Пока Гюнтер ставит перед кавалером приборы и блюда с едой, он болтает с Агнес:
— А ты что приехала? Соскучилась?
— Соскучилась, с тоски помираю в том вашем лагере, слава Богу, что ваш капитан Хайнквист хоть на ужин приглашает. Приглашает ещё и капитана Пруффа, так лучше бы этого зануду не приглашал. Напыщен, говорит скучные глупости и считает себя галантным.
Волков смеётся. Хоть на немного забыл про баржу с серебром.
— Тоска и скука. Не забери я книг у ведьмы, так от скуки уже померла бы, — продолжает Агнес, беря чашку с кофе. — В общем, я вам тут больше не нужна, господин мой, Железнорукий и баба его, а с ним и ублюдок их, и двести, кажется, солдат, далеко уже, бегут куда-то. Вернуться сюда и не помышляют.
— Уехать хочешь? — спрашивает у неё полковник.
— Хочу, господин мой, да вот не на чем. Двух коней я запалила, конюх говорит, их только живодёру на шкуру и мяснику на колбасу. Больше никуда. Другие два коня тоже уже не бегуны, их лучше продать тому, кто в лошадях не понимает. В общем, деньги мне нужны.
— Хорошо, пошли, — Волков встаёт, ведёт её в свой шатёр, что охраняют день и ночь трое гвардейцев с сержантом. Там, в полумраке шатра, он достаёт ключ и отпирает один из трёх сундуков.
— Бери, — говорит девушке рыцарь.
— А сколько можно? — спрашивает та, разглядывая мешки из грубой и крепкой ткани.
— Сколько унесёшь. В каждом мешке по тысяче талеров, и талеры те не Ребенрее, то талеры земли Эксонии, они на десятую часть тяжелее.
Агнес хватает мешок своими руками, да какой там! В мешке не менее чем полпуда серебра. Пальчики девичьи не смогли такую тяжесть из ящика вытащить, соскользнули.
Волков сам достаёт один мешок, бросает его на пол:
— Это тебе на коней и платья, — достаёт второй мешок, тоже бросает его на землю, — а это на жизнь. Деньги береги. Учись жить экономно.
Агнес снова хватает его руку и целует:
— Спасибо, господин мой, — тут же подбегает к пологу шатра, откидывает его. Кричит: — Игнатий! Игнатий, где ты есть?
— Тут, я. Тут, госпожа.
Большой и мрачный мужик с чёрной бородой, тяжко топая сапожищами, бежит к ней, торопится.
«Ишь как она его выдрессировала, галопом идёт».
— Что изволите? — спрашивает конюх, добежав до шатра и поклонившись Волкову.
— Бери вон те мешки, — говорит Агнес, указывая ему, — в телегу неси, сейчас поедем коней покупать.
Когда Игнатий уносит мешки. Агнес, улыбаясь, делает перед Волковым глубокий книксен:
— Спасибо вам, господин мой, и прощайте, уеду сейчас же, как куплю коней. Домой хочу, в Ланн, в кровати своей хочу спать.
Она уехала, а Волков пошёл завтракать и снова думать о серебряной барже.
В этот день они так и не нашли её. Мужички стали нырять всё реже, у них интерес пропал, всё больше сидели в лодке да рассуждали, где они ещё не ныряли. А когда кто-то из них всё-таки нырял, то, вынырнув, говорил:
— Баржи тут нет, а вот налимы есть.
— Налимы?
— Ага, — мужик показывал руками, какие они, — вот такие.
После обеда Волков распорядился послать за теми, кто видел, где тонула баржа. Среди пленных сыскали парочку таких.
— Ну, где она утонула? — спрашивал Волков у одного такого.
— Да вроде тут, господин. — оглядывался мужик.
— Вроде? — зло переспрашивал кавалер. — Ты что же, дурак, места вспомнить не можешь?
— Так тогда зима была, сейчас-то всё по-другому, — пояснял пленный. — А так вроде как вон там она потонула.
Он указывал рукой как раз туда, где сегодня раз десять ныряли.
Волков морщился, махал рукой: уводите болвана. Ну не бить же дурака, тем более что другие свидетели крушения указывали совсем другие места. Не могли вспомнить. Он начал уже сомневаться, что найдёт баржу. Но приказал тем мужикам, что сидели в лодке, и дальше нырять.
— Максимилиан, — говорил он, указывая рукой, — пусть они снова проверят всю воду от того холма и до тех ив.
И, отдав распоряжения, пошёл в лагерь обедать.
После обеда к нему пришёл Брюнхвальд. И стал рассказывать:
— Хотел вывести полк, посмотреть, как обстоят дела с ротами. А рот-то и нету, только третья рота да рота Рохи.
Да, так и было, вторую роту Хайнквиста Волков отправил за брод, в их лагерь, охранять ценности. Первая рота, рота Рене, занималась охраной пленных.
— Да, так и есть, — соглашался кавалер.
— Первую и вторую роту я посмотрю завтра, а вот рота капитана Фильсбибурга на сегодняшний день почти небоеспособна. Выучка отсутствует, слаженности нет как таковой. Да и со стрелками не всё в порядке.
— А что не так с людьми Рохи? — удивился Волков. Он-то думал, что это одна из его лучших частей.
— Рота малочисленна, едва сто шестьдесят человек насчитал, у них оружия больше, чем людей, — рассказывал новый командир полка. — Да ещё и беда с мушкетами.
— Что? — вот тут кавалер совсем взволновался. — А что не так с мушкетами?
