— Это взамен погибшего вашего коня, — довольно улыбаясь, видя удивление кавалера, говорил купец. — Соблаговолите принять в дар.
Конь стоил сто, да нет же, сто двадцать талеров, не меньше. Резвый, поджарый, высокий двухлеток. На груди белая звезда, белые чулки до колен. Он был великолепен. Нет, он стоил больше ста двадцати монет. Это был кровный жеребец, каких берут не под седло, а на породу. На таких ездили принцы, или графы, на худой конец. Это был настоящий подарок. Волков, любил лошадей, он был тронут.
Когда на развилке Волков взял на восток и не поехал по дороге, что шла на юг, к Эшбахту, Брюнхвальд сразу сказал ему:
— Думал я взять стрелков, да торопился. Может пошлём за ними?
— Нет-нет, — кавалер отрицательно качал головой, — ничего такого не будет, стрелки не потребуются.
Они повернули к поместью Малендорф, и солдаты шли по дороге за ними.
Когда дошли до замка, солдаты остановились в ста шагах, а кавалер, Брюнхвальд и Максимилиан проехали чуть вперёд. Ворота замка были закрыты. Видно, их издали заметили и на всякий случай заперли ворота.
— Эй ты, — заорал Волков, увидав на башне при воротах человека, — а ну зови сюда своего господина!
Молодой и ретивый конь танцевал под ним.
— Господа сели обедать! — кричал ему сержант графа. — Ждите.
— Ждите? — Брюнхвальд засмеялся.
— Эй ты, болван, мне и моим людям холодно, на дворе не лето ещё, можно ли нам развести костры? — кричал кавалер и тут же продолжал, не дожидаясь ответа. — Впрочем, мне твоё разрешение и не нужно, я только хотел спросить, с чего мне начать.
Он указал плетью на посёлок Малендорф, что лежал вдоль дороги.
— Что мне начать жечь в первую очередь: мельницу или графский коровник? Обещаю, что церковь я не трону, я всё-таки рыцарь божий.
Теперь на башне молчали. Видно, думали.
— Ты что, дурень, там заснул, что ли? Беги за господином, иначе, клянусь пресвятой Девой, я подпалю эту вашу мельницу! — прокричал Волков.
— За господином уже пошли, не палите мельницу, — прокричали ему в ответ.
Ждать пришлось не очень долго. Видно, граф не за шутку принял его слова о мельнице. Вскоре на правой приворотной башне появились люди.
— Что вам угодно? — кричали с башни. Да, это несомненно был граф со своими приближенными. — Надеюсь, у вас была веская причина, чтобы отрывать меня от обеда?
— Веская, веская, — заверил его кавалер. — Два дня назад в Малене при нападении на меня был убит кавалер фон Клаузевиц. И я обвиняю в этом убийстве вас! Как вы считаете, это веская причина?
— Что вы несёте, глупец! — кричал граф, но в его голосе не было убедительности. И ещё он уже, конечно, знал об инциденте. — Я никого не убивал, я всё время был тут в замке.
— Да-да, конечно, вы были в замке, ведь обычно все ваши грязные делишки делает ваш фон Эдель! Вы только платите! Или он тоже был в вашем замке?
— Ничего и никому я не платил, а господин фон Эдель хоть и был в отъезде, но не имеет к вашим пьяным сварам никакого отношения. Я могу за него ручаться.
— Конечно. Всякий бесчестный человек всегда поможет своему бесчестному приятелю. Тем более, что тот обделывает его грязные делишки, — прокричал Волков.
— Вы забываетесь, добрый господин, — прокричал с башни другой голос.
— А, и вы там, фон Хугген? — Прокричал в ответ Волков. — Что, всё ещё готовы драться за своего бесчестного сеньора?
— Не смейте оскорблять моего графа, — разгневано проорал молодой человек. — Если вы захотите, если не струсите, конечно, я готов выйти и железом вам доказать, что мой сеньор не бесчестный человек!
— Нет, нет, — кричал кавалер, — больше никаких поединков. Если вы соизволите выйти из ворот, я просто прикажу своим людям поднять вас на алебарды. Я прикажу вас убить так же, как ваш сеньор приказал убить доброго человека и честного рыцаря Георга фон Клаузевица. Которого, кстати, оплакивал весь город Мален. Интересно, фон Хугген, будут ли так же оплакивать вас?
— Вы просто трус! — кричал молодой задира. — Который боится поединка и прячется за алебардами своих солдат!
— Да, зато ваш граф храбрец, который иногда, по случаю, нанимает убийц, чтобы разрешить свои споры.
— Я никого не нанимал! — прокричал граф.
— Не вы, так ваш Эдель!
— Господин фон Эдель сказал мне, что не имеет отношения к нападению на вас.
— Хватит, граф, хватит, — кричал ему кавалер, — даже припёртый к стене вы извиваетесь как змея на вилах. Ваш Эдель целую неделю сидел в городе и интриговал против меня, добивался того, чтобы город закрыл передо мною ворота. И как только я появился в городе, так в тот же день на меня нападают бриганты. А когда начинается розыск тех бандитов, что я не смог убить, так ваш Эдель бежит из города, закрывая лицо.
— Всё это чушь! — прокричал граф. — Я не собираюсь пред вами оправдываться, но всё, что вы говорите, это вздор! Я не имею отношения к вашим пьяным дракам!
— Я добьюсь ареста вашего фон Эделя, и тогда посмотрим, что вы будете говорить!
