– И князь знает, что у него здесь устроили бордель?!
– Ба, не только знает, но, думаю, даже с удовольствием бы в него захаживал, если бы не тот факт, что природа не позволила ему наслаждаться девичьими прелестями, поскольку он больше предпочитает грубую мужскую дружбу.
– Ты хочешь сказать, что он содомит, – сказал я после минутного раздумья.
– Нет, Мордимер, я хочу сказать то, что я сказал. Содомитом можно назвать студента, монаха, нищего, крестьянина или другого голодранца. О князьях и иерархах Церкви мы говорим, что в вопросах телесной любви они возносятся над привычными стандартами, практикуемыми большей частью общества.
– Называй это как хочешь, – буркнул я. – Ты можешь называть это вырождение как угодно, Максимилиан, и описывать его при помощи намёков, метафор или даже поэтических строф. Но в любом случае дело сводится к тому, что один мужчина суёт член в задницу другому. И не надо искать в этом никакой глубокой философии.
Тофлер рассмеялся.
– Называть вещи своими именами не всегда выгодно, – сказал он. – Однако этому человек учится с годами и с каждым шрамом на спине.
– Да ладно, брось...
– Ты ещё увидишь, Мордимер, что настанут времена, когда любители мужских фигур не только будут требовать принятия своих действий, но даже громко и радостно провозглашаемого одобрения. А тех, кто не захочет выражать одобрение или будет его выражать слишком тихо или слишком нерадостно, заклеймят позором. Ибо помните, что нет людей более отвратительных, чем фанатики толерантности. Обычно это те, кто только что совершил исключительную мерзость и ищет ей отпущение, прощение, а может быть, даже похвалу, либо такую мерзость они намерены совершить в ближайшем будущем.
Как видно, Тофлера потянуло на философские размышления, однако надо было признать, что ему сложно было отказать в правоте.
– К счастью, ни я, ни ты, слава Богу, до подобного падения нравов не доживём, – подытожил я.
Я постучал в дверь дворца дверным молотком, и только в процессе этого стука я понял, что он сделан в виде огромного фаллоса. Я вздохнул, а Тофлер засмеялся, видя мою растерянность.
Дверь распахнулась, и перед нами предстала девушка настолько красивая и настолько сияющая, что она могла быть украшением княжеских салонов.
– Уважаемые господа, добро пожаловать в «Яблоко Гесперид», – улыбнулась она, а её голос прозвучал словно чистый звон колокольчика.
– Мордимер, – Тофлер толкнул меня в бок, – ты не хочешь войти?
Я очнулся от остолбенения, в которое привела меня красота девушки, и преступил порог.
– Прошу за мной. – Она снова улыбнулась, и эта улыбка, казалось, осветила не только её лицо, но и всё вокруг.
– Боже мой... – зашептал я на ухо Тофлеру. – И что, здесь все женщины такие?!
– Это всего лишь служанка, Мордимер, – шепнул он в ответ. – Признаю, вполне симпатичная чертовка, если кто-то любит этот вид свежего деревенского обаяния.
Я посмотрел на него, думая, что он надо мной издевается, но Тофлер только слегка улыбнулся и покачал головой, словно выражая таким образом мягкое сочувствие моей наивности и моей неопытности.
***
Когда я увидел блестящие от мрамора и искрящиеся от золота интерьеры, я понял, почему Тофлер, спрашивал, не хочу ли я переодеться. Именно потому, что в своём траурно-чёрном костюме я выглядел как посыльный, который случайно заблудился в салонах знатного вельможи. Вдобавок я до сих пор не слишком ясно отдавал себе отчёт, что рукава моего кафтана протёрлись на локтях, манжеты грязные и обтрёпанные, а сапогам определённо не повредила бы чистка.
Женщина, которая вышла нас встречать, ничем не дала понять, что я выгляжу как неряшливый слуга Тофлера.
– Мастера инквизиторы! – Просияла она, так, будто визиты служителей Святого Официума были счастливейшим событием в её жизни. – Уважаемый Максимилиан! – Она сердечно поцеловала Тофлера в обе щеки. – А это, наверное, мастер Мордимер Маддердин, о котором так много говорят в Христиании.
Я позволил ей чмокнуть губами сначала рядом с моим левым ухом, а потом рядом с правым. Меня окутал тревожащий запах мускуса.
– Вы пришли как раз вовремя. Прекрасная Катрина сыграет для нас на клавикорде. Пожалуйте в салон.
– Я думал, это и есть салон, – шепнул я прямо в ухо Тофлера.
– Это всего лишь прихожая, – прошептал он в ответ.
Салон был огромен. Пол был выложен розовым и белым мозаичным мрамором, а на стенах красовались картины, которые довели бы до апоплексии не только наиболее ревностных проповедников, но и тех, кто хотел жить в скромном достоинстве. На холстах были изображены мифологические сцены, но в варианте не подобающим для представления ученикам, желающим познакомиться с классическим искусством. Одна из картин привлекла моё внимание.
– Мальвини, – вслух произнёс я. – «Гефест и Афродита».
– Именно так! – Подтвердила удивлённая хозяйка. – Я вижу, что вы знаток искусства, мастер Маддердин.
– Я когда-то видел это произведение, – ответил я. – Много лет назад.