— Только что мы с Рохой и Вилли посмотрели все мушкеты, у одиннадцати на срезе стволов трещины. Нужен ремонт, остальные… Ну, пока в порядке, но надолго ли? Роха просил порох пострелять, так я пока не дал, боюсь, что и другие трескаться начнут.
Вот что значит хороший офицер. У кавалера совсем руки не доходили до своего полка. Бросил всё на самотёк, положился на нерадивых офицеров, которые даже не доложили ему о состоянии дел в своих частях.
— Займитесь мушкетами, Карл. Посмотрите роты Хайнквиста и Рене. Коли нужны будут деньги, так получите, сколько нужно.
— Займусь, о том не беспокойтесь. Роты приведу в порядок, а мушкеты отремонтирую. Но если мы пойдём на горцев после этого дела, то деньги нам понадобятся. Думаю, если пойдём в кампанию на кантоны, то в Ланн, Фринланд нужно будет уже сейчас послать сержантов для набора новых людей. Слава о вас идёт большая, я думаю, что набрать людей труда не будет. Думаю… Потери у нас были большие, мне в полку нужно… эдак, ещё полтысячи человек. Также я думаю поговорить с Эберстом, Мильке и кавалеристом Реддернауфом, спрошу, не нужны ли им пополнения. Ещё думаю, что стрелков Рохи нужно довести до трёх сотен, и чтобы мушкетов было не меньше сотни. Уж больно хорошо они стреляют. Найдёте деньги на всё это?
Волков выслушал всё это, похлопал товарища по руке и единственное, что нашёл ответить, было:
— Как хорошо, Карл, что вы вернулись.
После обеда он снова пошёл на реку, мечтая о том, что вот он придёт туда, а там… Серебро из воды уже вылавливают. И что дно в той лодке уже завалено серебряными слитками, которые «в ладонь длиной, в три пальца шириной и в два толщиной».
Но ничего такого не было. Максимилиан стоял у воды, кричал что-то мужикам, а те из лодки лениво кричали что-то ему в ответ. Зато тут же на берегу он увидал его! Хельмут Майнцер собственной персоной пришёл на берег узнать, как вылавливают серебро, про которое он рассказал.
— Сержант, — злорадно произнёс Волков, увидав купчишку, — а притащи ко мне вон того мерзавца.
Сержант Хайценггер и ещё один гвардеец приволокли купца к полковнику. Тот был немного напуган, чувствовал, что что-то не так.
— Ну и где твоя баржа? Не первый день тут на берегу сижу, мужики скоро плавать, как рыбы, научатся, а баржу найти не можем.
— Но была же баржа, — лепечет Хельмут Майнцер. — Все о том знают.
— Так где она? Укажи место.
Тут купец на секунду задумался, а после и говорит:
— Руди Кольдер, сын золотаря Кольдера, за серебром нырял и сам то серебро доставал. Рыцарь фон Эрлихген его наградил талером. Он о том хвалился.
— Ваш он, этот Руди Кольдер, из Ламберга? — спрашивает Волков с надеждой.
— Наш, наш, — кивает купец.
— Сержант, — говорит полковник, — бери купчишку и ещё пару людей своих, езжай в Ламберг, найди мне этого Руди Кольдера.
— Да, господин, — отвечает сержант. — Сделаю.
Но до вечера сына золотаря так и не нашли. И, не дожидаясь сумерек, он отправился ужинать.
Глава 23
Человек, который многие годы провёл в лагерях и ночевал в палатках, по звукам, что доносятся снаружи, сразу поймёт, что в лагере неспокойно. Что там что-то происходит. Лошади заржали. Волков открыл глаза. Темно. Только ночник горит на сундуке. Солнце ещё не встало. А где-то вдалеке застучал барабан. Негромко и расслаблено, словно барабанщик поутру проверял свой инструмент. Полковник сел на постели, прислушался. Сомнений не было, что-то в лагере происходило, хотя криков «к оружию» и не было. Но звук суеты, сборов, звон железа он слышал отчётливо.
— Гюнтер! — орёт полковник, вставая с постели.
Денщик появляется сразу, как будто за пологом палатки стоял и ждал. И уже несёт воду в тазу и свежую одежду господина на локте:
— Я тут, господин.
— Что за шум в лагере? — с тревогой спрашивает кавалер.
Гюнтер, как ни в чём ни бывало, ставит воду, заправляет перины и на край кровати раскладывает его одежду, а сам рассказывает:
— Полковники Брюнхвальд и Эберст решили привести смотр солдатикам, господин. На заре будут их строить. Вот те сейчас железки свои и начищают.
— Почему же мне ничего не сказали? — успокаивается кавалер и начинает умываться.
— Не могу знать, господин. Они мне не докладывали, — отвечает денщик с едва заметной иронией.
— Умный ты очень, — говорит Волков, беря у него полотенце. — Завтрак не готов ещё?
— Какой там, эти мерзавцы кашевары ещё и костров не разводили.
Он уже оделся, выходит из шатра и нос к носу сталкивается с Мильке у входа. Штабс-капитан кланяется ему:
— С добрым утром, господин полковник.
— Да, и вам доброго утра.
— Полковники наметили смотр поутру, просят вас быть.
— Хорошо. Буду.
Волков хотел на этом закончить разговор. Но Мильке не уходит:
— Солдаты будут при полном доспехе и оружии. Полки при барабанах и знамёнах.
— На смотр обычно так и являются, — резонно замечает кавалер.
А тут штабист и говорит ему:
— Было бы прекрасно, если бы и их командир был в полном боевом облачении и на лучшем коне, и при своей гвардии.