Спешившие убраться с поля пехотинцы теперь остановились. Кажется, они хотели поживиться добычей: сёдла, сбруи, может доспех какой, а, может, и пленные достанутся.
— Капитан, — кричал ротмистр Джентиле, довольный работой своих людей, — хватит им или ещё добавить?
— Спасибо, ротмистр, думаю, что с них довольно будет, — отвечал Рене.
Солдаты Рене, арбалетчики Джентиле, да и все, кто был на поле, смеялись над глупыми кавалеристами графа.
А кавалеристы, в том числе и сам Хельмут Вальдемар Бальдеман, поспешили убежать. Хельмут Вальдемар к тому же чуть не плакал, понимая, что от отца ему будет большой выговор за потерянного так глупо коня. Да ещё и копья.
Глава 27
«Убьют!»
Волков вскочил со своего стула, да так неловко наступил на свою больную ногу, что заметно пошатнулся, скривившись от боли. Он видел, как два кавалериста кубарем полетели с израненных и падающих коней.
«Только бы не убили дураков!»
Но слава Богу, встали оба, развернулись и пошли, быстро оглядываясь; один хромал и отставал, второй, без шлема, был попроворнее, остальные, на взбрыкивающих конях, чуть проскакав вперёд, уже разворачивались обратно к кустам, из-за которых выехали. На дороге остались лишь две умирающих лошади, к которым поспешили жадные дураки пехотинцы, чтобы снять с них сёдла.
Всё случилось так быстро, что он даже и распоряжений дать не успел, а вышло всё так хорошо, что лучше и пожелать нельзя. Без всякой команды его офицеры Рене и Джентиле слажено и со знанием дела показали болванам графа, что они в воинском ремесле не первый день. Что и указания им давать не нужно. Они и сами всё знают. А их люди выполнили все приказы верно, и минуты на то не потратив.
Брюнхвальд стоял рядом и улыбался. Он был горд и собой, и своими подчинёнными.
— Надеюсь, это поучительно для дураков будет, — произнёс кавалер в виде похвалы.
— Они идут сюда, — отвечал ему капитан-лейтенант, — вы правильно выбрали место.
Волков согласно кивнул и сел на свой стул.
Граф вёл себя либо совсем уже нагло, либо совсем неумело. Брюнхвальд недоумевал, глядя как лениво идут по дороге солдаты герцога. Как лениво они выходят на поле, как медленно начинают строиться. Сержанты их всё делают неспеша, а офицеры так и вовсе больше заняты совещаниями, чем своими людьми. Собрались в кружок верховые и говорят, словно не на войну, а на охоту приехали.
Капитан-лейтенант повернулся к Волкову и спросил:
— Атаковать мы их не будем? Если будем, то самое время. К обеду закончим.
Кавалер был с ним согласен. Лучше ничего нет, как ударить противника, который с марша даже не успел развернуть все свои силы в боевые порядки, а ты уже полностью готов. Быстрым шагом подойти да навалиться в центр, продавить его. Смять. И всё. В этом как раз и сильны горцы.
Но Волков только отрицательно качает головой:
— Нет, нам нужно чтобы они отсюда сами убрались. А реши мы воевать, так я бы приказал Пруффу уже бить по ним.
Хотя кое о чём он с капитаном артиллерии уже переговорил.
— Значит, будем ждать, — произнёс Карл Брюнхвальд.
Ждать. Да, его солдаты уже почти с рассвета ждут, заняли свои позиции и ждут, строй покидать нельзя, если только по разрешению сержанта по нужде отойти можно, присесть. Так и маются, а день-то идёт к полудню уже.
Волков вспоминал, как так же маялся по шесть часов, ожидая начала сражения. И это арбалетчиком, у которых и строя нет. Которые и посидеть могут. Арбалетчикам всегда легче, чем пехотинцам. Но само ожидание начала дела выматывает очень сильно. Уже начинаешь ругать офицеров, и своих, и чужих, которые отчего-то всё тянут и тянут, и не начинают дела, чёрт бы их подрал.
Впрочем, это по молодости, а потом привыкаешь. Солдат всегда чего-то ждёт.
Наконец, уже совсем в обед, люди графа фон Малена кое-как выстроились в двухстах пятидесяти шагах от его первых линий.
А кавалер всё ждал. Нет, он ждал не того, когда враг построиться. А ждал парламентёра, который огласит требования герцога. Ждал, когда подъедет рыцарь в красивом плюмаже и под штандартом герцога и попросит его к графу на переговоры на середину поля, или выскажет ультиматум о сдаче, на худой конец. Но ничего из этого не случилось. Граф не собирался ничего требовать. Как и думал Волков, граф пришёл сюда воевать, а именно — угробить побольше людей герцога, горожан и местных дворян. Ну или победить, если получиться.
Только вот победить он мог вряд ли.
— Не чета он нам, — сказал капитан-лейтенант. — Их лучшие, так это наша третья рота. Даже не вторая, не говоря про первую. Их арбалетчики — болваны городские, отсюда видно, что людям Джентиле они тоже не чета. Стрелков так и вовсе нет. А кавалеров, так их сколько там, три десятка? Мало, и места тут для них нет, чтобы во фланг нам выйти. Всё, что смогут, так разбежаться да кинуться нам на пики.
Он был прав, так всё и было, людишек герцог дал не лучших, и город выставил не лучших. Брюнхвальд был прав, их лучшие люди были уровня роты Бертье.
— Неужто граф решится атаковать? — удивлялся старый офицер.