Я огляделся в комнате, восхитившись, прежде всего, огромной фреской на потолке, который представляла собой одну огромную сцену, изображающую пирующих олимпийских богов. А за мраморными колоннами находилось широкое, во всю стену, окно, из которого открывался вид на излучину реки и живописные дома Христиании.
– Постойте, – задумался я. – Как это возможно? Ведь этот дворец стоит за холмом, так что...
– Верно подмечено, мастер Маддердин, – рассмеялась хозяйка. – А многие из наших гостей попадаются в эту ловушку. Присмотритесь повнимательнее к реке и облакам.
Я сделал, как она сказала, и понял. И облака, и вода застыли неподвижно. Впрочем, по естественной причине, ибо как противоположная стена была не окном, а картиной, полностью передающей очарование природы.
– А это мои любимые подопечные. – Женщина повернулась в сторону двери. – Катрина, Элеонора, Сильвия и Ирена.
Я проследил за её взглядом и увидел четырёх девушек, которые вошли двухстворчатыми дверями, бесшумно отворёнными чернокожими слугами, одетыми в красно-золотые ливреи. Я действительно не знаю, и до конца моего пребывания в «Яблоке Гесперид» не смог бы сказать, как выглядели трое из этих девушек. А всё потому, что всё своё внимание я посвятил четвёртой. Это была девушка высокая и стройная, одетая в розовое платье с рукавами, которые от плеч до локтей напоминали цветущие бутоны роз. Глубокий вырез в немного приоткрывал светлую, как снег, кожу, поскольку платье до самой шеи превращалось в сетку из золотых нитей и нанизанных на неё жемчужин. У девушки, несомненно, были длинные и пышные волосы, но сейчас они были зачёсаны вокруг головы, образуя на ней корону, словно сделанную из полированной меди. И у неё были огромные глаза. Зелёные, как прекраснейший изумруд. Я утонул в этих глазах.
– Специально для вас, мастера инквизиторы, прекрасные дамы исполнят произведение нашего прекрасного Кристофа Касселя.
Я понятия не имел, кем был Кристоф Кассель и почему называли его прекрасным, но я сидел в кресле, всё время уставившись на рыжеволосую девушку, которая сидела за клавикордом. Значит, это именно её зовут Катрина. Не знаю, на каких инструментах играли другие девушки, кажется, что по крайней мере одна из них мастерски играла на альте. Я следил за только Катриной. Я видел её профиль. Высокий лоб, узкий носок, губы без малейшего следа помады, которые, несмотря на это, были так свежи и так сочны, как будто Катрина только что оросила их соком малины.
Тофлер наклонился в мою сторону.
– Искусство любви, дорогой Мордимер, это искусство, которое, как и любое другое, требует данного Богом таланта, – зашептал он мне на ухо. – Но, в отличие от остальных, недостаток врождённого таланта можно компенсировать страстью, упорством, терпением и огромным желанием учиться. Но также следует сказать, что этот вид таланта, которым является искусство любви, почти никогда не будет развиваться без учителя, который посвятит тебя во все её секреты и раскроет перед тобой тайны, которые ты не только не знаешь, но даже не подозреваешь об их существовании.
Его слова дошли до меня достаточно, чтобы я был в состоянии ответить.
– Надеюсь, что не ты хочешь быть моим учителем, – буркнул я.
Он прыснул смехом.
– Я нет, но эта рыжеволосая красавица, от которой ты не можешь отвести взгляд, конечно, была бы счастлива дать тебе несколько уроков.
Я осмелился снова взглянуть в сторону девушки, от чьей красоты у меня захватывало дух. Глядя на неё, я чувствовал как что-то вроде эстетического экстаза, так и необъяснимой боли. Просто, наверное, люди не должны быть настолько красивы.
– Ты думаешь, что... она захотела бы?
– Мордимер, при всей её красоте и при всём уважении, которым ты должен её окружать как красивую женщину, она, как ни взгляни, шлюха. А, следовательно, не откажется, если такой человек, как ты или я, да к тому же гость тонгов, захочет провести с ней несколько минут. Конечно, ты можешь сделать так, чтобы эти минуты были для неё досадной обязанностью, но можешь сделать и так, что вы оба найдёте в этой связи восторг и взаимную близость. Всё зависит от тебя. Отнесись к ней хорошо, и она хорошо отнесётся к тебе.
Девушка, словно чувствуя, что мы говорим именно о ней, повернулась к нам и улыбнулась. Я почувствовал, как при виде её улыбки что-то тает у меня в сердце.
– Если она всю жизнь мечтала о младенце с бараньей рожей, то сегодня как раз её счастливый день, – проворчал Тофлер, явно мной недовольный.
После окончания концерта девушки, улыбаясь нам, покинули гостиную, а в улыбке и взгляде Катрины я видел, или, может, просто хотел увидеть тень игривости. Только тогда я понял, что это музыкальное выступление было на самом деле способом показать нам, как сказала хозяйка дворца, «подопечных», чтобы мы смогли впоследствии сделать правильный выбор.
– Не окажете ли вы мне честь, соизволив попробовать, что приготовил наш повар? Я уверена, что мужчины с таким утончённым вкусом могли бы дать ему несколько ценных советов.