Он повернулся к Юргену Кроппу:
— Раз пришли первым, так прошу вас войти. Только и коня своего захватите.
Тут Фердинанд Гебельман едко хмыкнул, а Кропп, бросив на него взгляд, смущённо сказал:
— Господин, у меня нет коня.
Волков, который уже готов был войти в свой двор, остановился:
— И как же вы думаете быть в выезде моём без коня? Уж не бегом ли поспевать собирались за мной?
Все вокруг стали смеяться, потешаться над молодым человеком.
А тот покраснел и стал сбивчиво говорить:
— Может, при вас… должность какая будет, чтобы… без коня…
Волков посмотрел на этого волнующегося человека. Вспомнились ему сразу Хилли и Вилли. В первый раз, когда их увидал, те были ещё более жалкие.
— Хорошо, заходите, — произнёс он и пошёл в свой двор.
Он уселся за накрытый для него столик. Агнес взялась сама ему прислуживать. А за его спиной встали сержант Хайценггер и господин Фейлинг.
Юрген Кропп фон Эльбен остановился в трёх шагах от стола.
— Ну, говорите, зачем хотите пойти в ремесло воинское? — спросил кавалер, глядя, как из шипящего ещё жира Агнес вытаскивает и кладёт ему тарелку колбасы, а кухарка-горбунья приносит и ставит на стол свежесваренный кофе в маленьком медном котелочке.
— Решил, что только это ремесло мне подходит.
— Славы ищете или богатства? — с усмешкой интересовался кавалер.
— Это уже как Бог одарит, — отвечал молодой человек. — Но хотелось бы и того, и другого.
— Бог не очень милостив к люду солдатскому, — продолжал генерал, — богатство достаётся немногим, а слава так и вовсе единицам, всех их по пальцам можно пересчитать. А тяжести воинского ремесла беспримерные, ни один мужик так не трудится, как трудится солдат. Ни один господин так не отвечает за вверенных ему людей, как офицер. А всех их при том увечат и убивают, и ни за каким доспехом, ни за каким чином не спрячешься от ран или смерти. Три молодых человека пришли ко мне пару лет назад, так двое из них уже убиты.
— Всё равно, другого для себя не мыслю, в жизни мирной у меня путей нет, — твёрдо произнёс молодой человек.
Волков молчал, думал, а тут вдруг взял на себя смелость не кто иной, как Курт Фейлинг:
— Возьмите его, господин генерал. Сдаётся, что этому горемыке и пойти больше некуда. Беден, сразу видно.
— И куда же я его возьму? — кривился Волков.
— Так пусть к капитану Рохе идёт, ротмистру Вилли будет другом, а то он часто грустить стал после того, как ротмистр Хилли погиб.
— Грамотны? — спросил Волков.
— Грамотен, счёт хорошо знаю, пишу бегло, молюсь и читаю на языке пращуров.
— Ладно, — Волков стал резать колбасу, — дня через три-четыре тут будет моё войско, найдёте капитана стрелков Роху. У него в ротах есть ротмистр Вилли, пойдёте к нему юнкером. Жалование будет сержантское. Если он вас согласится оставить, значит, останетесь. Всё будет зависеть от него. И от вас. Лености, трусости и снисходительности к делу он не потерпит. Имейте в виду.
— Спасибо, господин, — обрадованно произнёс Юрген Кропп фон Эльбен и поклонился.
— Теперь говорите — господин генерал, — поправил его Фейлинг.
— Да-да, — тут же согласился Кропп. — Спасибо, господин генерал.
В то утро он посмотрел два с лишним молодых десятка людей. А взял всего лишь семерых.
То были крепкие и умелые люди, все из хороших семей, с которыми он хотел сблизиться. Агнес то хлеб ему отламывала, то кофе наливала, а сама тут же говорила тихо:
— Этот юноша — племянник Карла фон Хайнцхоффера, род у них захудалый, бедный, оттого все что ни есть мужчины в роду военные. Хоть и бедные они, но в городе влиятельные. Тут каждый третий городской офицер из их фамилии.
Или:
— А, Румениге? Знаю таких. На обеде дважды у них была, — она улыбается и кивает молодому человеку и его отцу, что стоят перед генералом. — Его, кажется, дед два срока в бургомистрах был. А его дядя так при дворе Его Высокопреосвященства и сейчас пребывает обер-шталмейстером. Юноша сей, я слыхала, оскандалился романом со знатной замужней дамой из дома Мериногов-Вестов, вот семейство и хочет его убрать из города с глаз долой, пока оскорблённый дом его не зарезал.
Она ставит серебряный соусник со сливками перед кавалером на стол, а сама подходит к представителям семьи Румениге, чтобы перекинуться с ними парой вежливых слов. Они и разговаривают, как старые знакомцы.
«Ишь как она тут освоилась. Своя среди местных стала. И хорошо бы то было, да как бы потом за неё хлопотать не пришлось, как бы она имени моего не запятнала».
Почти по каждому из соискателей службы у девушки были сведения. Волков удивлялся всякий раз, хотя должен был уже и привыкнуть к цепкости её ума. Всё она запоминала, что хоть раз слышала.
Помимо этих, он взял ещё Людвига фон Каренбурга и одного юношу по имени Рудольф из купеческой, но очень богатой семьи Хенриков. Не хотел брать купца, но Агнес настояла, сказала, что все дела купеческие в городе разрешает дед этого молодого человека, который является главой Первой Купеческой Гильдии города Ланна, а это большая сила, большие деньги. Он не стал ей перечить.