Солдаты и с той, и с другой стороны замерли, ждут команды; ни труб, ни барабанов, ни окриков сержантов не слышно, только лошади потряхивают головами и позвякивают сбруями. Тишина. На холмах вокруг собрались людишки, купцы или подёнщики, что шли в Эшбахт, да остановились посмотреть на бой, что затеяли местные господа. Тоже ожидают начала.
Причём солдаты Волкова глядели на врага и молчали с уверенностью в своих силах, а солдаты графа молчали с унынием: вон как хороши солдаты у Эшбахта, и пушки есть у него, и стрелки, и кавалерия, да ещё и дальше по дороге стоит резерв. Да и сам граф Эшбахту не чета, не зря тот горцев который раз бьёт. Горцев бьёт! А тут граф какой-то! Что ему этот граф.
А людишки на холмах радуются. Шутка ли, такое увидишь — всю жизнь потом рассказывать будешь, что был при сражении.
Волков Брюнхвальду не ответил, он вытащил из-под кирасы большой белый платок, поднял его и помахал им, давая кому-то знак. Тот, кому знак полагался, кажется его увидал.
И тут же в полуденной благостной тишине, что висела над дорогой и окрестными холмами, оглушительно звонко и одновременно тяжело бахнула картауна.
Мелкая картечь, когда летит, шуршит в воздухе, а ещё издаёт звук, что издаёт рвущаяся ткань. Неприятные те звуки; у тех, кто их до этого слышал, так мороз от них по коже.
Картечь со шлепком бьёт в длинную лужу, что тянулась вдоль дороги. Выбивая кучу фонтанов и выкидывая целый воз грязи на дорогу. Это для острастки, чтобы у людишек графа не было иллюзий. Чтобы понимали, на что идут.
Сразу после выстрела вдоль вражеских рядов поехали офицеры, чтобы успокоить и приободрить своих людей, только вот даже отсюда, с холма, где стоял кавалер, было видно, что городские заволновались, стали выглядывать из рядов, линии стали кривиться. Сразу побежали сержанты ровнять строй, но было ясно, что городским под картечь лезть совсем не хочется. Пусть благородные сами разбираются, кто кому неверный вассал, а им, бюргерам, такие выяснения ни к чему.
А Волков смотрит, глаз не отводит от врага. Сейчас, именно сейчас там всё и решится. Отдавая ротмистру городских арбалетчиков Цимерману деньги, он говорил ему в ту ночь:
— Коли сейчас вы деньги эти возьмёте, так пути обратного не будет. Выполните все, как договорились, иначе…
Всё тогда Цимерман понял, знал, что будет иначе, и отвечал, золото пряча:
— Не волнуйтесь, господин полковник, раз уж взялся, то сделаю. Уведу своих людей с поля, ещё до начала дела.
Волков ждал с замиранием сердца, выполнит ли Цимерман, что обещал.
И… Нет, не справились сержанты, смешался без всякого боя, без всякого усилия врага строй городских солдат. Налетели офицеры, за ними и кавалеры наехали на них. Один кавалер ретивый так въехал в строй, вернее, уже в толпу солдат, выхватил железо из ножен. Так солдаты сразу ощетинилась алебардами. А кто-то из солдат коня дерзкого кавалера невзначай копьишком-то в круп и кольнул. Конь взбрыкнул, да рыцаря-болвана наземь и сбросил.
Волков слышал, как засмеялись за его спиной Максимилиан, а за ним и Увалень, и братья Фейлинги стали смеяться. Краем глаза кавалер видел, как ухмыляется Брюнхвальд, но сам всё ещё не готов был даже улыбнуться. Всё ещё волновался. Видел, как к тому месту со всей свой свитой, под своим штандартом летит уже граф.
Порядок летит наводить. Волков волнуется — ведь наведёт, характера графу не занимать. Прилетел, стал, кажется, что-то кричать на городских солдат. И только тут кавалер понял, что победил. Только тут увидал, как стоящие чуть за спинами пехоты арбалетчики стали поворачиваться один за другим, и без строя, без всякого порядка уходить по дороге на север. И всё больше и больше таких. А их ротмистр со своим помощником стоят у дороги и никого не останавливают. Молодец Цимерман, выполнил, что обещал.
— Арбалетчики что, уходят у них? — удивляется Брюнхвальд.
А Волкова это удивление товарища даже задело, зная его не один год; неужели Карл не понял, что это он всё устроил. Но упрекать своего заместителя Волков не стал. Только посмотрел на него чуть осуждающе.
— Чёрт, городские уходят все! Видели, господа, видели? — воскликнул обычно невозмутимый и молчаливый Увалень.
Теперь уже все это видели, все видели, как за арбалетчиками разворачиваются и уходят по дороге и пехотинцы, несмотря на окрики людей графа и сержантов, что ещё ловят их за руки, пытаясь остановить.
— А вот теперь пусть попробует, — и только тут Волков перевёл дух. И белым своим платком вытер лицо.
Теперь-то, даже если граф и продолжит упорствовать в злобе своей, пытаясь устроит сражение и пролить кровь, то любой уже сможет его упрекнуть в том, что он намеренно кинул людей на убой. Намеренно! Ибо теперь перевес сил был очевиден даже младенцу.
Теперь и люди герцога, провожая взглядами уходивших горожан, тоже теряли строй, тоже воевать вовсе не хотели. Офицеры их поехали к графу для разговора. Но что теперь говорить, дело кончено. Пусть мужики и купчишки слезают с окрестных холмов, зрелища не будет. Дело кончено.