— Никто не посмеет арестовать господина фон Эделя.
— Тогда я сам его арестую!
— Убирайтесь отсюда, — прокричал граф в раздражении. — Вы невежливый человек!
— А вы бесчестный человек! Вы, с вашим фон Эделем, убийцы!
— Вон! — заорал граф так, что было слышно на краю поместья. — Наглец! Выскочка! Вон с моей земли!
Тут Волков вместо того, чтобы разозлиться, засмеялся. Теперь ему было ясно, что никакому миру между ним и графом уже не бывать.
Он повернул коня и поехал на юг. Максимилиан и Брюнхвальд ехали за ним.
— Может, не надо было злить графа, — говорил Брюнхвальд, — может лучше было схватить фон Эделя по-тихому.
— Пусть злится, — сказал кавалер абсолютно спокойно, — пусть едет к герцогу на меня жаловаться. Как раз и хорошо будет.
— Что ж в том хорошего? — искренне удивлялся капитан Брюнхвальд.
Но Волков только посмеялся в ответ и ничего не сказал ему.
Глава 12
Приехал домой. А там уже все знают и про нападение, и про Клаузевица. Элеонора Августа не поленилась, вышла на двор его встречать. Кавалер заметил, что живот у неё уже видно. Обнял жену, и тут, кажется, в первый раз, она начала его расспрашивать о случившемся с женским волнением. Сама! Сама, не дожидаясь Бригитт, велела господину воду греть, одежды чистые готовить.
Проводила его в залу, стала рядом с его креслом и слушала. И брат Ипполит тут был, и монахиня, и госпожа Ланге. И даже Мария высовывала голову с кухни, слушала его рассказ. Даже дворовым было интересно, как господина опять убить хотели.
Он рассказал, как дело было. Когда говорил про Георга, так женщины стали слёзы ронять. Георг всем очень нравился:
— Истинный кавалер был, — с каким-то укором сказала Элеонора Августа. А потом спросила: — А кто же были те бандиты? Никак грабители?
— Всякое говорят, — отвечал кавалер, которого так и подмывало сказать про графа и про фон Эделя, но он благоразумно добавил: — Розыск ничего не дал. Но я буду искать сам, коли городские ничего не разыщут.
Тут воду принесли, он стал рубаху снимать, и все увидали на его правом боку длинный багрово-чёрный синяк. Это бородатый его рубанул. Слава Богу, на нём его колет ламбрийский был. Волков и не знал, что удар оставил такой след. Болело и болело, как обычно, не больше всякого другого раза.
Госпожа Ланге увидала и всхлипнула, рот прикрыла ладошкой изящной и стала бормотать молитву быстро. Зато госпожа Эшбахт не всхлипывала, а обозлённо смотрела на госпожу Ланге: чего, мол, на моего мужа пялишься, да всхлипываешь? И монашка, та ещё… Смотрела на Бригитт со злым презрением. Только брат Ипполит сразу взял Волкова за руку, стал кровоподтёк разглядывать, стал его руку поднимать, вертеть.
— Так не болит?
— Немного.
— А так?
— И так немного.
— А вздохните-ка, господин, поглубже. Не колет при вздохе нигде в груди?
— Да нет, я уже проверял, кажется, рёбра целы, — говорил Волков, вдыхая и выдыхая.
— Да, судя по всему, всё нормально, — задумчиво говорил монах.
— Да как же нормально, когда вон на теле такая рана, — восклицала госпожа Ланге. — Её лечить надо.
— Для господина нашего то не рана, а отёк. Рёбра целы, а отёк спадёт, — с пренебрежением говорил монах. — У господина нашего я штук десять таких уже видел.
— Ты лучше скажи, как Александр? — вспомнил Волков.
— Александр к вашему походу будет здоров, — отвечал брат Ипполит.
— Да он же весь порублен был, места на руках живого не было.
— Да сшил я сухожилие на левой руке, у большого пальца, а больше ничего опасного не было. Рассечений много, но в большинстве неглубокие. Кости, какие нужно, я вправил, хоть крови и много было, но теперь всё в порядке. Всё на нём зарастает как на псе дворовом.
Волков смотрел на него с недоверием, хотя монах был не из тех, кто врёт или, к примеру, так шутит. И монах добавил:
— Кровь у него молодая, сильная, — тут лекарь ещё и многозначительности прибавил: — Вашей нечета. Вы бы уже, господин, под ножи и топоры без нужды не лезли.
— Поучи меня ещё, — негрубо отвечал кавалер.
— А хоть и послушали бы его, авось человек не без ума, — вставила Бригитт.
— Распорядитесь уже ужин подавать, госпожа Ланге, — ответил ей кавалер.
Она, ни слова не сказав, быстро пошла на кухню, шурша юбками. А он покосится ей вслед, но только покосился. Жена же рядом стоит.
А Бригитт, даже сзади, была такая манящая.
Дожди пошли. Ливни весенние проливались один за другим. Дороги превратились в канавы, полные воды. Даже и думать о перевозках было глупо. Хотя у него было, что возить. Кое-что ещё с февраля лежало на берегу.
Хорошо, что навесы построили для леса, не то лес вымок бы и потом сушить его пришлось до осени. И река от дождей так разбухла, что едва не смывала новую пристань. Старую бы смыла, там было в два раза меньше свай. Поток такой бурный стал, что торговля на реке встала. Ни лодки, ни баржи не плавали. Не удержать их было в стремнине.