. Ваш племянник на удивление способный молодой человек, уж как мне ни обидно, но приходится ставить его в пример моим сыновьям и племянникам.