Габелькнат и Тишель сами попросились в кавалерию, Кропп фон Эбель за неимением коня был отправлен генералом в стрелки, а четверых — Хайнцхоффера, Румениге, фон Каренбурга, Хенрика — он взял в выезд, так как кони и доспехи были у них хороши. Да ещё и послуживцев они имели четверых, а ко всему прочему их отцы, чтобы сыновей взяли в службу наверняка, так ещё и заплатили Волкову триста шестьдесят монет на содержание своих чад.
В общем, дело было выгодным, он получил семь отлично вооружённых людей к своим гвардейцам, да ещё и деньги на их содержание. Кавалер ещё раз оглядел всех молодых людей и их боевых слуг, что остались на его дворе, и ещё раз убедился в правильности своего выбора.
Глава 33
Всех остальных соискателей он тоже посмотрел, всем им с извинениями отказывал, ни один не ушёл обиженным.
А тем четырём господам, что остались при нём, так он сказал сразу:
— Господа, один мой оруженосец стал знаменосцем и уже получил чин прапорщика, ещё один — чин ротмистра кавалерии, двое были убиты, остался у меня только господин Фейлинг, — Курт Фейлинг сделал пару шагов из-за кресла генерала и поклонился новым господам, а Волков продолжил: — Он вам и будет начальником.
Шестнадцати- и семнадцатилетние молодые люди с удивлением смотрели на четырнадцатилетнего мальчишку, что стоял перед ними и был ниже всякого из них по росту. Видя их взгляды, Волков молодым господам всё разъяснил:
— Господа, мои слова для всякого из вас приказ, ежели я сказал, что господин Фейлинг для вас старший, то так тому и быть. Все вы крепче его и старше, все вы не один год истязали себя упражнениями в атлетических и фехтовальных залах. Но господин Фейлинг был со мной в сражении при Холмах и участвовал в бестолковой, но храброй атаке рыцарей на арбалетчиков. А ещё он был со мной при Овечьих Бродах, и когда многие бежали, даже его старший брат, он остался со знаменем один, без охраны. И стоял с моим знаменем, пока не зашло солнце и я не дал приказ отступать.
При этих словах сам Курт Фейлинг окостенел, застыл, и лицо юноши пошло красными пятнами.
— Да и доспехи мои, оружие моё, мой шатёр и моих лошадей он знает лучше всякого другого, оттого он и будет среди вас старшим.
Тут уж господа стали кланяться безмолвно, тем принимая старшинство Курта Фейлинга. А сам он до самых ушей покраснел.
— Господи Боже мой. Его не восстановить! Нет, не восстановить! — причитал лучший в городе оружейник, разглядывая доспехи кавалера.
Волков тут же стоял при нём, смотрел, как старый мастер разглядывает его некогда великолепный доспех, и слушал эти причитания.
— Узор погиб навсегда, особенно левый наплечник, левый наруч, шлем… О Господи, что они делали с вашим шлемом.
— В тот день мне было нелегко, — сухо отвечал Волков.
— Нетрудно догадаться, — кивал мастер.
— Чёрт с ними, с узорами, — наконец произнёс генерал, — верните мне крепость лат, а красота…, — он махнул рукой.
— Попробую, попробую, — говорил оружейник, не отрываясь от осмотра шлема. — Вот тут придётся напаять, тут вытяну, и забрало встанет на место. Сделаю крепко, но опять же узор я восстановить не смогу, и от новой закалки шлем поменяет первобытный цвет. Приводить его в цвет со всеми остальными доспехами придётся по новой.
— Хорошо, и сделайте новую перчатку, ту я в бою обронил, а мужики как раз нас потеснили к берегу, и я её уже не видел больше.
— Попытаюсь повторить, не знаю, удастся ли, уж больно хороша перчатка, — отвечал мастер, вертя в руках латную перчатку от доспеха. — Отличный мастер делал.
А тут Волков ещё и меч обломанный свой достал, показал мастеру.
— Иисус Мария, вы и меч свой сломали! — воскликнул мастер и уже глядел на генерала, как на дикаря, которому достались произведения искусства, а он и не понял того.
— Возьметесь отремонтировать?
— Ремонтировать тут уже нечего, нет смысла, лучше новый клинок ковать, — отвечал мастер.
— Делайте.
— Предупреждаю, с мечом всё просто, а вот с доспехом, особенно с левым наплечником и шлемом, да и со всем другим, былой красоты в тех местах, где буду ремонтировать, уже не вернуть. А где можно, узор попробую восстановить. Но уж больно тонок, больно изящен узор.
— Делайте. Делайте как сможете. Сколько за всё выйдет?
— И за всё попрошу с вас…, — оружейник сделал паузу, оценивая кавалера как плательщика. — Работа тонкая, долгая… Двести монет Ланна, думаю, не меньше.
— Что ж, — кавалер полез в кошель, — если в неделю уложитесь, то вот вам деньги.
Он стал доставать золотые монеты.
— Добрый господин! Неделя? То немыслимо. Месяц, месяц на работу уйдёт!
— Неделя, — настоял Волков, выкладывая семь золотых гульденов на стол мастера, — через месяц я уже должен быть на войне в крепком доспехе, война, кажется, будет нешуточной.